Анжелина Мелкумова - Тайна графа Эдельмута
Следующие четверть часа «Жозефина» слезно умоляла — Вилли качал головой, «Жозефина» умоляла — Вилли упирался…
— Пойми, дурочка, не место тебе там. Сама пожалеешь потом, что напросилась. Из любви к тебе не пущу…
И это настолько разжигало любопытство, что под конец Бартоломеус выпалил:
— Требуйте все, что хотите — только один-единственный разочек взглянуть!
— Помолвка в субботу, венчание в воскресенье, — был ответ Вилли Швайна.
Вздохнув, Бартоломеус погрузился в раздумья.
Выходить замуж? Вот уж никогда об этом не думал. Но чего не сделаешь ради того, чтобы добыть волшебные конфеты, заставить Фауля говорить, раскрыть тайну графа Эдельмута и освободить наконец своего доблестного господина из…
А может быть, он и сидит сейчас там, его доблестный господин, в этой ужасной лаборатории?! Скованный по рукам и ногам?! С заткнутым ртом?!
Отерев холодный пот со лба, Бартоломеус повернулся к Вилли.
* * *— …Дикая мысль! — рычал Вилли Швайн, подгребая к высоким стенам замка. — Дикая мысль! — повторял он, рывком затаскивая лодку на берег.
И уже пробираясь сквозь колючие заросли к потайной дверке, с горечью затряс щетинистой шевелюрой:
— Хочет стать монашкой… Бредни какие. Да знаешь ли ты… Да знаешь ли ты…
— Я с детства мечтала, — смиренно оправдывалась Жозефина, продираясь сквозь заросли следом, — я с детства мечтала стать невестой Христа… Я всегда чувствовала в себе, как бы это вам сказать… — Закатив глаза, девушка мечтательно взглянула в звездное небо.
— Не говори мне эту чушь больше! Слышать ее не желаю! — Прислонившись к поросшей мхом крепостной стене, Вилли сполз на землю. Он выглядел таким подавленным, таким несчастным…
Что у Жозефины сжалось сердце. И был момент, когда она едва не… едва не… Но вовремя спохватилась.
— Ну, что вы. — Протянув руку, Жозефина жалостливо погладила густую копну волос несчастного. — Ну что вы, я вас никак не хотела обидеть. Просто я только-только вспомнила, куда я шла, прежде чем упала в берлогу медведя. Представьте, я направлялась в монастырь Святых Голубиц, чтобы принять постриг!
Волосы у камердинера были жесткие, что твоя щетка. Волосы…
— Святых Голубиц… — потерянно повторял Вилли Швайн. — Принять постриг…
Волосы?! У Жозефины заблестели глаза.
— Забудем все. Вы мне до ужаса симпатичны. И — знаете что? — в знак моей к вам любви (сестринской) подарите мне прядь ваших волос. Я заверну их в платочек, подаренный мне моей матушкой…
— Прядь?.. — непонимающе взглянул Вилли Швайн. — Прядь?..
Вскочив, он: запустил ручищи в свою густую шевелюру.
— Но почему только прядь? — На лице камердинера отразилось крайнее возмущение, а голос дрогнул от обиды. — Почему только прядь? Да забери все мои волосы! Все! Все!
С этими словами он принялся скакать, с остервенением выдирая из волос клок за клоком, клок за…
— Ах, что вы, что вы! — бегала вокруг Жозефина, подбирая летящие клочья. — Премного благодарствую, но там много мне не надо. Право слово… Если уж на то пошло… То и одного волоса мне бы вполне хватило.
* * *Придя в свою каморку, где в углу уже давно храпели кухарка с поваренком, Бартоломеус опустился на свою циновку. И сцепив в волнении руки, с бьющимся сердцем просидел так с некоторое время.
После, решив, что времени прошло достаточно, и Вилли Швайн уже успел лечь спать, снова вскочил.
И с лихорадочной поспешностью скатившись по черной лесенке, выбежал во двор.
Там, позади конюшен, у стены густо разросся чертополох. Пробравшись к самой стене, он вытащил из платочка прядь волос Вилли. Воткнул ее в землю, присыпал сверху…
Все!
Но не совсем. Бартоломеус опустился на колени, наклонился к самой земле и… вдруг разрыдался.
Он рыдал горько-горько. Временами судорожно всхлипывая и встряхивая головой.
А наплакавшись вволю, вытер слезы, устало вздохнул и тихонько рассмеялся.
Что теперь?
Ага! Вскочив с места, помчался на кухню.
В очаге лежала еще теплая зола. Набрав горсти две в передник, он отнес их за конюшню и посыпал орошенную слезами землю. Зола — вещь хорошая. Так будет лучше расти.
Ну что ж, все готово. С любовью поглядев на дело своих рук, Бартоломеус улыбнулся. Если старательно поливать слезами землю каждый день, то уже через три дня из волос графского камергера вырастет его голова.
Через три дня! И тогда…
Глава 3
Про вещий сон, нового сокола и голову Вилли Швайна
Бартоломеусу снился сон. Голова Вилли Швайна готова: маленькие глазки, почти нет лба, волосы ершиком — один в один. Аккуратно срезав голову со стебля, он надевает ее и смело направляется в графские покои.
Вот он, ключ от лаборатории, граф ему доверяет.
«Иди, Вилли, вытри пыль со стола в лаборатории. Да приберись там хорошенько. Разожги жаровню, смешай порошки…»
«Не беспокойтесь, ваше сиятельство!»
Он подходит к двери лаборатории, вставляет ключ в замок… Но — о, ужас! — дверь не открывается! Он поворачивает ключ и так, и этак.
Ничего. Замок ухмыляется зияющим отверстием.
Вдруг со спины появляется граф Шлавино, берет его за плечи. Бартоломеуса бросает в пот.
Граф усмехается, протягивает руку, вынимает из дрожащих рук «Вилли» ключи:
«А ведь я знаю, зачем тебе нужно в подземелье. Не для того ведь, чтобы разжечь жаровню? И не для того, чтобы смешать порошки?»
И открывает двери: одну, вторую… потом еще четыре.
— Жди здесь.
Граф входит в лабораторию. Через некоторое время выходит снова. В руках у него — коробка с волшебными конфетами. На губах — любезная улыбка:
«Вот, пожалуйста, чтобы тебе долго не искать».
Не веря своему счастью, Бартоломеус протягивает руку и берет… верхнюю. Она круглая, шероховатая, красновато-рыжая.
Почему-то он точно знает, что именно эта — для Фауля. Граф одобрительно кивает.
Быстро спрятав конфету за корсаж и подхватив юбки, Бартоломеус стремглав убегает.
А за углом уже поджидает Фауль.
Ам! — и съел конфетку.
«А теперь, золотце, Фауль, поскорей поведай, где спрятал колдун моего доблестного хозяина, графа Эдельмута!»
Фауль же… — да не рыжий кот Фауль с белыми усами, а почтенный господин Фаульман в рыжем кафтане с седыми бакенбардами — отвечает, важно так:
«Ту-у! Ту-ту-у! Ту-ту-у!»
* * *Ту-у! Ту-ту-у! Ту-ту-у! — пропел рожок над замком.
Еще солнце не поднялось, а в серых сумерках забегали, засуетились обитатели замка: граф с гостями выезжали на охоту.
Слуги носятся, лошади ржут, сокольничьи в зеленых безрукавках хлопочут над охотничьими соколами.
Пробравшись сквозь толпу в азарте галдящих охотников, Жозефина бочком-бочком прошла мимо псарни. Обогнула угол конюшни.
Оглянулась… Никто не смотрит.
И поспешила к заветному месту.
Вот он, цветок: надежно спрятавшись средь густого чертополоха, раскинул свои колючие листья, заалел яркими, еще пока плотно сложенными лепестками.
Прелесть!. Через три дня… Да нет, уже через два!..
Жозефина оглянулась. Самое время полить еще раз.
Опустившись на колени в самые заросли чертополоха, она склонилась над цветком, сморщила лоб, вздохнула горестно и…
— …заплакала. Да не просто, а крокодиловыми слезами! Слышишь? Крокодиловыми! Именно так я представляю себе всю картину.
В заросли позади конюшни вступили двое в охотничьих куртках и сапогах. В одном из них Жозефина без труда узнала графа Шлавино.
— Итак, уже через неделю принцесса будет плакать крокодиловыми слезами, — продолжал вполголоса граф смаковать воображаемые подробности, — ползая за мной на коленях и умоляя жениться на ней. Тогда я подсыплю ей еще немного соглашательного порошка и скажу: «Хорошо, быть свадьбе, ваше высочество. Но сначала дайте мне прочесть список приданого. Совершенно необходимы: парочка графств, несколько городов, с дюжину замков…»
— Эх, ваше сиятельство, — восхитился собеседник графа — низенький господин непомерно широких габаритов, и голос его показался Жозефине знакомым, — эх, ваше сиятельство, талант — что сказать!
— Да, у меня талант, — кивнул граф, — жениться на особе голубой крови. Быть супругом принцессы, дочери короля! Уже давно я лелею эту мечту. С того самого времени, как стал супругом графини. Почти каждую ночь я провожу в лаборатории, у меня уже все готово.
Синего шелка тугой мешочек,
Сверху розовый шнурочек…
— Да уж, ваше сиятельство, — поежился широкий собеседник, — соглашательный порошок — могучее средство.
— Одно не дает мне покоя, Упырь, одно приводит меня в бешенство: по графству ползут самые жуткие слухи, мелкие актеришки поносят меня на базарных площадях. Пошли толки про некую «святую Эвелину». Это что еще за «святая Эвелина»? Попадись мне только эта девчонка! — хрустнул он пальцами в гневе.
