Валерий Роньшин - Месть трёх поросят
— Необязательно. Ногососов может Тараканову из-за границы инструкции передавать.
Федька с ходу предложил совсем другой вариант:
— Давай тогда выйдем через Таракана на Мухомора, а через Мухомора на картину Бухалкина.
— А на фига нам эта картина, если у Синичкиной копия есть.
Дураков с сомнением покачал головой:
— Элька нам ни за что ее не покажет.
— А вдруг покажет?
— Ага, держи карман шире. После того как ты ее дурой обозвал.
— Я ее еще и страхолюдиной называл, — припомнил Молодцов. — Эх, блин горелый! Кто ж знал, что так все повернется.
— Спросить-то, конечно, можно, — сказал Федька. — Надо только с ней повежливее разговаривать. Девчонки это любят.
И вот на следующий день Молодцов с Дураковым отправились к Эльке Синичкиной.
Во дворе дома Синичкиных на раскладушке лежала Элькина мать. Регина Арнольдовна. Она загорала.
— Здрасте, — поздоровались с ней ребята.
— Здравствуйте, мальчики, — кивнула им Регина Арнольдовна и, узнав Федьку, добавила: — Как дела, Федя?
Дураков чуть было не брякнул: «зашибись», но вовремя спохватился.
— Хорошо, — ответил он. И спросил: — А Эля дома?
— Дома… Элечка-а! — громко позвала Регина Арнольдовна. — К тебе пришли-и!
— Кто-о?! — донеслось из открытых дверей.
— Наш сосед, Федя!
— Дураков, что ли?!
— Да, Федя Дураков. И с ним еще один мальчик.
— Скажи им, что я улетела на Марс! — прокричала из дома Элька.
Регина Арнольдовна с улыбкой посмотрела на ребят.
— Элечка шутит. Она очень остроумная девочка.
— Да уж, — хмыкнул Димка.
— Элечка-а, — вновь позвала Регина Арнольдовна, — ну выйди, пожалуйста, к гостям.
Элька вышла.
— Доброе утро, — поздоровались с ней ребята.
— Спокойной ночи, — язвительно ответила Синичкина.
Мальчишкам пришлось это проглотить в интересах следствия.
Федька вежливо, даже чересчур, сказал:
— Элеонора, могу я с вами побеседовать?
— Ну побеседуй, — фыркнула Элька.
— Давай на улицу выйдем, — предложил Димка. — У нас к тебе конфидициальный разговор.
— Кон-фи-ден-ци-аль-ный, — по слогам поправила Молодцова Регина Арнольдовна с раскладушки.
Молодцов, Дураков и Синичкина вышли на улицу. И сели там на лавочку у калитки.
— Элеонора… — опять начал Федька.
— Да ладно уж, Дураков, — со смешком прервала его Синичкина. — Называй меня просто Элей.
— Эля, покажи нам, пожалуйста, свою картину, — вкрадчиво попросил Дураков.
— Какую картину?
— Ту, что ты в музее перерисовывала.
— А почему я должна вам ее показывать? — как всегда, начала выпендриваться Синичкина. — Поезжайте в музей и смотрите, сколько влезет.
— Так ее из музея украли.
— А мне-то что?
— Эль, ну покажи-и, — канючил Федька.
— За показ деньги платят, Дураков. Понятно?
— А мы заплатим, — пообещал Димка. — Мы ее даже купить у тебя можем.
— Купи-и-и-ть? — удивленно протянула Синичкина.
— Ага! — разом подтвердили ребята.
— А зачем вы хотите ее купить?
— Ты ее так классно нарисовала! — с притворным восторгом воскликнул Молодцов.
— Не нарисовала, а сделала копию, — поправила его Синичкина.
— Всё равно классно! Она даже лучше оригинала получилась. Скажи, Федька?
— Ну! — сказал Федька. — Лучше!
Синичкина подозрительно взглянула на Дуракова.
— Ты-то откуда знаешь? Ты же ее не видел.
— Зато я о ней слышал, — нашелся Федька. — От Димыча…
— Да, да, — закивал Молодцов, — я ему все уши прожужжал, какая ты, Эля, классная художница.
Синичкина даже слегка порозовела от удовольствия.
— А за сколько вы хотите её купить?
— За сто рублей, — сказал Димка.
Но лучше бы он этого не говорил.
— Что-о?! — взвилась Синичкина. — За сто рублей?! Да у меня краски дороже стоят! Сто рублей! Идите-ка отсюда, раз в живописи не разбираетесь!..
— Ну хорошо, хорошо, — поспешно произнес Дураков. — Не сердись, Эля. Сколько ты хочешь?
Глаза Эльки мстительно блеснули.
— Пять тысяч долларов!
— Ах, пять ты-ы-сяч… — стал заводиться Димка, но Федька предостерегающе наступил ему на ногу, и Молодцов закончил более-менее вежливо: — Не много ли, Эля?.. Ты ведь все-таки не Пикассо.
— Я лучше Пикассо, — без ложной скромности заявила Синичкина.
— Эль, ну покажи картину, — взялся по новой упрашивать Федька. — Жалко тебе, что ли?
Теперь в глазах у Синичкиной блеснул озорной огонек.
— Так уж и быть, Дураков, — покажу. Но с одним условием.
— С каким?
— Достань носом до своего пупка.
— Чего-чего? — переспросил Федька.
— Носом до пупка достань, — усмехаясь, повторила Элька.
— И всего-то?
— Всего-то.
— И ты покажешь картину?
— Покажу.
— А не врешь?
— Не вру.
— Ну ладно. — Дураков наклонился, пытаясь дотянуться носом до пупка. Но не тут-то было. Тогда он опустился на корточки и повторил попытку. С тем же успехом.
— Давай, давай, Дураков, — хихикала Синичкина. — Старайся.
— Кончай, Федька, — хмуро сказал Димка. — Я этот прикол знаю. Носом до пупка не достать.
— Да почему? — бормотал Дураков, сгибаясь и так и этак.
— Да потому. Пошли отсюда.
Димка поднялся с лавочки. Федька тоже поднялся с корточек.
— А как же… — начал он.
— Пошли, пошли, — прервал его Молодцов.
У Димки возникла очередная идея.
Глава 20
«Воскресение» княжны Бухалкиной
— Значит, так, — принялся излагать свою идею Молодцов, когда ребята отошли от дома Синичкиных, — мы разыграем маленький спектакль. Я надену черные колготки…
— Чего ты наденешь? — поразился Дураков.
— Колготки. Не перебивай. Я натяну на голову колготки и нападу на Синичкину. Типа, я — бандюга. А ты из кустов выскочишь и закричишь: «Эй, ты, козел, отвали от девчонки, а то рыло начищу!» Я сразу даю деру, типа, я испугался, а Синичкина дарит тебе свой поцелуй и картину Бухалкина.
— Ты думаешь? — с сомнением спросил Федька.
— Уверен. Мы с Ромкой Орешкиным в Питере такой же номер проделали с одной девчонкой.
— Ну давай попробуем, сказал Дураков и тут же воскликнул: — О, Димыч, а можно еще круче сделать!
— Как?
— У моего бати медвежья шкура есть. Мы ее на Машку напялим, а Машку на Синичкину напустим. Представляешь, как Элька завопит, когда нос к носу с медведем столкнется. А тут мы из кустов выскакиваем и кричим Машке: «А ну вали отсюда, косолапый!»
— Класс! Да она нам тогда не то что одну — она нам все свои картины отдаст.
— Точно! Аида шкуру на Машку примерять.
— Аида!
Ребята направились к дому Дураковых. Иван Иваныч, как всегда, возился под своим «Запорожцем». Одни ноги наружу торчали.
— Здрасте, Иван Иваныч, — поздоровался Димка.
— Здорово, елки зелёные, — послышался голос из-под машины.
— Батя, я твою шкуру возьму, — сказал Федька.
— Мою шкуру? — озадаченно переспросил Дураков-старший.
— Ну, в смысле — медвежью. Которая в твоей комнате висит.
— Бери, елки зелёные, — разрешил Иван Иваныч, даже не поинтересовавшись зачем.
Федька скрылся за дверью. В этот момент во двор вошел профессор Безбородов.
— Приветствую вас, молодой человек, — сказал он Молодцову. — А Иван Иваныч дома, не в курсе?
— Дома, дома, елки зелёные, — откликнулся Дураков-старший, вылезая из-под «Запорожца». — Здравствуйте, Аркадий Петрович.
— Здравствуйте, Иван Иваныч. Профессор и изобретатель обменялись рукопожатиями.
— Ну как ваша амфибия, Иван Иваныч?
— Да уже почти готова, елки зелёные. Скоро буду испытания проводить. А потом возьмусь еще за одну штукенцию.
— А что за штукенция? — полюбопытствовал Безбородов.
Дураков-старший мечтательно улыбнулся.
— Хочу, елки зеленые, «оживитель» сделать да свою прабабку оживить. Она такие интересные сказки мне в детстве рассказывала. Охота еще раз послушать.
— Чудненько, чудненько, — разгладь окладистую бороду Безбородов.
А Димка захихикал.
— Напрасно хихикаете, молодой человек, — сказал ему профессор. — Любая идея даже сама безумная, имеет право на существование. По большому счету, только безумные идеи и способствуют прогрессу… А это еще что такое? — прервал он сам себя, глядя поверх «Запорожца».
Молодцов тоже посмотрел. Из дома на задних лапах вышел… медведь. А точнее Дураков-младший в медвежьей шкуре.
… Умной Маше медвежья шкура тоже пришлась впору. Теперь оставалось дождаться удобного момента, когда Синичкина пойдет за околицу, в лес.
Долго ждать ребятам не пришлось.
Буквально на следующее утро Федька услышал звонкий Элькин голосок с соседнего двора:
— Мамочка, я пошла на пленэр…
