Сергей Веселов - Пятый уровень
— Этот танец называется саенара-джитсу, — не поворачивая головы, сказал Миша. — От пола до баскетбольного щита не меньше двух с половиной метров. Несколько лет назад сэнсэй Такэнаучи мог поразить цель и на высоте трех метров.
Ритм странного танца ускорялся. Старик играючи разбил в щепки баскетбольный щит в противоположном конце зала. Потом, сделав невероятный кульбит (камера опять заметалась в стороны), он переломил «хребет» спортивному коню. Металлические ноги снаряда беззвучно разъехались в стороны, а старичок продолжал самозабвенно выписывать круги.
— Обратите внимание, — сказал негромко Миша Кун-Фу, — сэнсэй не напрягается. Он двигается, как кошка, которая гуляет сама по себе.
Старик, казалось, лишь тронул пальцами ноги стену, рядом с которой находился оператор, — ив ней тонкими трещинами обозначился круг размером с «тарелку» спутниковой антенны. Еще одно прикосновение — и кусок стены рухнул, взметнув вокруг себя красную пыль. Оператор вышел наружу через отверстие, а спустя несколько секунд мальчишки увидели залитый солнцем осенний сад на вершине холма. Камера неторопливо развернулась. На экране появился домик, спрятавшийся в полуголых зарослях вербы. От стены отлетел толстый пласт штукатурки, и движение на экране замедлилось — Миша включил покадровый просмотр. Тим с Серегой видели, как плоскость стены постепенно вздувалась, словно гигантский фурункул; швы кирпичной кладки, обнажившейся под штукатуркой, расходились в стороны. Внезапно навстречу камере вылетел фонтан ярко-красной пыли: несколько кирпичей буквально превратились в туман, сквозь который проглядывали очертания кулака.
Стена рухнула. Когда пыль осела, мальчишки увидели фигурку старика, как ни в чем не бывало продолжающего свой танец.
— Понравилось? — спросил Миша Кун-Фу.
— Да, — сказали Тим и Серега. — Такого мы еще не видели.
— Этот комплекс сэнсэй Такэнаучи называет «саенара-джитсу для умственно отсталых». Смотрите, сейчас будет самое главное.
Старик остановился, глядя куда-то вверх. С верхушки вербы сорвался лист и, кружась, медленно поплыл вниз. Сэнсэй, застыв на месте, следил за его полетом, затем поднял вверх ладонь правой руки, выставив два пальца — указательный и средний. Когда лист приблизился к руке, старик вдруг оглушительно закричал (что-то вроде «яяяй!») — и листок, коснувшись его пальцев, вдруг распался на две половинки, словно разрезанный бритвой.
Тим и Серега приходили на занятия к Мише Кун-Фу каждый день, за исключением выходных, когда бдительные родители Тимофея были дома. Они брали с собой только тренировочную форму — Миша сразу предупредил их: «Никаких конспектов!»
А также — никаких разговоров и намеков в присутствии посторонних («Если кто-нибудь что-нибудь пронюхает — головы пооткручиваю», — пообещал он. Понимать его здесь следовало буквально).
На некоторое время мальчишкам пришлось перейти на одноразовое питание. Миша Кун-Фу запретил завтракать и обедать — только легкий ужин и чай в течение дня. Зато на вторую неделю тренировок он чуть не силой заставлял съедать в неимоверных количествах жирное рагу «чанконале» — излюбленное блюдо японских борцов сумо, которое готовил им молчаливый громила-адъютант.
— Вы согласились учиться у меня, — сказал Миша Кун-Фу в первый день тренировки. — На некоторое время вы поступаете в полное мое распоряжение. Если я буду недоволен кем-то, мое право его наказать. Наказать так, как я сочту нужным.
Миша заставлял их целыми часами неподвижно сидеть на корточках, уставившись перед собой. Это называлось «дза-дзэн». «Вы должны уметь слушать свое тело», — говорил он.
Ежедневно с десяти утра до полудня Тим с Серегой, застыв в позе дза-дзэн, занимались мысленными поисками загадочной точки «ки» — источника жизненной энергии.
— Почувствуйте ее так, словно там у вас лежит кошелек с восемнадцатью тысячами! — орал Миша Кун-Фу.
Спустя несколько дней он показал простые на вид упражнения, заставляя отрабатывать их до полного изнеможения. Приставной шаг — и удар. Приставной шаг — и удар. Приставной шаг — и…
— Лажа! — в тысячный раз кричал Миша Сереге. — Удар должен на сотую долю секунды опередить ногу иначе это будет ПРОСТО УДАР, какой может выполнить любой уличный мальчишка!
В зал принесли тяжеленный мешок, наполненный песком (его тащили четверо здоровенных громил), и поставили стоймя.
— Смотри! — сказал Миша.
Он ступил — и ударил. Мешок даже не пошевелился, кулак словно врезался в каменное изваяние.
— Видел?..
А затем Миша снова ступил — и одновременно выбросил руку. Послышалось глухое БУХ — и мешок опрокинулся.
— В первом случае била только рука. Во втором — рука плюс тело. Вместе они могут равняться энергии движущегося поезда — при соответствующей тренировке, конечно. Все уловил?
Серега торопливо кивнул. .
И снова пошло-поехало: приставной ша-а-(удар!)-аг… приставной ша-а-(удар!)-аг…
Ближе к вечеру — лошадиная доза рагу «чанконале», и снова тренировка. Мальчишки в кровь разбивали руки и ноги о макивары — доски, покрытые грубой кожей, и тяжелые пуки соломы, подвешенные к потолку.
— Не скулить! — прикрикивал на них Миша Кун-Фу, когда кто-нибудь начинал с сомнением разглядывать появившееся на ребре ладони или костяшках пальцев живое мясо.
Он заставлял их прыгать на гимнастическом бревне, раскачивающемся на канатах. Падения и ушибы нисколько не смущали его. С каждым днем бревно становилось все уже и поднималось все выше.
Однажды Тим отказался забираться на бревно, сказав, что не собирается ломать себе шею, и Миша Кун-Фу схватил его шею своими железными пальцами и сказал: «Бели полезешь, то, может, еще и не сломаешь. Не полезешь — я тебе гарантирую летальный исход». И Тим полез.
Друзья не раз говорили между собой о том, что, если бы знали, на что их подбивает Миша Кун-Фу, — они бы ни за какие коврижки не согласились на тренировки.
— Этот урка точно повыламывает нам руки, пооткручивает головы и закопает в лесу.
На следующий же день Миша сказал им:
Если кто-то из вас захочет уйти не попрощавшись, то может уже сейчас начинать обход соседей по подъезду и собирать деньги на собственные похороны. Запомните: я вас из-под земли достану.
Плохо было то, что мальчишки совершенно перестали понимать, когда Миша шутит, а когда говорит серьезно.
Глава 17
В один из выходных Димка Шарло принес плохую новость: Квашеный снова появился на заправке.
— Барбуса отметелили так, что его родная мама не узнала. И остальным тоже досталось. Витьке Снегиреву бровь рассекли, Смольского ногами запинали. Я даже зубы почистить не могу — челюсть болит… Короче, труба дело.
— А Генка с Семой где были? — спросил Тим.
— Сема давно уже не появляется. А у Будильника сигареты кончились, он в город поехал. И тут сразу — эти…
«Будильник определенно темнит, — подумал Тимофей. — Он прямо как летучий голландец, только наоборот: тот появляется накануне беды, а этот — исчезает».
— Квашеный дань требует. Десятку в месяц с носа, — продолжал Шарло.
— Именно десятку? — уточнил Тим.
— Думаешь, мало?
— Нет, не думаю. А что ребята?
— Я ж говорю — труба дело. Надо давать, иначе с заправки нам придется убраться, — Шарло поморщился. — Да и не в ней дело — ну ее к лешему, эту заправку! — тут обидно просто: Квашеный нас за мамкиных сынков держит, понимаешь?
— А сколько их человек было?
— Много. Человек восемь. Бритоголовые битюги. Здоровые, сволочи…
Нетрудно было догадаться, почему Квашеный определил именно такой размер дани. Ростик напоминает Тимофею о его долге за прошлую игру.
И Тим решил отдать долг — благо что у него были и другие причины появиться в «Доме Ашеров».
Он поднялся этажом выше и позвонил в Серегину дверь. Открыла Евгения Львовна. За последний месяц она постарела лет на десять, вдобавок почему-то перестала красить волосы, и Тим обнаружил, что они стали наполовину седые.
Серега с аппетитом уписывал на кухне макароны с огурцом. Вилку он держал, далеко оттопырив указательный палец: на днях он разбил его, отрабатывая удар с труднопроизносимым названием «дзедангяку-цуки»… Кстати, Тим заметил, что с некоторых пор они с Серегой стали гораздо больше съедать за обедом — и это хоть немного успокаивало родителей.
— Привет. Я и не слышал, как ты позвонил, — сказал Серега, продолжая сосредоточенно жевать. — А ты зря вставала, мам, — повернулся он к Евгении Львовне. — Я бы сам открыл.
— Ничего страшного, — сказала она.
Тим заметил, что Евгения Львовна все время поднимает брови, чтобы не видны были тонкие морщинки под глазами.
— Но я, пожалуй, и в самом деле пойду… — тут же добавила она. — Напои гостя чаем. — Она строго глянула на Серегу и вышла.
— Ей становится хуже? — спросил Тим.
— Не знаю, — огрызнулся Серега. — Она мне ничего не говорит. Чего пришел?
