Валерий Гусев - Каникулы в бухте пиратов
«Морской водой, да?» – подумал я.
– Что решаем?
– Нам нечего рассказывать, – сказал я. – Мы искали пляж, наткнулись на вашего охранника. И ушли. Вот и все.
– Все? А почему после вас на секретную базу нагрянули менты?
– Плановая операция, – брякнул Алешка.
– Какие ты слова знаешь, – покачал головой Попугай. – Это подозрительно. Чиж! – повелительно крикнул он.
Вошел тот самый «матрос Чижик», который однажды уже собирался сбросить меня в волны Черного моря с этого поганого «Тропика».
– Слушаю, шеф.
– Закрой их в трюме. Не кормить, не поить.
– Сколько?
– Что – сколько?
– Сколько времени не поить, не кормить?
– Они тебе сами скажут. Веди! Да, дети мои, – будто только что вспомнил Попугай. – И еще подумайте хорошенько про колодец, про воду. Понятно? Все, что пронюхали, вспомните. А ты, Чиж, имей в виду, что отвечаешь за них головой. А то они ребята прыткие.
Нас вернули в вонючий трюм, и над нами захлопнулась крышка люка. Да еще и этот стопудовый Чижик уселся на нее. Стережет братьев-разбойников.
– Красивая кошка, Дим, да? – спросил Алешка. – Зачем она такому Попугаю?
– Он, наверное, мышей боится, – предположил я. – Вот и таскает ее с собой.
– А тетку, Дим, видел? Которая на стене висела?
– Ага, на артистку похожа. И еще на кого-то.
– Мне тоже так показалось…
Кошки, тетки, артистки… А мы сидим в грязном трюме. И никак не придумаем, как бы нам отсюда похитрее слинять. Ладно бы только крышка люка, а то еще этот немеряный Чиж на ней сидит – попробуй спихни его, да так, чтобы он этого не заметил.
Сначала создавшаяся ситуация нас здорово огорчила. Если бы нас просто заперли, еще оставалась бы надежда совершить дерзкий побег. А теперь, когда единственный выход придавлен глупой тушей Чижа…
Честное слово – мы с Алешкой одновременно подумали об одном и том же. Глупая туша – вот что нас натолкнуло на эту великолепную мысль. Нам даже не нужно было ничего обсуждать. Мы только обменялись взглядами. И выждав необходимое время, приступили к воплощению в жизнь нашего коварного плана.
– Ушел этот Чижик-Пыжик? – громко спросил меня Алешка.
– Ушел. Где-то на палубе топчется.
– Скажи, Дим, обнаглели бандюки, да? Беспредел прямо, в натуре.
– И не говори! – возмутился и я как можно громче. – Это надо ж додуматься – захватить в заложники детей полковника милиции, начальника отдела в Министерстве внутренних дел!
– Захватить, да еще и пытать жаждой! – продолжал Алешка.
Если до этого Чижик, сидя на крышке люка что-то бубнил себе под нос – вроде как тихонько напевая, то теперь он совершенно затих. Обалдел и прислушивается, явно. Главное – чтобы не помчался раньше времени докладывать начальству. Чтобы дослушал наш разговор до конца. Слушай, Чижик, слушай. Специально для тебя стараемся.
– Ничего, Леха. Скоро нагрянут наши.
– Я от одного папиного майора слышал, что этот Злобин – огромный жулик. Раньше никак его не могли взять.
– Да, изворотливый. Но теперь уж не извернется. Папа говорил, его могут на всю оставшуюся жизнь в тюрьму посадить.
– И всю его команду тоже. Особенно, когда узнают о нашем похищении.
– Да, уж тут отцовские парни постараются! Разнесут всю банду в пух и прах. И в мелкие дребезги.
Мы немного помолчали – чтобы Чижик глубоко осознал, что ему грозит. А потом несколько свернули с жестокой тропы войны.
– Дим, а знаешь, мне этого Чижа жалко. Он все-таки не такой злой, как все. Не пихается, не орет. Приличный такой мужик. И как он в такую гадскую компанию попал?
– Да, Лех, мне он тоже нравится. Ведь он меня не сбросил за борт, когда ему капитан приказал. Я сам спрыгнул. Жалко мужика.
– Дим, а давай, когда их всех похватают, заступимся за него. Нас послушают.
– А если он нам бежать поможет, его вообще простят.
– Не поможет, Дим. Он очень своего шефа боится.
– Нет, Лех, он не трус. И не дурак.
По правде говоря, весь наш план строился на том, что этот Чижик и есть самый настоящий дурак. И трус к тому же.
Мы услышали вздох, потом шаги, которые затихли, по нашим предположениям, где-то в районе рулевой рубки. Но вот шаги послышались снова. Замерли возле люка. Крышка его приподнялась.
– Эй, пацаны, – раздался шепот. – Как вы там, бедолаги? – Голос у Чижа был такой участливый. С такими сочувствующими нотками, что мы, может быть, и расплакались бы. Если бы не зажимали рты, чтобы не рассмеяться. – Держите-ка, хлопцы.
В щели появился полиэтиленовый пакет на веревочке. На другой веревочке поползла вниз пластиковая бутылка с минералкой. В пакете мы с радостью обнаружили хлеб и две здоровенные сардельки.
– А мы отказываемся принимать пищу, – гордо заявил Алешка.
– Мы голодовку объявляем, – гордо добавил и я. – Вас мировая общественность осудит.
– Погодите объявлять, – торопливо проговорил Чижик. – Чего-нибудь придумаем. Вы кушайте, кушайте! А сами притворяйтесь. Будто вы голодные и несчастные.
На то, что его мировая общественность осудит, ему наверняка было глубоко наплевать. Его самый обычный суд пугает. Даже без общественности.
– Ладно, – примирительно прошептал Алешка. – Не будем голодовку объявлять.
– Да, – сказал и я, – мы покушаем. А вам ваша доброта зачтется при вынесении приговора суда.
Мне показалось, что Чиж икнул. Или он так сильно вздрогнул?
– Не боись, хлопцы. Что-нибудь придумаем. Вызволит вас Чиж из беды. А фамилия моя – Чижевский. Запомните. Может, пригодится.
Вот так вот! Правильно сказал!
День склонялся к вечеру. Но не совсем еще склонился, когда на палубе снова загремели шаги. И прозвучала команда:
– Выводи пацанву! К шефу их! На дружескую беседу! – И злорадный хохот.
Чиж распахнул люк и, строго крикнув: «Выходи!», подмигнул нам, когда мы поднялись на палубу.
Мы с Алешкой имели вид мрачный и удрученный. А когда садист Злобин начал демонстративно наливать в высокий бокал пузырящуюся воду, мы жадно следили за ней и облизывали губы.
– Будем пить, дети мои? – издевательски проговорил злобный Попугай. – Будем говорить – будем пить.
– А что говорить-то? – ответил я на правах старшего. – Мы все сказали. На эту дурацкую базу набрели случайно. – Я говорил, а Злобин смаковал холодную воду маленькими глотками. – Никому о ней не рассказывали. А колодец… Кто его знает… Заметили один раз, что в нем вдруг стало меньше воды. Ну и к слову пришлось…
– В монастырь лазили? – острые глаза попугая прямо-таки впились в нас. А его попугайский клюв прямо-таки нацелился мне в лоб.
Я сделал вид, что немного смутился. Лешка подыграл – переступил с ноги на ногу и виновато вздохнул.
– Ну?
– Хотели, конечно. Но не получилось. Там вся стена в колючках.
– Ну-ну… Я сейчас отправляюсь по делам. Кое-что проверю. – Тут у него в голове что-то, видимо, щелкнуло. – Я очень откровенный и честный человек. – Врет или заблуждается, подумалось мне. Наверное, все-таки второе. Наверное, даже самый последний негодяй и тот считает себя хорошим человеком. – Я от вас не скрою, что в городской милиции у меня есть свои люди. Так вот я проверю через них – не прибегали ли с доносом два пацана: маленький и средний. Не боитесь?
Мы помотали как можно убедительнее головами, а сами, конечно, немного струхнули. А что если тот уволенный лейтенант и есть тот самый его «свой человек»?
– Я пить хочу, – сказал Алешка.
– Потерпишь. Человек без воды, знаешь, сколько может прожить?
– Смотря какой человек, – вздохнул Алешка.
Злобин рассмеялся.
– Идите, думайте, страдайте от жажды. Завтра утром поговорим. А сегодня вечером вас отвезут в такое место, где вам станет не только голодно, но и очень страшно.
– В милицию? – с надеждой спросил я.
Злобин опять захохотал.
– А вот увидишь… Чиж, в трюм их! И готовься к отплытию. – И вдруг опять он словно бы что-то вспомнил и спросил меня: – Да, а как ты тогда на катер попал? Где прятался?
Я пожал плечами.
– Нигде не прятался. Я на воздушном шаре пролетал мимо.
– Его Крякутин подвез, – пояснил и Алешка.
Лицо у Злобина еще больше стало попугайным («Попка – дурак!»).
– Ну, ну, дети мои… – только и сказал он.
– Вот восторжествует справедливость, – сказал Алешка, когда мы заняли свои «пассажирские» места в трюме, – я тогда посажу этого Попугая в клетку и не дам ему пить три дня. И кормить буду не зернышками, а древесными жуками. Пускай клюет. – И от души выругался: – Зараза!
– Эй! – вдруг заорал где-то на воле Злобин. – А что там за мужик с вами лохматый живет? Мент, что ли?
Я подмигнул Алешке. Он кивнул – понял, что нельзя подставлять Арчила, – и заорал:
– Ботаник!
– Чего?
– Ученый такой, – доходчиво пояснил Алешка. – Травки всякие на скалах собирает и в бумажках сушит.
– В каких бумажках? – не дошло до Попугая.
Алешка и это объяснил:
– В туалетных.
