Григорий Кирилюк - Бывальщина пограничника Гривы
Мальчишки спали в сене под навесом и ничего не знали, что творилось вокруг. Илье снилось, что он с Гордеем Гривой и другими пограничниками мчит на своем Вихре в атаку на фашистов. И вот как раз в разгаре стремительной атаки Илья слышит не команду, а чей–то ласковый голос:
— Эй, Илья, проснись! Да вставай же, парень!
Еле раскрылись веки у Ильи.
— Вот шутник, — не умолкает над ним знакомый голос. — Вставай же, браток. Уже дождь перестал. Небо прояснилось. Хватит вылеживаться.
Илья шире раскрыл глаза. И первое, что он увидел, — не Зорьку. Красную звезду на зеленой фуражке. Илья усмехнулся. Узнал командира Гордея Гриву.
— Да и крепко же ты спал, шустрый Илюха, — говорит Грива, — может, с полчаса наблюдаем за твоим хозяйством, размышляем, кто бы мог завести аж сюда коней с лесоучастка? Кто заехал на них аж сюда, до самой границы? А это вот какой нарушитель!..
— Да мы не–е–е шпионы, — смутился Илья. — Вот если бы видели вы, как тут ходили…
— Кто ходил, Илюша? — насторожился Грива.
— Облака. Вот та–а–а-кие… в сторону границы. Мы их звали, а они убежали. Да, правду говорю, — лохматая, засыпанная сеном головка поднялась рядом с плечом Ильи.
Илья рассказывал Гриве обо всем, что з ними случилось.
Грива удивленно разглядывал сорочки братьев.
Илья виновато сказал:
— Это не наше, дядя командир…
— А где же вы взяли?
— Мы нигде не брали! — говорит Устимка. — Это такая ряднина в сене лежала…
— Ну–ка, снимайте эту ряднину.
Братики переоделись в свои подсохшие сорочки. Грива разгреб сено кинул вниз три белых, наспех свернутых комка шелковой материи.
— Па–ра–шю-ты? — заморгал глазами Заграйко, который, придерживая на поводке собаку, стоял под навесом.
Сползая с навеса, Илья только теперь увидел, куда вони попали.
— Ого–го, да это мы уже к границе забились?..
Грива з Устимкой сели на Зорькy, а Заграйко с Ильей — на Вихря. И они двинулись вниз.
На лесосеке Грива завел мальчишек в колыбу[20], где размещался оперативный пункт начальника заставы. Сюда же занес три парашюта. У начальника заставы исчезли все сомнения. Итак, экипаж сбитого самолета где–то на участке границы дожидается темноты.
В два часа ночи на краю лесосеки, в овражке, по которому бежит ручей, прозвучало несколько коротких автоматных очередей, словно перекликались луговые птицы — коростели. В небо поднялась красная ракета. Начальник заставы с оперативной группой бросился в овражек. Ракеты друг за другом нависали над овражком. Отстреливаясь из пистолетов три черные фигуры согнувшись бежали к границе.
— Стой! Руки вверх!!!
Фигуры запетляли, но упрямо рвались вперед. И тут наперерез им кинулся Жар. Пес прыгнул на грудь переднему нарушителю, сбил его с ног. Подбежали Заграйко и Громыко, оттащили Жара, вырвали из рук задержанного пистолет. А Жар уже потрошил второго нарушителя.
Грива метнулся к третьему, что вот–вот мог перебежать границу. Но споткнулся о камень растянулся на мокрой земле. Именно в ту минуту беглец оглянулся и трижды выстрелил назад.
Грива схватил увесистый камень, изо всей силы бросил его в нарушителя. Тот закачался, схватился за ель. И тут его окружили пограничники. Прижатый к ели, под дулами винтовок и автоматов, враг поднял руки вверх.
Утром Илья уже знал, кто возле границы ел шоколад в обвертке с «царем».
МЫ ЕЩЕ ВЕРНЕМСЯ!
Июнь в Карпатах пахнет молодим медом, белыми грибами, душистостью трав, терпким дубовым листом, дымком костров лесорубов. Вызванивает пением птицы. Искушает путешествиями в горы — к синему небу, к орлиным гнездам.
Волшебный июнь в Карпатах.
Таким остался он в памяти пограничников — июнь сорок первого года.
Воскресенье Гордей Грива встречал на наблюдательной вышке. По ту сторону границы лежал порубанный орешник, чернела свежевспаханная земля.
Из–под развешенной маскировочной сетки грозно проглядывали жерла орудий.
— Ой, не для учений, товарищ начальник, поставили фашиста свои пушки… — по–граждански доложил об увиденном Гордей Грива.
— Для войны, Грива. Для войны, — озабочено покачал головой начальник заставы. И, сочувствующе посмотрев на уставшего Гордея, приказал: — Идите отдохните, Грива. Я сам приму наряды с границы.
— Слушаюсь.
С границы возвращались мокрые от росы наряды. Пограничники быстро протирали ветошью оружие, пили чай и ложились спать в зеленые палатки. В тени сада спалось приятно и привольно. Ветки яблонь с маленькими обильными плодами тихо шелестели, нашептывали сказочные чудеса. Снилось Гриве, что он протянул руку до серенькой горлицы, что присела на ветке и наклонила ее к входу в палатку. И вдруг откуда–то прозвучал надрывный крик:
— Тревога! Застава, к оружию!
Грива схватил автомат, стоящий рядом с кроватью, на ходу подпоясался ремнем с гранатами и запасными дисками и выскочил из палатки. Слышались взрывы снарядов, треск автоматов. Кто напал? Но раздумывать некогда. Вместе с друзьями Гордей прыгнул в заблаговременно выкопанные окопы, припал к бойницам. Вся застава за считанные минуты ощетинилась дулами винтовок, автоматов, пулеметов. Пограничникам безразлично, что они только в трусах и майках. Были бы под руками патронташи, диски, гранаты.
Лица у бойцов побледнели, стали более суровыми.
— Приготовиться. Ждать моей команды, — слышится напряженный голос начальника заставы.
Из–за кустов появились каски захватчиков. Они ползут. Вот враги уже приблизились к полосатому пограничному столбу с советским гербом. И в это мгновение прозвучала властная команда начальника заставы:
— Зас–та–ва, огонь!
Каменный склон холма вспыхнул огнем. Как будто невидимая рука гиганта выбила из него множество искристых снопов. Пулеметные и автоматные очереди секут низенькие кустики лозняка, косят траву, вспахивают влажный грунт. Широкоплечий вездесущий старшина разносит по окопам цинковые коробки с патронами и обмундирование пограничников.
Враги один за другим втыкаются носами в неприветливую для них советскую землю.
Первую атаку фашистов отбили.
Начальник заставы приказал как можно быстрее одеться, пополнить боеприпасы, усиленно следить за флангами и тылом. Гордей Грива засмотрелся на заставу. Она совсем недалеко выпирала свои белоснежные стены. Гордея охватило неизъяснимое чувство жалости. Он, как и все его боевые друзья, любил и берег заставу, как родную хату, где пахнет свежим хлебом, печеной картошкой, пареным молоком, вымытым полом. И вот эта родня хата стоит изрешеченная вражескими пулями. И уже не слыхать ни запаха свежего хлеба от нее, ни духа печеной картошки… Несет от заставы, со всего рубежа перегаром пороха.
Прибегает Громыко. У него забинтована рука.
— К начальнику, — передал приказ Громыко, а сам припадает к бойнице, — идите, я заменю вас…
— Бегу…
— На рацию, — приказывает начальник заставы Гриве, — передайте открытым текстом: «Стог» первую атаку отбил. Жертв нет. Стоим твердо. Жду приказа.
Грива повторил приказ и согнувшись траншеей побежал к заставе. В радиокаморке он увидел взволнованного молодого радиста. Плотно прикрыв за собой обитые цинковой жестью двери, Грива сел рядом з радистом и начал диктовать:
— Слушайте! Докладывает «Cтог». Первую атаку отбили. Жертв нет. Стоим твердо. Жду приказ… Артобстрел…
Грива не договорил. Вокруг все загромыхало, закачалось, как горы от неслыханного обвала. За окошком с треском упала мачта–антенна. Рация замолчала…
Пограничники в это время вели огонь, отбивая повторную атаку фашистов.
— Целься по каскам!
— Бей, пока у них глаза рогом не полезут!
— Забрасывай гранатами!
Неизъяснимая ярость охватила пограничников. Отяжелевшими руками бросали они гранаты в захватчиков, утюжили их длинными очередями из пулеметов и автоматов. Ромашковый склон холма испепелился, словно по нему прокатилась вулканическая лава.
Когда ветерок развеял дым, бойцы увидели на нем много трупов.
И вторую атаку фашистов удалось отбить.
Застава горела. Но радиокаморка чудом уцелела. Только занесенный смрад чувствовался в ней, как от горевшего березового полена. Грива порывисто открыл двери, пополз к сломанному шесту, на котором скрипела перекошенная антенна. Подхватив шест, он воткнул его в разбитое оконце. Рация сначала зашипела, потом зашикала, затумкала… Радист принимал, а Грива записывал приказ начальника отряда: заставе отойти и соединиться с частями Действующей армии, которая вступила в жестокий бой.
Только приняли приказ, как над выходом из радиокаморки сползла разогретая до красноты жесть. Грива толкнул дверь, но она не открылась.
