Астрид Линдгрен - Суперсыщик Калле Блумквист
- Стой, стрелять буду!
Но они уже не способны прислушиваться к голосу разума.
Они только мчатся все дальше и дальше, хотя им следовало бы понять: борьба идет не на жизнь, а на смерть. Они бегут, бегут, и им кажется, что сердце у них вот-вот разорвется!
И тут они снова слышат топот бегущих ног - он все ближе и ближе… Где на всем белом свете можно укрыться от этих жутких шагов, эхо которых отзывается в ночи, от этих ужасных шагов, которые будут звучать в их снах до самого конца жизни?
Они мчатся вниз, к городу. Он - недалеко. Но силы у них уже на исходе. А преследователи неумолимо приближаются. Спасения нет, все пропало, через несколько мгновений все будет кончено!
И тут они замечают его! Они оба видят его! Мерцает первый уличный фонарь, и свет его падает на хорошо знакомую долговязую фигуру в полицейской форме.
- Дядя Бьёрк, дядя Бьёрк, дядя Бьёрк!
Они кричат, словно потерпевшие кораблекрушение, и дядя Бьёрк предостерегающе машет им рукой: нечего, мол, поднимать такой шум среди ночи!
Он идет им навстречу, не подозревая, что именно сейчас он им дороже даже родной матери.
Калле бросается к нему и, задыхаясь, обнимает его.
- Дядя Бьёрк, миленький, арестуй этих негодяев!
Он оборачивается и показывает пальцем в сторону преследователей. Но топот бегущих ног прекратился. Насколько позволяет глаз, в темноте не видно ни единого человека. Калле вздыхает, то ли с облегчением, то ли разочарованно - он и сам не знает. Он понимает, что преследовать киднэпперов здесь, в городе, не стоит. И в то же самое время он понимает и кое-что другое. Он не может рассказать дяде Бьёрку обо всем, что произошло. «…Я не смею впутывать полицию… до тех пор, пока Расмус не будет в безопасности» - так решительно высказался профессор. Петерса поглотил мрак. Наверняка он направляется в этот миг к своему автомобилю, который скоро отвезет его обратно на остров - и к Расмусу! Нет, нельзя вмешивать полицию, нельзя действовать вопреки воле профессора. Даже если в самой глубине души подозреваешь, что это, возможно, было бы самое разумное.
- Вот как, суперсыщик идет по следу, - улыбаясь говорит дядя Бьёрк. - Где же твои негодяи, Калле?
- Они удрали, - выпаливает Андерс, а Калле предостерегающе наступает ему на ногу.
Но это совершенно ни к чему. Андерс знает, что, когда речь идет о преступлениях, он должен уступить слово Калле.
Калле тут же превращает все в шутку, а дядя Бьёрк начинает говорить о другом.
- Да, хороши вы, нечего сказать, - говорит он. - Сегодня утром, Калле, я встретил твоего папу, и он, можешь себе представить, был страшно сердит. И не стыдно вам удирать из дому? Вы вовремя вернулись.
- Мы еще не вернулись, - говорит Калле. - Мы еще не вернулись домой.
12
Если бы кто-нибудь около двух часов ночи проходил мимо бакалейной лавки Виктора Блумквиста, он бы непременно решил, что там орудуют взломщики. Кто-то светил за прилавком карманным фонариком, а сквозь витринное стекло можно было видеть, как там движутся две тени.
Но никто не проходил этой ночью мимо лавки, и две тени так и остались неузнанными. Бакалейщик Блумквист и его жена, которые спали в комнате над самой лавкой, вообще ничего не слышали. Потому что эти тени владели искусством двигаться бесшумно.
- Я хочу еще колбасы, - промямлил Андерс с набитым ртом. - Я хочу еще колбасы и сыра.
- Пожалуйста, бери сам, - сказал Калле.
Он был занят тем, что набивал собственный рот.
И они ели не переставая. Отрезали толстые ломти копченого окорока и ели. Хватали изрядные куски самой лучшей колбасы и ели. Разламывали большие, мягкие, благоухающие караваи хлеба и ели. Срывали серебристую фольгу с маленьких треугольничков плавленого сыра и ели. Запускали руку в ящик с изюмом и ели. Брали плитки шоколада с прилавка, где лежали разные лакомства, и ели. Они ели, ели и ели - это была самая памятная трапеза в их жизни, и они никогда ее не забудут.
- Одно я знаю точно, - заявил под конец Калле. - Я больше никогда в жизни не дотронусь до черники.
Довольный и сытый, прокрался он затем по лестнице на второй этаж. Трудность состояла в том, чтобы обойти скрипучую ступеньку, потому что мама Калле с годами выработала поразительную способность просыпаться от этого скрипа, когда причиной скрипа был сам Калле. Совершенно сверхъестественное явление, с которым психологам следовало бы познакомиться поближе, считал Калле.
Но как раз теперь он не хотел будить ни маму, ни тем более отца. Он хотел лишь взять свой рюкзак, спальный мешок и некоторые другие мелочи, необходимые для жизни в кемпинге. А если бы родители проснулись, на объяснения ушло бы слишком много времени.
Правда, способность Калле обходить скрипучую ступеньку с годами тоже совершенствовалась, и он, нагруженный вещами и не потревоживший родителей, благополучно спустился вниз к Андерсу, ожидавшему его в лавке.
В половине четвертого утра мотоцикл с бешеной скоростью выскочил на дорогу, которая, извиваясь, вела к морю.
А в бакалейной лавке Виктора Блумквиста на прилавке остался клочок белой оберточной бумаги со следующим сообщением:
«Дорогой папа, ты можешь удержать мое жалованье за этот месяц, так как я взял:
1 килограмм колбасы,
1 килограмм свиных сосисок,
1 1/2 килограмма копченого окорока,
10 тех самых, маленьких сырков, ну ты знаешь каких,
4 буханки хлеба,
1/2 килограмма сыра, 1 килограмм масла,
1 пачку спичек,
10 плиток шоколада из тех, что по 50 эре за каждую,
одну 10-литровую банку бензина на складе,
2 пакета какао,
2 пакета сухого молока,
1 килограмм сахарного песку,
5 пакетиков жевательной резинки,
10 коробочек с таблетками сухого спирта.
И возможно, кое-что еще, сейчас я точно не помню. Я понимаю, что ты сердишься, но если бы ты знал, что произошло, ты бы не сердился. Скажи дяде Лисандеру и папе Андерса, чтобы они не беспокоились. Будь добр, не сердись, может, я не всегда был хорошим сыном… Да, но лучше мне на этом закончить, а не то я расплачусь.
Большой привет маме. Калле.Ты ведь не сердишься, верно?»
В ту ночь Ева Лотта спала беспокойно и проснулась со смутным ощущением того, что предстоит нечто неприятное. Она боялась за Андерса и Калле - как там у них дела и как обошлось с бумагами профессора? Неизвестность была невыносимой, и она решила атаковать Никке, как только он явится с завтраком. Но когда Никке наконец явился, у него был такой злобный вид, что Ева Лотта чуточку заколебалась. Расмус весело прощебетал: «Доброе утро!», но Никке не обратил на него никакого внимания и подошел прямо к Еве Лотте.
- Ах ты, маленькая ведьма! - сурово произнес он.
- Что это с тобой? - спросил Ева Лотта.
- Сильна ты врать, - продолжал Никке. - И не совестно тебе? Разве ты не говорила шефу, когда он тебя допрашивал, что никого с тобой не было в ту ночь, когда ты забралась в наш автомобиль?
- Ты хочешь сказать, в ту ночь, когда вы похитили Расмуса? - спросила Ева Лотта.
- Да, ту, когда мы… эх, иди к черту, - выругался Никке. - Разве ты не сказала тогда, что никого с тобой не было, а?
- Ну, сказала.
- И наврала? - настаивал Никке.
- Это почему? - спросила Ева Лотта.
- Это почему? - передразнил ее Никке, побагровев от злости. - Да потому! С тобой еще было двое ребят, признавайся!
- Да, были, представьте себе, были, - заявила довольная Ева Лотта.
- Ага, это были Калле с Андерсом, - объяснил Расмус. - Потому что они с Евой Лоттой участвуют в войне Алой и Белой Розы. И я тоже стану Белой Розой, вот!
Но Ева Лотта внезапно похолодела от страха. Означали ли слова Никке, что Калле с Андерсом схвачены? В таком случае все пропало. Она понимала, что ей немедленно нужно узнать об этом, - ни одной минуты неизвестности ей не выдержать.
- Откуда ты вообще знаешь, что кто-то был со мной? - как можно равнодушней спросила она.
- Да эти проклятые сопляки стянули те самые бумаги, которые были нужны шефу, прямо у него под носом, - сказал Никке, злобно уставившись на нее.
- Ура! - закричала Ева Лотта. - Ура, ура!
- Ура! - вторил ей Расмус. - Ура!
Никке повернулся к мальчику - в глазах его была печаль, печаль и страх.
- Да, кричи, кричи пока, - пробормотал он. - Думаю, ты скоро разучишься кричать «ура». Когда они явятся и увезут тебя за границу.
- Что ты сказал?! - воскликнула Ева Лотта.
- Я сказал, что они явятся и увезут Расмуса за границу, вот что я сказал. Завтра вечером прилетит самолет и заберет его.
Ева Лотта судорожно глотнула. Затем внезапно закричала и ринулась прямо к Никке. Сжав кулаки, она набросилась на него. Она лупила его изо всех сил и кричала:
- Стыд! Позор! О, какие вы гнусные - идиотские старые киднэпперы!
Никке не стал защищаться. Он позволил ей бить себя. Он только молча сидел на стуле и внезапно показался ей очень усталым. Да, и он ведь ночью совсем не спал!
![Астрид Линдгрен - Линдгрен А. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 2: Суперсыщик Калле Блумквист [ Суперсыщик Калле Блумквист; Суперсыщик Калле Блумквист рискует жизнью; Калле Блумквист и Расмус; Расмус, Понтус и Глупыш]](/uploads/posts/books/212389/212389.jpg)
