Валерий Гусев - Хозяин черной жемчужины
И я почувствовал, что всему классу стало скучно. Таким нудным тоном она это сказала.
Я почему все это вспомнил? Я это вспомнил потому, что через пару дней Алешка мне заявил:
– Дим! Сегодня два первых урока прогуливаем. У тебя что?
– Биология. – Сказав это, я почувствовал, что прогуляю эти два урока с большим удовольствием. – А у тебя?
– Физкультура.
Тут сложнее. Учитель физкультуры в младших классах – Валентина Ивановна – строга. Она считает свой предмет самым главным в школе. По принципу: можно быть дураком, но дураком здоровым. Физически развитым.
– Она тебя достанет, – сказал я.
– Она меня отпустит, – сказал Алешка. – Как миленькая.
Тут только я догадался спросить у него, а зачем нам, собственно, прогуливать два первых урока?
– Подежурить надо, – туманно объяснил он.
– Где подежурить? – не понял я.
– Ну… Возле Вадькиного дома.
– Это еще зачем?
– Ну… Там его опасность будет подстерегать.
Это мило, как говорит наша мама.
– Какая еще опасность? – Мне уже прогуливать уроки не хотелось.
– Я еще не знаю, Дим. – Алешка, по-моему, соврал. Все он знал. И решительно добавил: – А то я один пойду. А ты переживать будешь.
Что я мог сказать? Что оставалось делать? Трудна судьба старшего брата… под командой младшего. И мы договорились встретиться в подвале, в наших школьных мастерских.
Я не стал отпрашиваться у Королевы Марго с уроков. Во-первых, не отпустит, а во-вторых – пара пропущенных уроков мне вреда не принесет. Моих пятерок, полученных у Вадика, запросто хватит до конца полугодия. Так что я просто спустился в мастерские, дожидаться Алешку. Ему-то было посложнее с физкультуры оторваться. Но он с этим блестяще справился.
Когда Валентина Ивановна построила их класс в спортзале и дала команду: «Бегом, марш!», Алешка побежал, сильно прихрамывая и наморщив «от боли» мордашку.
– Оболенский! Что с тобой?
– Растяжение сухих жил. Наверное. – Очень озабоченно это прозвучало.
– Сухожилий, ты хочешь сказать. А что случилось?
– Да бабушка…
– Какая бабушка?
– Неизвестная. Я ей помогал сумку через улицу перенести…
– И что? – Валентина Ивановна слушала его с явным недоверием. Весь класс – с интересом и завистью. – Помог?
– Помог, – Алешка тяжело вздохнул и, морщась, потер коленку. – А она мне за это…
– На мороженое дала?
– На ногу наступила. Буду до пенсии хромать.
– Не будешь, – пообещала Валентина Ивановна. – До свадьбы заживет. Иди в медпункт и принеси мне освобождение.
– А там никого нет, – легко соврал Алешка.
– Тогда садись и не порть мне картину. Своей хромотой.
Алешка присел на скамейку у стенки и стал жалобно растирать коленку. Кстати, слабое место в его «легенде» (в его вранье) – на коленку чужая бабушка никак не могла ему наступить. Да и наша собственная – тоже. Но Валентина Ивановна этой тонкости не заметила.
Алешка тем временем вел свою партию дальше. Он вовсю демонстрировал свое желание быть полезным и заниматься вместе со всеми. (Можно быть дураком, но нельзя быть хиляком.) Он, прихрамывая, бегал за откатившимся мячом, жалобно постанывая, помогал сдвинуть маты, и Валентина Ивановна не выдержала:
– Иди в класс, Оболенский! Ты мне все настроение своим кислым лицом портишь!
Алешка взмолится:
– Ну я еще с вами побуду! Я так физкультуру люблю!
– Иди в класс!
Прихрамывая и оборачиваясь, Алешка под завистливыми взглядами пошел к двери. А за дверью подпрыгнул козленком и поскакал по ступеням вниз.
Я уже ждал его в мастерской. Дело в том, что выйти из школы обычным путем было непросто. Наш директор посадил у дверей своего бывшего полкового старшину, человека дисциплинированного и въедливого. Этот старшина завел специальную тетрадь и назвал ее «Журнал прихода и ухода личного состава школы № 875». И тщательно фиксировал в ней не только каждого, кто приходил и уходил в «неположенное время», но и причины прихода и ухода. Например, так: «Оболенский Алексей, отделение 3-й кл. „А“. Отлучался по личной надобности с 10.30 до 11.00 по моск. времени. Примечание: для личной надобности в помещении имеются туалетные комнаты, как-то: „М“ и „Ж“.
Нам с Алешкой попадать в эту тетрадку не хотелось. Объясняйся потом с директором, почему мы не воспользовались спецкомнатой «М», а выбегали по «личной надобности» на школьный двор. С 10.30 до 11.00 по моск. времени. Все, кому это было нужно, поступали проще.
Дело в том, что наша любимая школа уже много лет шефствует над подмосковным детским домом. Мы приезжаем туда с концертами, с подарками. А в нашей мастерской ремонтируем детдомовскую мебель. Ее привозят два раза в месяц и сгружают на заднем дворе, где есть отдельный вход в мастерскую. Вот и все. И не требуется никакая тетрадь прихода и ухода по личной нужде.
Когда мы вышли из метро, погода была хорошая. Солнце сияло в голубом небе. Местами под ногами поскрипывал довольно свежий снег. Повсюду щебетали птицы, осадив всевозможные кормушки – из бутылок, из коробок, из молочных пакетов; у одного дома даже висел на дереве старенький телевизор, пустой, конечно. И синички весело суетились внутри, как на экране «В мире животных». В общем, совсем не было похоже, что кому-то в такой ясный день грозит какая-то опасность. Не гремел гром, не лил «дождепад», не завывала пурга в печных трубах. Совсем наоборот: светило солнце и щебетали и каркали птицы.
Примерно такая же картина была и возле дома Вадика. Даже еще веселее. Как раз напротив его подъезда, возле безводного фонтана, была детская площадка. Со всякими качелями и снежными горками. И с хоккейной коробкой. И там вовсю шла оживленная общественная жизнь младшего поколения окрестных мест.
– Дим, – сказал Алешка, настороженно оглядевшись по сторонам, – я смешаюсь с населением, а ты садись на лавочку и наблюдай.
Я ничего не ответил. Лешка объяснил:
– Кое-кто меня здесь уже приметил. А тебя еще нет. На, спрячься. – И он достал из кармана сложенную многократно рекламную газету.
Алешка смешался с младшим населением, а я послушно уселся на скамейку и «спрятался» за газету. Скамейка была холодная, и сидеть на ней было не очень уютно. Но что делать, раз уж кому-то грозит какая-то опасность. Хорошо, что сидеть пришлось не очень долго.
Сначала у подъезда остановилась легковая машина, желтый «жигуленок». Но из нее никто не вышел. Только водитель приспустил стекло и закурил, выпуская на свежий воздух не очень свежий сигаретный дым. Так он и сидел, поглядывая на подъезд.
Потом из подъезда вышел Вадик (в одинаковых ботинках, но с разными шнурками) и пошел в сторону метро.
– Сиди спокойно, – сказал кто-то у меня за спиной. Алешка, конечно. – Терпи. Он сразу в квартиру не полезет. На всякий случай подождет.
Я пошелестел газетой и спросил:
– Откуда сведения?
– Они же знают, что Вадик очень рассеянный. И он может неожиданно вернуться от метро.
– Почему? – тупо спросил я.
– Потому. Вспомнит, что утюг не выключил. Или воду на кухне.
Алешка оказался прав. Через пять минут показался Вадик. Он торопливо шмыгнул в подъезд. И так же торопливо из него вышмыгнул. Наверное, выключил утюг и закрыл кран на кухне. А вот шнурки не поменял.
А дальше все пошло, как и предполагал Алешка. Курящий водитель проводил Вадика внимательным взглядом, выщелкнул в окошко окурок и вышел из машины.
У подъезда он без всякого труда справился с домофоном и исчез внутри. Мне стало совсем неуютно.
– Лех, – сказал я, не оборачиваясь, – пульни в его машину снежком.
– Зачем? – удивился Алешка.
– Сигнализация сработает. И он выскочит. И в квартиру не полезет.
Алешка хмыкнул.
– Еще чего! Нам как раз и надо, чтоб он полез.
Я сердито скомкал газету. Ну зачем, скажите, нам надо, чтобы какой-то жулик ограбил хорошего человека? Да еще почти профессора!
Алешкин ответ подбросил меня так, будто подо мной была не холодная скамейка, а горячий конь.
– Нужно, Дим, чтобы он украл у Вадика весь его творческий труд всей его прежней научной жизни.
Вот это выдал! Похоже, Лешка эту фразу твердил со вчерашнего вечера.
– Не заикайся, Дим, – попытался успокоить меня Алешка. – Все путем!
Каким еще путем? Путь – от слова «путаться»?
Я еще щелкал зубами и хлопал глазами, а водитель-жулик вышел из подъезда и, поглядев туда-сюда, сел в машину. Достал что-то из-за пазухи и положил на соседнее сиденье.
– Что это? – спросил я Алешку, заикаясь и глядя вслед умчавшейся машине.
– Это, Дим, – спокойно ответил он, – творческий труд всей моей ранней научной жизни. – Помолчал и добавил: – Синяя папка, Дим.
Глава IX
Жемчуг в «Копейке»
Когда я обрел дар речи, то тут же сказал:
– Надо папе сообщить. Или участковому.
– Надо в школу идти, – усмехнулся Алешка.
И больше ничего не сказал. А я его расспрашивать не стал – все равно не скажет. И пусть думает, что я все понял. Пусть гордится, что у него такой сообразительный старший брат. Хотя ему и без этого есть чем гордиться. Хотя бы тем, что он в городе Москве поймал на удочку в пруду сначала килограммового карпа, а потом безголового минтая.
