Владимир Кузьмин - Игра на изумруд
Я расхохоталась от столь заманчивого предложения.
– Не надо меня стукать палкой. Мы сейчас займемся тем, чтобы вы сами не стукнулись при падении. Будем учиться падать.
После урока мы пили кофе, и Петя стал рассказывать новости.
– Николай Николаевич по телефону сказал, что получил из Петербурга научный журнал со статьей и что в руки он мне журнал не даст, но я могу зайти к нему и прочитать.
Он принялся есть печенье и замолчал. Я не стала его торопить, догадалась, что он не вредничает, а с мыслями собирается.
– Статья интересная, – наконец сообщил он. – Но не для нас. Там про монгольские народы и их образ жизни. Про наше племя написано лишь несколько слов: мол, слышали про него, и все.
Мы помолчали и неожиданно сказали вслух одно и то же:
– Жаль, что дедушки Алексея нет.
Отсмеявшись, сошлись на том, что дедушка Алексей действительно может что-нибудь про это племя низкорослых людей знать.
Дедушка Алексей – это наш знакомый эвенк. Мы однажды помогли ему в важном для него деле и подружились. Человек он совершенно необычный: шаман! При этом крещеный. А знает он про свой народ и другие близкие эвенкам народы больше любого профессора. Вот только где его искать в тайге?
– Чуть не забыл, так смешно мы хором сказали, – хлопнул себя по лбу Петя. – Там еще рисунок был. Точнее, рисунков там много, но один мне очень важным показался, и я его перерисовал. Сейчас покажу.
Рука у Пети была уверенная, и рисовал он очень хорошо. Можно даже не сомневаться, что рисунок в журнале точно такой. На листе был изображен кинжал с трехгранным лезвием, переходящим в простую, без украшений, рукоятку. Рядом для понятия пропорций нарисована небольшая линейка. Получалось, что длина всего кинжала – около двадцати дюймов, а самого лезвия – не менее двенадцати-тринадцати. Это я на глаз определила, а Петя, как оказалось, постарался измерить все в точности. Но я совсем немного ошиблась. Подпись под рисунком сообщала, что этот костяной нож хранится у одного пастуха, который нашел его в предгорьях Тибета. Еще автор статьи на основании собранных им рассказов предполагал, что этот костяной нож изготовлен из целого куска моржовой кости тем самым племенем монгольских пигмеев и, скорее всего, использовался ими в ритуальных целях.
– Наверное, жертвы приносили, – высказал свое мнение по поводу «ритуальных целей» монгольских пигмеев Петя. – Хорошо бы не человеческие.
– Не получается у нас четкую версию выстроить, – сказала я, когда мы закончили рассматривать рисунок. – Вероятнее всего, карлик такое преступление совершить не мог. Но и совсем от этой мысли отказываться нельзя.
– Я вот про карлицу, что с княгиней в монастырь приезжала, думал, – произнес Петя. – Она уж точно могла знать про изумруд…
– И что же вы умолкли?
– Нет, не получается. Со слов Степки карлица та стара очень. Опять же уехала она вместе с княгиней, и совсем непонятно, как бы ей обратно удалось вернуться, под каким таким предлогом? Ничего толкового из такой версии не получается.
Петя умолк и огорченно вздохнул.
– С пигмеями и того хуже получается, – вслед за Петей вздохнула и я. – Племя то ли есть, то ли его нет. А если все ж таки есть, то где-то в Монголии. Не ближний свет!
– Но кинжал-то есть! – воскликнул Петя. – И не один, а сразу два! Ну, тот, что был нарисован в журнале, и тот, которым убийство совершено. Стоп! А может…
– Правильно. Вы, Петя, попросите нашего знакомого из университета дать адрес его петербургского знакомого и напишите тому письмо. Спросите подробно про судьбу кинжала, забрали ли его у того пастуха, а если забрали, то не пропадал ли он.
– Обязательно напишу. Вдруг из этого какой-то толк выйдет?
– Может быть, его еще спросить, как он полагает, существует ли это племя до сих пор, или его давно уже нет. И каков возраст описанного кинжала. Про наш уверенно сказали, что очень старый.
Потом Петя стал приглашать меня на репетицию спектакля, но я сказала, что на спектакле буду обязательно, а приходить на репетицию с моей стороны не совсем тактично по отношению к Николя Массалитинову.
– Я думаю, он только рад будет, – попытался возразить будущий дебютант.
– Надеюсь, но вдруг… Вы просто не знаете, какой ревнивый народ актеры. Решит, что вы меня позвали советов спрашивать.
– Совет я у вас и так спросить могу. Ну да ладно. А меня на репетицию проведете в театр? Значит, там и встретимся.
10
Мы условились с Дашей Штольц-Тумановой провести наш урок аристократических манер до начала репетиции, и я пришла в театр заблаговременно. Но выяснилось, что пришла я не первой и что Даша уже берет уроки. Уроки игры на арфе. А ее учителем был не кто иной, как Арон Моисеевич, местный музыкант, руководивший нашим театральным оркестром.
– Дашенька, что ж вы делаете? – услышала я возмущенный голос Арона Моисеевича, еще даже не войдя на сцену. – Арфа щипковый инструмент. Щипковый! И никак не дергательный. Вот вы и пощипывайте струны пальцами, а не дергайте их, как щетинки у свинки. Да что же вы так напрягаетесь? У вас и слух имеется, и опыт музыкальный. Вы у меня этот куплет в пять минут разучили и вдруг начали дергаться, струны дергать. Я уже сам дергаться стал… А-а-а, вот и тезка ваша. Здравствуйте, свет очей моих, Дарья Владимировна!
– Здравствуйте, Арон Моисеевич. Здравствуйте, Даша. Мне так показалось, что у вашей ученицы вовсе недурно получается играть. За что же вы ее так сурово отчитываете?
– Единственно по причине ее собственного таланта. И оттого, что может сыграть еще лучше. Ну да ладно, я так понимаю, что вы, Дарья Владимировна, тоже не по пустому поводу спозаранок в театр пришли? Мы еще раз повторим и на сегодня закончим.
Даша кивнула и заиграла, а сыграв вступление, запела:
– Голубок и горлица никогда не ссорятся…
– Ну вот, голубушка, отменно сыграно и спето мило. Уж не от моей ли строгости вы скованы были?
Даша смущенно покраснела. Арон Моисеевич ласково посмотрел на ученицу и, не дождавшись ответа, произнес со вздохом:
– Эх, где ж те времена, когда девушки краснели рядом со мной совсем по иным поводам? Видели бы вы меня лет двадцать назад! Даже пятнадцать. Да половина одесских девушек и две трети дам Одессы были в меня влюблены! Я на этой почве даже в Сибирь был сослан.
Тут музыкант наигранно вздохнул и вдруг смутился, словно был не взрослым человеком, а мальчишкой-гимназистом. И сразу засобирался уходить. Но вот так просто уйти мы ему не дали.
– Арон Моисеевич! – дружно потребовали мы. – Расскажите, пожалуйста.
– Да о чем же тут рассказывать?
– Да о том, как вы из-за любви сосланы оказались! Или вы приврали?
Последняя фраза была провокацией с моей стороны, Арон Моисеевич попросту не понимал, что такое «приврать». «Я могу чуточку преувеличить, немного гиперболизировать, но никак не приврать!» – не раз слышала я от него. Вот и сейчас наш руководитель оркестра вспыхнул, хотел было дать мне отповедь, но тут же хитро улыбнулся и заявил:
– Чуть было не попался на вашу удочку. Теперь уж точно ничего рассказывать не стану, коли вы прибегаете к таким недозволенным фортелям.
– Так с вашей стороны тоже не вполне честно мучить нас неведением, – не осталась в долгу я и очень жалобно посмотрела ему в глаза.
Музыкант рассмеялся и сел на прежнее место.
– Извольте, так и быть, расскажу. Лет тринадцать или четырнадцать тому назад ваш покорный слуга поступил служить в Одесскую оперу. Театр там отстроили с размахом, петь и танцевать приглашали все больше итальянцев, а вот оркестр собирали из наших музыкантов. Но из таких, чтобы соответствовали! Вот и я счел, что соответствую в полной мере, и тут же, едва услышав новость, отправился из Киева на берег Черного моря. По молодости лет я заявился к антрепренеру без рекомендаций, безо всякой протекции и с ходу ему сообщил, что хочу получить место первой скрипки. От такого нахальства антрепренер только руками развел. Но прослушивание назначил. И в оркестр меня взяли, пусть и не первой скрипкой. От такой своей удачливости я стал уже совершеннейшим нахалом. И не смотрите на меня так. Сказанное вовсе не означало, что я зазнался и принялся вести себя неподобающе! Но я стал позволять себе отвечать на взгляды дам и девиц, даже если те были мне совершенно неровней. Как это ни странно, но до поры все мои выходки и романтические увлечения сходили мне с рук. Но вот однажды…
Арон Моисеевич на минуту задумался.
– Чего уж скрывать, раз начал говорить, – махнул он рукой. – Вы бывали в Одессе? Жаль. Так надо вам сказать, что театр там построили, каких мало по всей Европе! Подлинный дворец. Оттого там и устраивали порой не только спектакли, но и приемы. На которые нас, музыкантов, приглашали в обязательном порядке – потому как что же это за прием без музыки, а что это за музыка, если ее не играют лучшие музыканты? Кругом скульптуры, мрамор, позолота, ковры, зеркала. Дамы в вечерних платьях, мужчины во фраках. Лакеи в ливреях. Шампанское. Ну и как тут удержаться и, улучив свободную минутку, не прогуляться, не смешаться с высшим обществом, благо что на тебе самом фрак и ты ничем таким и не выделяешься? Можно и шампанского с подноса прихватить или закуски какой. Так вот, прогуливаюсь я с бокалом шампанского в руке и вижу ее! Я даже описывать ничего не стану, а только скажу, что, проводив ее взглядом, вместо дверей попытался войти в одно из зеркал! Вот так я был поражен и сражен наповал. Едва пришел в себя, стал расспрашивать и узнал, что это дочь судовладельца Кукушкина. Узнал адрес, имя – все, что только можно узнать о человеке за один вечер. Дождавшись конца приема, взял я свою скрипку и отправился в Шампанский переулок, под окна особняка господина Кукушкина.
