Лилиан Браун - Кот, который свихнулся на бананах
– О, Квилл, – рассмеялась Лайза. – Это тоже напечатают?
– Твоё дело подать идею – читатели любят шутку, – наставительно произнёс Квиллер. – Как прошла съёмка?
– Данди им очень понравился! Он такой открытый. В заметке Дуайта он фигурирует как «официальный библиокот», и ещё там сказано, что Центр Эддингтона Смита продаёт книги по цене от двух долларов до пяти тысяч. Естественно, фотографы захотели посмотреть, что это за книга, которая стоит пять тысяч долларов. Олден Уэйд вызвался нам помочь, и мы сделали его ответственным за буфет с редкими книгами. Он повесил себе ключи на шею, как какой-нибудь хранитель винных погребов, и не спускал глаз с каждой книги, которую выдавал.
– Не забудь, что я просил оставить за мной книгу Доктора Зюсса, – напомнил Квиллер.
Следующий звонок был от Уэзерби Гуда: он хотел по пути на радиостанцию заскочить в амбар.
Когда он приехал, Квиллер не преминул спросить:
– Найдётся минутка для возлияний?
– М-м-м… ну если только для глоточка.
Они расположились за баром в компании двух обаятельных сиамцев, которые явно благоволили человеку погоды.
– Как тебе шумиха вокруг статуи? – спросил Квиллер.
–Устроили зачем-то настоящее шоу. А сама скульптура – шикарная идея. Я хочу помянуть Уинстона в моём вечернем прогнозе.
– А знаешь ли, Джо, он ведь живёт и здравствует. Всё ещё обитает у Бетьюнов на Приятной улице. Как ты хочешь его помянуть?
– На мотив нашей студенческой песни пропеть: «Дорогой наш Уинстон! Дорогой наш Уинстон!» Не забудь включить радио в одиннадцать.
– Уж твою передачу, Джо, я ни за что не пропущу, – заверил Квиллер, а затем спросил: – Ты всё ещё ездишь на уикенды в Хорсрэдиш? – По непонятным причинам метеоролог проводил подозрительно много времени в родном городке.
– Теперь уже нет. Всё на свете меняется!
– А ты случайно не знаешь, что там толкуют по поводу автокатастрофы с Ронни?
– Знаю. Люди потрясены и негодуют на сплетников, распустивших гадкие слухи. Мол, будто всему виной наркотики и пьянка! Его родители совершенно раздавлены! А я в ярости! Не может этого быть! Враки!
– Таково заключение медицинской экспертизы, Джо.
– Послушай! Я вырос вместе с Ронни, и он всегда был помешан на здоровом образе жизни: только здоровая пища, витамины, ничего крепче пива. Никогда не поверю, что эти локмастерские пижоны посадили его на наркотики. Олден Уэйд навестил родителей Ронни – выразил им сочувствие. Он этим слухам тоже не верит… Тебе известно, что Олден тоже из Хорсрэдиша?
– Все вы таланты… – начал Квиллер.
– Именно, – перебил его Уэзерби, – наверное, там какая-то особенная вода. Но мы все меняем имена, когда выходим в большой мир. Тебе известно, что Олден был просто Джорджем? Он считает, что Джордж – хорошее имя для заштатного политического лидера, а для актера нужно имя более звучное, сексапильное – вроде Оливера, Олдоса, Оливье. И он официально поменял своё имя на Олден Уэйд. И с тех пор весь женский пол от него без ума.
– А как же ты, Джо? – спросил Квиллер. – Ты своё имя на Уэзерби Гуд тоже официально поменял?
– Да нет. Прозвище это. Только для метеоролога оно не в пример лучше, чем Джо Банкер.
– Йау! – раздался звучный комментарий Коко.
Уэзерби вскочил.
– Засиделся я… Мне же на радио… Что там на полу?
– Осторожно! – И Квиллер подобрал кусочек кожуры. – Коко коллекционирует кожуру от бананов. А У Гольф Стрима тоже есть хобби?
Церемонию, сопровождавшую открытие статуи, Квиллер запечатлел – пока она ещё была свежа в памяти, – на страницах своего дневника:
Вторник, 25 сентября
Не могу не согласиться с Амандой Гудвинтер: давно пора придумать что-то поинтереснее! Когда судно впервые выходит в море, о борт разбивают бутылку шампанского. Когда мэрия принимает готовое здание, на его фасад натягивают ленточку, и её перерезает официальное лицо или его пятилетняя дочь в платьице с воланами.
Так или иначе, нужен новый ритуал – что-то среднее между бутылкой шампанского и пятью ярдами ленты. Нужен разумный компромисс! Так или иначе!
После незабываемого открытия монумента в Уинстон-парке телевизионные камеры занялись книжным магазином. Его стеклянные двери и витрины пересекли пять ярдов ленты. Дуайт Соммерс, размахивая огромными ножницами, выстраивал в ряд ответственных лиц. Полли и Барт, представлявшие Фонд К., выглядели по-деловому элегантно. Бёрджесс Кэмпбелл, член совета ЦЭС, производил неизгладимое впечатление своим шотландским одеянием: килт, гольфы, накинутый через плечо плед и залихватски сдвинутая набекрень шапка-пирожок шотландского горца. И конечно же, рядом с ним его пёс-поводырь Александр. Все вместе они составляли красочную картину, требующую, чтобы её запечатлели для потомков.
Но где же два высокопоставленных члена городской администрации? Внезапно подкатил полицейский пикап, и из него вылезли оба представителя муниципалитета. Её честь мэр города в спортивном кепи, надвинутом на растрепанную седую гриву, выглядела так, будто долго сгребала с газонов вокруг мэрии палую листву. А председатель городского совета – вес его триста фунтов – был втиснут в засаленный комбинезон рабочего-механика.
Дуайт проводил их до дверей магазина и протянул ножницы.
– Только не я! – прорыгала Аманда. – Ни за что!
– Не моё это дело резать ленточки, – проворчал Скотт Типпел.
Тогда, ни минуты не раздумывая, вперед выступил адвокат и своим по-судейски безапелляционным голосом заявил:
– Согласно традиции, в знак благорасположения к новому торговому предприятию, которое принесёт пользу всему нашему округу, ленточку перерезают гражданские власти Пикакса.
Ну и ловкач этот Барт! Как элегантно он разрешил этот спор! Полли облегчённо вздохнула. Пёс Александр взвизгнул.
А Скотт Типпел сказал:
– О'кей. Давайте сюда ваши дурацкие кусачки, и я разрежу вашу идиотскую ленточку.
Не знаю, попала ли эта фраза в диктофоны журналистов, но прогремела она – благодаря включенным микрофонам – на весь парк.
ДЕСЯТЬ
Для сиамцев это был день как день, для остального цивилизованного населения Мускаунти – напряжённая пауза между пресс-конференцией для СМИ и официальным открытием книжного магазина. Досрочно закончив материал для «Всячины», Квиллер потратил большую часть утра, расчёсывая сиамцам шерсть, развлекая их шумной игрой в «цап-за-галстук» и читая им вслух классическую литературу. Выбирать книгу для чтения и сбрасывать её со стеллажа входило в обязанности Коко, а в обязанности Квиллера входило поймать её, не дав шлепнуться на пол.
По сугубо личным причинам Коко выказывал интерес к Бальзаку (в английском переводе), Эмили Дикинсон и Зейну Грею7. Теперь он переключился на Шекспира. У Квиллера было подаренное Полли полное собрание пьес великого драматурга с комментариями, каждая пьеса в отдельном томе, весьма удобном для сбрасывания. На этой неделе выбор Коко пал на «Отелло» и «Гамлета».
Прочитав с выражением сцену встречи Гамлета с призраком отца, Квиллер объявил: «Продолжение следует. – И добавил: – Сейчас придёт миссис Фулгров».
Миссис Фулгров – энергичная, толковая домохозяйка – приходила в амбар, по её собственному выражению, «навести красоту» в промежутках между посещениями молодцев из службы быта, оснащённых по последнему слову техники. На то время, пока она мыла и чистила, Квиллер старался улизнуть; по возвращении его ожидал лёгкий аромат воска и острый запах домашнего средства для чистки металла – смесь уксуса с солью, – напоминавший о заправке для салата.
Для полного букета, думал он, тут недостает слабого амбре чеснока, но так и не решился поделиться этим эксцентричным соображением с исключительно серьёзной по части домоводства миссис Фулгров.
На этот раз он оставил ей записку о странном запахе на первом балконе, наказал сиамцам не путаться у неё под ногами и отбыл в редакцию.
Для колонки «Из-под пера Квилла» всегда оставляли место на второй полосе, и Квиллер всегда сдавал её в последний момент – главным образом, чтобы посердить своего приятеля Джуниора Гудвинтера, вечно юного выпускающего редактора. После обмена колкостями Гудвинтер показал ему вёрстку фоторепортажа о книжном магазине.
Делая снимки с высокой стремянки, фотограф запечатлел бронзового Уинстона, поместив его в нижнем левом углу, а новое здание книжного магазина в глубине. Для контраста тут же красовалась копия извлеченного из архива изображения книжной лавки 1850-х – той, что сгорела. И ещё там был крупный план циновки у дверей вестибюля со строгим требованием:
НЕ ВЫПУСКАЙТЕ КОТА НА УЛИЦУ!
В глубине виднелась внутренняя стеклянная дверь и глазевший сквозь неё Данди. На другом снимке библиокот обнюхивал «Смерть после полудня» Эрнеста Хемингуэя, оцененную в пять тысяч долларов.
