Марина Елькина - Тайна серебряного гусара
Этот разговор давно был, и потом ни Оля, ни Илюшка о будущей профессии не заикались.
Оля задумалась. Мама собиралась в поездку и что-то весело напевала в соседней комнате. А что, если не откладывать поездку в Африку? Отличная идея!
Оля вытащила из ящика со старыми игрушками маленький чемоданчик, когда-то подаренный бабушкой, вытряхнула из него кукол и начала сборы.
Что же с собой брать? Ну, зимняя одежда в Африке, конечно, не понадобится. Оля аккуратно сложила в чемоданчик летние маечки.
Арбалет, пожалуй, пригодится. Железными стрелами можно отпугивать шакалов по ночам.
И панамку надо прихватить. В Африке солнце так жарит, что солнечный удар в первую минуту схлопотать можно.
Больше ничего в чемоданчик не поместилось. Оля защелкнула замочки, села на кровать и снова задумалась.
Как же в Африку-то попасть? Что выбрать — самолет или корабль? На корабле, конечно, интереснее, зато на самолете быстрее.
А мама приедет, хватится ее и не найдет. Оля ей даже записки не оставит. Нет, оставит: «До свидания, мама! Я уехала в Африку». Коротко и сурово. Мама будет плакать.
И тут Оле так жалко стало маму, что она сама чуть не разрыдалась. Не поедет она ни в какую Африку! Оля распаковала чемодан и сунула маечки и панамку на полку в шкаф.
Да и не ждет ее никто в Африке. Она же еще не биолог. Вот станет биологом, тогда и уедет. А может, даже маму с собой возьмет. И ее Максима.
Ничего, пускай мама едет в эти выходные. Оля с Илюшкой побудет. Тоже неплохо. Весело.
* * *Илюшка такому обороту дел очень обрадовался.
— Мы будем играть в индейцев! — тут же решил он. — Только не так, как всегда.
— А как? — спросила заинтригованная Оля.
— А так, как будто дом — это не дом, а индейская хижина, а мы — индейцы, уставшие, только что вернувшиеся с тропы войны.
— Так неинтересно, — поморщилась Оля.
— Очень даже интересно! Вот посмотришь! Давай!
— Ну давай. Попробуем, — вяло согласилась Оля.
— Оля, Илюша! Ужинать! — позвала в это время тетя Тома.
— Вот! — ликующе произнес Илюшка. — С еды и начнем! Я прочитал, что индейцы никогда не наедаются. Это нужно сказать в своей хижине и почувствовать самому.
— Как это?
— Очень просто. Никогда не говори, что наелась. Пошли! И действуй, как я.
Тетя Тома поставила перед ребятами тарелки с дымящейся картошкой и котлетами. Оля с удовольствием поела, но, когда тетя Тома спросила: «Наелись?» — ребята в один голос ответили:
— Нет!
А Илюшка добавил:
— Индейцы никогда не наедаются.
Тетя Тома засмеялась и положила добавку. Оля с трудом проглотила еще одну котлету.
— Ну, теперь наелись?
— Нет, — сказал Илюшка, а Оля только помотала головой. — Индейцы никогда не наедаются.
Тетя Тома удивленно положила им на тарелки еще по котлете. Тут пришел Илюшкин папа и начал рассказывать, что он все-таки написал сегодня жалобу на собачников и что он был прав: отлов собак в дневное время — это нарушение.
— Теперь эти молодцы будут поосторожнее! — засмеялся Илюшкин папа. — Думаю, друзья, арбалеты вам больше не понадобятся.
Он подмигнул ребятам и принялся за еду. Оля едва всовывала в себя эту несчастную котлету. Илюшка тоже заметно снизил темп и сидел над тарелкой полчаса.
— Наелись? — уже лукаво спросила тетя Тома.
Она поняла, что здесь какая-то игра.
— Нет, — героически ответил Илюшка и пояснил: — Индейцы никогда не наедаются.
— А я наелась! — заявила вдруг Оля и сказала Илюшке: — Я больше не играю в индейцев. Я лопну.
Илюшка надулся, но тоже отодвинул свою тарелку:
— Тогда и я наелся.
Они ушли в Илюшкину комнату.
— Во что будем играть? — спросил Илюшка.
— Не знаю. Я из-за твоих индейцев двигаться не могу. Живот как барабан.
— Да, сейчас мы бы с тобой от Психа не убежали. И от собачников тоже.
— Кстати, ты слышал, что твой отец про собачников говорил?
— Ну и что?
— Они теперь по ночам промышлять будут. Это значит, что мы им помешать не можем.
— А давай сегодня будем спать по очереди! — предложил Илюшка. — Тогда мы их выследим! Будем нести вахту! Как моряки! Сначала ты собачников выглядывать будешь, потом я! У меня бинокль и бескозырка есть! Играем в моряков?
— А чистая тетрадка у тебя есть?
— Зачем?
— Все моряки ведут вахтенный журнал. Записывают туда все, что за вахту происходит.
Илюшка принес тетрадь. Оля крупными буквами ярко-фиолетовым карандашом подписала: «Вахтенный журнал», а Илюшка нарисовал волны. Рисовать он не умел, и кривые загогулины трудно было принять за волны, но ребята горделиво оглядели свою работу и открыли первую страничку — чистенькую, наискось разлинованную.
Ребята поделили ночь пополам и договорились, что Оля разбудит Илюшку в четыре часа утра.
Илюшка улегся и очень скоро заснул. Оля сидела, уставившись в окно.
Во дворе горел фонарь, освещая яблоневые аллейки. Хотелось спать, особенно когда Оля начинала вслушиваться в сонное посапывание и причмокивание Илюшки.
Идея с игрой в моряков все больше и больше казалась глупой. Какое отношение моряки имеют к собачникам?
Вечно этот Илюшка навыдумывает! То индейцы, то моряки.
А то, что человеку просто хочется спать? Ужасно хочется! Просто невозможно…
И Оля уснула в кресле перед окном. В комнату светил фонарь, в яблоневых аллеях была тишина, Илюшка ворочался в постели, и не было никаких собачников…
Оля проснулась в половине пятого. Оттого, что затекла неловко согнутая рука.
Девочка испуганно посмотрела на часы и поняла, что проспала всю свою вахту. Ночь во дворе не нарушалась, фонарь насмешливо подмигивал неудачливому вахтенному матросу, как будто говорил: не переживай, я за тебя подежурил.
Оля решила разбудить Илюшку и не рассказывать ему, что она все проспала. Пусть думает, что вахта была выстояна честно.
Она вспомнила о «вахтенном журнале» и записала в него всего одну строчку: «Вахта прошла спокойно. Моряк Оля».
Илюшка проснулся, протер глаза и радостно вооружился биноклем. Оля про себя усмехнулась: тоже через полчаса уснет.
А сама укрылась потеплее одеялом и утонула головой в мягкой подушке. Под утро снятся самые сладкие сны.
Илюшке и правда через полчаса захотелось спать, но он потер глаза и щеки, открыл форточку, вдохнул прохладного ночного воздуха и снова проснулся.
Он открыл «вахтенный журнал» и чуть не засмеялся: кто ж так ведет журнал? «Вахта прошла спокойно». Нужно все писать подробно. Он подумал и записал:
5.0 — двор пуст, светит фонарь.
Но больше писать было нечего. Илюшка грустно просидел еще полчаса, и двор начал оживляться. Илюшка схватил карандаш и записал:
5.30 — появился дворник Петя, наверное, будет сейчас подметать.
5.45 — Пети нет. Ушел за метлой.
6.0 — Петя зашел в подъезд. Появился Псих. Не спится ему!
6.15 — Петя вышел из нашего подъезда, пошел в соседний. Увидел Психа, заторопился. Псих пошел за ним.
Вот еще новости! Псих же не связывается со взрослыми! Или просто хочет Пете про блокаду рассказать?
Илюшка почувствовал, как тепло и спокойно дома. Здесь их Псих не достанет. Потом с крыши раздался громкий крик, похожий на кошачий. Опять, наверное, соседские коты передрались. Скучновато быть на вахте. Илюшка снова открыл «вахтенный журнал» и записал:
6.30 — на крыше дерутся коты.
6.40 — из соседнего подъезда вышел Петя.
Н-да! Не «вахтенный журнал», а бабка-сплетница на скамеечке. Кто куда пошел, кто откуда вышел. Хоть бы собачники появились!
* * * Письмо седьмое«Дорогая Сонечка!
Как больно было читать Ваше последнее письмо! Война добралась и до Вас, до Кости, до нашего Петербурга.
Вы тоже видите раненых и искалеченных. Вы тоже видите эшелоны и шинели солдат и офицеров.
Как хорошо, что Вы не слышите звуков стрельбы, свиста пуль и разрывов снарядов! Я знаю, Вы этого и не услышите. Уверен в этом. Мы, те самые шинели, не допустим этого.
Не хочу больше писать о боях. Этим я только растравляю Ваше страдание.
Давайте, Сонечка, я лучше расскажу Вам, как третьего дня ездил в штаб. Нет-нет, Сонечка, это не сочинение графа Толстого — дворцы или на худой конец избы, где проходят важные военные советы, где собираются генералы и колдуют над картами, где у дверей теснятся адъютанты.
У нашего штаба нет даже землянки. Мы движемся так быстро, что некогда заниматься ее постройкой.
Штаб 8-й армии представляет собой спиленные бревна, на которых в ряд сидят писари и адъютанты. Скрипят перья, летят депеши в гарнизоны, на батареи, в соседние армии.
Вестовые отъезжают и подъезжают всякую минуту. Генерал Брусилов тут же, отдает приказы, хмурится, велит разобраться с пленными.
