Валерий Гусев - Нападение голодного пылесоса
– Ну, если честный человек взял да украл, значит, он жулик. Вор.
– Да он же не для себя ее украл! – взвизгнул Алешка так, что мама опять потрогала его лоб. И даже сделала вид, будто об него обожглась. Алешка – ноль внимания: – Он ее украл, чтобы она не досталась немцам. Представляешь, пап, у этого Топаза будут жеребята, а они уже станут иностранцами. А иностранцы на них будут побеждать нас на мировых скачках! Что, здорово скажешь?
– Не скажу, – проговорил папа. – Но так или иначе, этот Тимофеев совершил преступление. Кражу. Причем особо ценного имущества.
Алешка сердито расхохотался.
– Пап, а если бы я во время войны угнал у наших врагов особо ценное имущество в виде танка или ядерной ракеты? То что? Я тоже стал бы вором?
– Ты бы стал героем, успокойся, – сказала мама. – Сделать тебе еще чаю?
От «еще чаю» Алешка никогда не откажется. Хоть пять раз. Но тут он даже не услышал маму.
– Знаешь, Алексей, – серьезно сказал папа, – такие вопросы решаются через суд.
– Знаю! – вспыхнул Алешка. – Самый гуманный в мире.
Мама фыркнула. А потом спохватилась и нахмурилась.
Папа тоже нахмурился. И сказал:
– У меня возникло подозрение, что ты знаешь, где скрывается находящийся в розыске по подозрению в краже гражданин Тимофеев. А также, где он скрывает похищенное им ценное имущество. Такое поведение называется укрывательством. И за это тоже наказывают. Ты понял меня? – Алешка так мотнул головой, что его можно было понять двояко. – Где он скрывается?
– Он скрывается, – легонько усмехнулся Алешка, – он скрывается под маской Волка.
– Ну, погоди! – сердито сказал папа. – Я с тобой еще поговорю.
Мама испуганно захлопала глазами. Но папа уже успокоился.
– Это не твое дело, Алексей, – миролюбиво закончил он разговор. – Это дело следствия и суда. Если суд признает незаконное владение «одного человека» ценной лошадью, он может принять соответствующее решение. – Тут папа о чем-то на секунду задумался и так задумчиво добавил: – А если следствие выяснит, что этот «один человек» и сам порядочный преступник, то суд может вынести постановление не только о заключении гр. Ерши… то есть этого «одного человека» под стражу, но и конфискации его незаконно нажитого имущества. В том числе и гордости российского коневодства по имени Топаз. Все понял?
И тут даже я все понял. Я даже больше понял: вольно или невольно папа подсказал Алешке, как надо действовать. Это я сразу же по Алешкиным глазам догадался.
– Я все-все понял, – затараторил он. – Ты как всегда прав, папочка. Я больше не буду. Я буду готовиться к соревнованиям, чтобы завоевать главный приз.
Папа очень недоверчиво взглянул на Лешку, а маме сказал:
– Не спускай с него глаз.
Алешка хихикнул. А мама кивнула:
– Я буду с ним на елки ходить.
– За ручку, – буркнул Алешка.
На следующий день он обулся в рабочие сапожки и отправился на тренировку. Я решил пойти с ним, все-таки надо за ним приглядывать. Со слов папы я понял, что милиция уже начала заниматься темными делами Ершикова. Вот и хорошо. Каждый должен делать то, что ему положено. Милиция будет «раскручивать» преступников, Алешка скакать на Алмазе, а я писать дневник.
На тренировке Алешка что-то не очень усердствовал. Не похоже было, что он собирается взять первый приз. Он легонько проскакал два круга на Алмазе, поспорил с Полковником, а все остальное время провалялся на сене, о чем-то беседуя с тренером Галиной. Часть их разговора мне удалось ухватить. Я тоже развалился на пахучих тюках с сеном, делал вид, что обдумываю свои очередные записи для потомства, а сам навострил ушки. Но разговор этот не показался мне очень интересным. И только время спустя я понял, как он был важен для правильной оценки произошедших событий. И тех, что уже были не за горами, а вот-вот должны были произойти.
Галина, покусывая сухую травинку, рассказывала, а Лешка, распахнув глаза, слушал.
– …В Германии, до войны, разводили очень хорошую спортивную породу лошадей – тракененскую. А потом эта фирма зачахла. Руководил ею пожилой господин Пферд…
Алешка вскинул голову.
– Пферд? Я думал, это кличка.
– Нет, – улыбнулась Галина, – это настоящая «лошадиная» фамилия. Пферд по-немецки значит лошадь. А сейчас эта фирма снова набирает силу. Ее представители скупают везде хороших породистых лошадей. Особенно у нас, остатки выбирают. Наши коневоды, несмотря на все трудности, стараются сохранить наши лучшие породы. Но это очень трудно, нужны большие деньги, а денег у них нет. Поэтому они продают за границу несколько лошадей, а на эти деньги содержат оставшихся. Нашего Алмаза тоже могли бы продать. Мне и сейчас предлагали за него хорошие деньги, но мне жалко его отдавать… А его брата, Топаза, кажется, все-таки продали. И теперь он будет возрождать былую славу немецкого коневодства.
– Не будет, – буркнул Алешка.
– А ты откуда знаешь?
– По телевизору показывали, – увильнул Алешка. – Его продали, а потом украли и спрятали. Чтоб Пфердам не достался.
– В самом деле? А кто украл, не говорили?
– Какой-то Тимофеев. Зоотехник по лошадям.
– Неужели Сашка? – ахнула Галина. – Мы с ним в институте коневодства работали. Он такой скромный был, застенчивый. Неужели это он?
– Он, он, – закивал Алешка. – По телевизору говорили: такой скромный, застенчивый.
– Ты врешь? – спросила тренер Галина, уставив на Алешку большие черные глаза. – Или фантазируешь?
– А это большая разница? – невинно спросил Алешка. – Димку не бойтесь, это наш человек.
Галина встала, выглянула из сенного сарая, осмотрелась по сторонам и плотно прикрыла дверь. Так плотно, что в сарае стало почти темно.
– Я тебя слушаю, – твердым голосом сказала Галина.
И Алешка очень серьезно ответил:
– Пока мы с Димкой не посадим Ершикова в тюрьму, нужно спрятать у нас Топаза. Среди наших лошадей. Согласны?
– Еще бы!
– Но сначала, теть Галь, нужно сделать одну хитрую штуку. Вы только не удивляйтесь, ладно? И не бойтесь. Мы с вами.
Когда мы шли домой, я все-таки спросил Алешку про «одну хитрую штуку».
– Понимаешь, Дим, чтобы надежно спрятать какую-нибудь вещь, нужно сначала…
– Стоп! – сказал я. – Я все понял.
– Молодец, – похвалил меня Алешка. – Только пока в дневник эту хитрость не записывай. На всякий случай.
Офис господина Ершикова на Моховой был шикарный. Прямо как в сериалах. От улицы его отгораживала красивая решетка черного цвета. В ней был въезд для машин, перекрытый шлагбаумом, и калитка для людей. Которые ходят пешком. Вроде нас с Алешкой.
Но калитка была намертво заперта. Алешка нажал кнопку. Через некоторое время где-то у нас над головами дрогнул зрачок телекамеры и хриплый голос приветливо спросил:
– Чего надо, пацаны? – Видимо, на солидных посетителей мы не тянули. Я бы развернулся после этих слов и гордо ушел. А Лешка небрежно ответил:
– Это не нам надо, а вам. – И столько в его голосе было ленивой уверенности, что сейчас же щелкнуло реле, и калитка гостеприимно распахнулась.
За оградой были всякие стриженые газончики, стоянка для машин и две искусственные пальмы у входа в здание. Само здание тоже было красивое, старинное, с колоннами. Его только немного портили современные окна из зеленого пластика и какого-то непрозрачного стекла.
Мы поднялись по гладким ступеням, и входная дверь бесшумно распахнулась перед нами. А за дверью стоял здоровенный амбал, смотрел на нас непрозрачными глазами навыкате и жевал жвачку.
– Ну? – спросил он. – Рекламу принесли?
– А повежливей нельзя? – ледяным голосом спросил Алешка. – А то мы сейчас повернемся и уйдем.
– А вы, – добавил я, подделываясь под Алешку, – побежите за нами, роняя слезы.
– А потом, – добавил Алешка, – будете долго искать новую работу.
– Но вас все равно никуда не возьмут, – закончил я.
Амбал даже про жвачку забыл. Кажется, он даже проглотил ее.
– Почему это? – спросил он и поправил дубинку на поясе.
– Да потому! – ответил Алешка. – Начальник дома?
– Как это дома? Он здесь.
– Ведите к нему. Он будет рад.
Амбал снял трубку внутреннего телефона и сказал:
– Виталик, тут к шефу какие-то… пацаны вроде. Но – надо! Ага, сейчас. – Он положил трубку и сказал Алешке: – Сейчас придут за вами.
Со скучными лицами мы сели на банкетку. И даже немного подразнили охранника.
– Дим, – сказал Алешка вполголоса, но так, чтобы тот услышал, – а может, ну их на фиг, а? Им же хуже.
– Пойдем, Лех, – я привстал. – Делать нам, что ли, нечего?
Охранник заволновался:
– Минутку, ребятки. Ща все будет путем.
Наконец появился красавец-мужчина с гладкой прической.
– В чем дело? – строго спросил он охранника.
– Вот… – тот кивнул в нашу сторону. – До шефа. Очень, говорят, важное дело.
Красавец шагнул к нам:
– Что вам нужно, молодые люди?
