Евгений Титаренко - Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей
— А может, мы покупаем, а? — не отступался Петька, задом двигаясь перед дядькой Филиппом.
Дядька Филипп остановился, поднял голову, рассеянно поглядел на друзей, будто соображая, что им надо от него. Потом сунул поводок Орлика Петьке, а Косатого — Никите. Никита выхватил из-за пояса дядьки Филиппа скребницу, и в один миг друзья оказались на лошадях. А конюх сделал шаг в сторону, к траве, что была как раз у Никитиного огорода, и сел. Дядька Филипп всегда так. Он и с места не сдвинется, пока друзья не возвратятся назад.
Летит же время на реке! Когда друзья хватились, что пора возвращаться, солнце поднялось почти к зениту. Зато, правда, лошади лоснились рыжими боками, будто олифой смазанные. Уж и песком, и скребницей, и так — ладошкой, и грязью их для чистоты мазали.
Ясно, что о себе друзья при этом тоже помнили.
А вот тяпки — хоть убей — из головы у обоих выскочили.
Вспомнили о них, когда увидели, что на огороде не один дядька Филипп, а еще кто-то в знакомом полушалке. Такой полушалок во всей деревне только у бабки Алены и есть.
Дядька Филипп не сидел, а работал. Дядька Филипп тяпал землю, а бабка Алена шла следом. Друзья как увидели это, так и обмерли оба. У бабки Алены висел через плечо длинный сыромятный ремень. А дядька Филипп кончал уже пятый рядок, и даже цигарки в зубах у него не было.
Никита подбежал к нему спереди, так, чтобы дядька Филипп оказался между ним и бабкой Аленой.
— Дя Филипп, дай я…
Дядька Филипп даже не взглянул на него.
— Дя Филипп… — отступая, по мере того как двигался вперед дядька Филипп, канючил Никита.
Но лишь на следующем рядке дядька Филипп сказал:
— Чего ж давать… Поменялись, выходит…
— Дя Филипп… Это мы не менялись, ну, запоздали вроде… Дя Филипп…
Дядька Филипп угрюмо закончил шестой рядок и только после этого, молча ткнул тяпку Никите, а сам неторопливо пошагал к заждавшимся его Орлику и Косатому. Никита схватил тяпку и торопливо, стараясь не поворачиваться задом к бабке Алене, замельтешил, будто приплясывая, вокруг каждого куста.
Бабка Алена молча шла следом, и тонкая сыромятина безрадостно висела на ее плече.
То, что бабка Алена грозилась иногда отправить Никиту на Украину, это, Никита знал, она болтала только. А вот протянуть по голым ногам сыромятиной бабка Алена могла.
Петька — благо его тяпка оказалась нетронутой — схитрил: начал рядок с другого конца огорода. И поначалу торопился, а потом успокоился, стал работать ровней.
То ли бабка Алена заметила это, или еще что, но подошла и теперь уже молча пристроилась позади него. И через минуту Петька вынужден был перенять приплясывающую тактику Никиты.
Бабка Алена стала переходить от одного к другому.
Все это еще бы ничего. И по ногам сыромятиной — тоже терпимо. Но какой-то леший приволок на дорогу, что шла окраинами к Туре, Семку Нефедова, парня вообще никудышного — рыхлого, вислогубого второгодника. Да это бог бы с ним — сиди он хоть десять лет в одном классе. Плохо то, что он появился теперь на дороге и долго оторопело глядел на пританцовывающих друзей. Потом исчез. А через десять минут рядом с ним уже стоял Мишка. Еще через десять минут возле них оказался Колька тетки Татьянин, потом Светка с Димкой и кучерявой Кравченко.
— Чего это вы?.. — неуверенно полюбопытствовал Мишка, когда Никита оказался близко от него, а бабка Алена дежурила возле Петьки, Никита метнул один быстрый взгляд в сторону бабки Алены, обронил:
— Да вот… Соревнуемся.
— На что?.. — заинтересовался настырный Мишка.
— Х-хы… — шевельнул разгоряченными губами Никита, не взглядывая на Мишку. Пот градом катил с его лица, и сохранить выражение невозмутимости было трудно.
— А если я выиграю? — опять неуверенно поинтересовался Мишка. Никита только плечом шевельнул: мол, куда тебе… А на самом деле это бабка Алена снова приближалась к нему, и вдаваться в разговоры нельзя было. Мишка постоял-постоял еще немного, потом азарт болельщика растревожил его, и он пристроился ходить рядом с бабкой Аленой. Попытался узнать у нее, как лучше: слева направо обегать куст или справа налево. Но бабка Алена таких тонкостей не знала и оставалась бесстрастной, как настоящий судья.
Часа через полтора, очумелые от скорости и напряжения, друзья с трудом распрямили спины.
— Все, бабушка Алена… — ласково заметил Никита.
— А я гляжу, — сказала бабка Алена, — заморятся не заморятся? Филипп-то, куды ему, — слабее…
— Д-да?.. — зачем-то переспросил Петька.
— Ну! Куды ему, — повторила бабка Алена и, тяжело нагибаясь к лопухам у обочины, добавила: — А я гляжу: заголодают не заголодают?
Петька посмотрел на Никиту. Но Никита глядел мимо — в какую-то одному ему известную точку у синего, в лесах, горизонта.
Бабка Алена достала из лопухов узелок с провизией и толстый запотевший чайник с водой.
— Яж кумекаю: заробятся мужики — надо полдневать… Сальце вот, луку маленько…
— Д-да? — опять некстати переспросил Петька, потом равнодушно заглянул в узелок, первым сердито приложился к чайнику, отдал его Никите, подумал и взял с разостланного платка самый большой кусок сала, еще подумал и взял средний по величине кусок хлеба, потом сел рядом с платком и стал сердито жевать.
— Ну, кто выиграл?.. — полюбопытствовал Мишка. Никита молча похрустел луковицей на зубах.
— Ты ж не выиграл…
Мишка оглядел их обоих, стараясь угадать, что такое опять осталось тайной для него. Петька ничего не понял в разговоре, но смолчал. Бабка Алена собрала тяпки.
— Мы отнесем, бабушка… — все еще с нотками ласковости в голосе заверил Никита. Но бабка Алена отмахнулась:
— Ладно уж… Чего… Надо и мне поработать…
Семка Нефедов тоже подошел к платку, Колька тетки Татьянин тоже, и все стали закусывать. Только Светка взяла очень маленький кусочек сала и разжевала его без хлеба.
Рагозинская шпана
Второе событие произошло у водопада. Петька с Никитой долго лежали на скале у самого обрыва и глядели вниз. Удивительная штука — вода. Кажется, течет она и течет — все время одинаковая. А станешь присматриваться — она без конца меняется в течении: то по-одному сверкнет прожилками, то по-другому, и чтобы повторилась — никогда не увидишь.
Они лежали на рагозинском берегу, так как скала здесь была самая высокая. В двух шагах от них дремала сонная от жары тайга.
Водопад гудел торжественно, важно. Клочья пены время от времени взмывали в воздух и, легкие, белые, медленно опускаясь, планировали к берегу.
Друзья переговорили обо всем: о затянувшемся молчании Товарища Председателя Горсовета, об исчезнувшем Проне, о Мишке, что продолжал упорно заигрывать с Владькой, о том, что Проня, возможно, давно упредил их глупым своим умом и разыскал исчезнувший камень, но об этом говорить не хотелось.
Некоторое время полежали молча. Потом Никита ушел в лес. Он приметил там будто бы присыпанную щебенкой яму — решил поковыряться…
Петька некоторое время лежал один. Но одному было скучно и жарко. Тогда решили сделать новую попытку обследовать дно омута, в котором, по рассказу бабки Алены, жил раньше сом. Темный в скалах омут давно привлекал друзей, но глубина безнадежно отталкивала. И не такие, как Петька, пробовали донырнуть до дна, где лежал теперь затонувший «Корсар», но только Федька косого дядьки Андрея, говорят, донырнул раз и вытащил на поверхность саблю. Правда это или нет, но сабля у Федьки была: кривая, ржавая, в зазубринах…
Петька чувствовал себя в отличной «ныряльной» форме и решил попытать счастья еще раз… На глубине, в омуте, рассказывали, есть течение, которое тянет вниз, и кто попал в него — не выберешься. Да ведь выбрался же Федька дядьки косого Андрея? Петька решительно разделся догола, чтобы даже трусы не мешали, и прямо с камня ухнул в глубину…
Никакого открытия на глубине он не сделал, потому что дна не достал, — открытие поджидало его на поверхности. Когда, задохнувшийся, с обвисшим на глаза чубом, он вылетел из воды, хлебнул воздуху и привычным движением головы отбросил назад волосы, глазам его предстала самая неприятная из всех возможных в таком положении картин. У водопада, на том самом месте, где две минуты назад был он, стояли пятеро ухмыляющихся рагозинцев, со Славкой белобрысым в том числе. Шестой — Васька Малыга, коротконогий и длиннорукий, первый в Рагозинке драчун, с Петькиными трусами, штанами и майкой в руках примеривался к высокой ольхе, собираясь, очевидно, как знамя, водрузить где-нибудь на ее верхотуре залатанные Петькины штаны.
— Отдай одежду! — вне себя закричал Петька.
Рагозинцы захохотали. Белобрысый Славка бултыхнул опущенной в воду ногой, и брызги полетели прямо в лицо Петьке.
Он рывком отплыл на середину омута.
