Вахтанг Ананян - Пленники Барсова ущелья
Замечание было справедливым, но Саркис воспринял его болезненно.
- Выходит, что среди нас только я лодырь? - раздраженно спросил он.
“Ну как быть с этим человеком? - думал Ашот. - Все лихорадочно кидаются из стороны в сторону, каждый что-то делает для коллектива, а этот стоит, засунув руки в Карманы, или лежит у костра и плюет в потолок. Если же волей - неволей приходится идти на работу, плетется так, словно его на аркане волокут. И не сознает, что это противно, не терпит замечаний, оскорбляется…”
- Не обижайся, Саркис, не любишь ты работать, - мягко вмешалась Шушик.
- Этого еще недоставало, чтобы девчонки меня учили! Волос у вас длинный, да…
- Можешь не заканчивать! Знаю! - перебила его Шушик. - Но я напомню тебе, что, когда наша школа прокладывала аллею в Мейлу, ты тоже отказался участвовать.
- И хорошо сделал! Я буду надрываться, сажать вдоль дороги плодовые деревья, а каждый проходящий станет пользоваться ими? Нет уж…
Ашот с упреком покачивал головой и думал: “Каким языком говорить с этим парнем, чтобы он хоть что-то понял?”
Шушик напомнила сейчас о работе, начатой юными натуралистами под руководством Ашота, - работе, кстати сказать, с честью законченной.
Из Айгедзора до азербайджанского села Мейлу, богатого плодовыми садами, тянется среди хлопковых полей ровная дорога. По ее сторонам раньше не было ни деревца, ни кустика, а ведь это четыре километра! Под жгучим солнцем юга жарился путник, идя летом по этой дороге, обливался потом и мечтал о тени. И вот в начале прошлой весны пионеры двух сел - армянского и азербайджанского - решили насадить вдоль дороги фруктовые деревья.
Надо было видеть, с каким воодушевлением трудились ребята!
План посадок разработал кружок юных натуралистов Айгедзора, но в работе приняли участие почти все. Что до Саркиса, то он, как обычно, держался в стороне, да еще и злословил: “Подумаешь, людей удивляют!”
Так день за днем, сажая каждый по нескольку деревцев, армянские и азербайджанские ребята сошлись наконец на середине дороги, прокричали громкое “ура” и горячо обнялись. Четырехкилометровая аллея, посаженная их руками, была готова. Ее решили назвать “Аллеей дружбы”. Ребятами восхищались и в районе, и в центре. А журнал “Пионер” напечатал об “Аллее дружбы” целый рассказ, И не зря.
Попади сейчас наш читатель в Айгедзор, он увидит два ряда стройных молодых деревцев, выстроившихся, как пионеры на линейке, вдоль дороги Мейлу - Айгедзор. Увидит и висящие на “шее” каждого деревца квадратные дощечки с именами тех, кто их сажал и ухаживает за ними: со стороны Мейлу - Мехти Аббас-оглы, Кярим Мустафаев, Хала Мамадкызы… Со стороны Айгедзора - на трех самых пышных саженцах, открывающих аллею, имя Ашота Сароянца, затем Анаид Мирзоян, Гагика Камсаряна, Шушик Миракян… По нескольку десятков имен с каждой стороны!
Проходят по “Аллее дружбы” люди - свои, чужие - и видят, кто лучше, а кто хуже ухаживает за своими посадками. Сами деревья молча рассказывают об этом… А колхозники из Мейлу и Айгедзора с гордостью читают на дощечках имена своих ребят.
Пройдут годы, ребята станут взрослыми людьми, а сегодняшние саженцы - огромными деревьями. И усталый путник, отдыхая в тени и освежаясь чудесными плодами, пожелает:
“Пусть всегда останутся молодыми руки тех, кто посадил и вспоил эти деревья…”
Вот какое большое дело сделали пионеры из Мейлу и Айгедзора! Великую радость и удовлетворение доставил им этот труд. Только один Саркис не испытал этой радости, и все потому, что у этого мальчика был дурной характер и был он дурно воспитан.
Настало утро. Начинался четвертый день пребывания ребят в плену у Барсова ущелья.
Один за другим они выбрались из пещеры, но, не выдержав холода раннего утра, вернулись и раздули огонь в костре. Снова под сводами пещеры скопился и начал томить их дым.
Опять пришлось лечь плашмя на жесткие постели.
Как поздно заглядывает солнце в это ущелье! Весь мир, кажется, уже согрет его живительными лучами, а здесь - сплошной туман.
Но вот наконец с вершин, окружавших ущелье с востока, оно проникло сюда, и мелодичной хвалебной песней встретила его восход притаившаяся где-то в скалах горная курочка.
Эта песня взволновала Ашота, оживила в нем охотничий инстинкт.
- Не волнуйтесь, - обратился он к товарищам, - теперь мы или зайца, или каменную куропатку поймаем. День настоящий охотничий, снег глубокий.
- А для нас он не глубок? - простодушно спросила Шушик.
- Для нас, может быть, но не для тебя. Ты за огонь отвечаешь, поняла?
А мальчикам тоном опытного охотника Ашот пояснил:
- Когда снег глубокий, и куропатка и заяц вынуждены раскапывать его в поисках пищи. Нам надо проследить их и поймать именно тогда, когда они зарылись в снегу. Поняли?
- Больше половины, - засмеялся Гагик и повернулся к Шушик: - Вот тебе дубинка, оставайся у костра. Если придет медведь, попроси его подождать. Мы, как вернемся, не задержим его: быстро спустим с него шкуру. - Но, заметив осуждающий взгляд Ашота, Гагик замялся. - Прошу извинить, - сказал он. - Я, кажется, взял на себя твои обязанности.
- Да, и этого делать не следует, хотя, в общем, ты распорядился правильно. Ты, Шушик, останься и постарайся найти еще листьев для наших постелей. И травы нарви там, где снега мало.
- Почему именно травы? - возразила девочка. - Можно мягкую постель сделать и из моха. На этих деревьях его сколько угодно. Мы обдерем…
- Ладно, пошли. Привяжи Бойнаха: он будет лаять, спугнет дичь.
Вооружившись “орудиями каменного века”, ребята двинулись в путь. Ашот надеялся, что зайцы могли прийти ночью к карагачу полакомиться его мягкой, вкусной корой. Ведь на снегу еще остались обрывки “лент”. И верно - вот что значит быть охотником! - на противоположном склоне виднелись заячьи следы, ведущие к карагачу. Заяц, видимо, уже побывал здесь, погрыз кору, попрыгал, побегал вокруг да около, оставив столько путаных тропок, что неопытному человеку могло бы показаться, будто у карагача плясало целое заячье стадо.
Однако наметанный глаз Ашота сразу решил, что все эти следы принадлежат только одному животному. С трудом разобравшись в их лабиринте, он выбрал тот след, который выводил наружу. Уверенно пошел по нему Ашот к южному краю ущелья, дав знать товарищам, чтобы они тихо-тихо (он приложил палец к губам) следовали за ним.
Ашот был в таком лихорадочном состоянии и шел с таким таинственным видом, что Гагик с трудом сдерживал смех.
Чем ниже ребята спускались, тем шире становилось ущелье, и наконец в южной своей части оно переходило в плато.
Сюда и вел след зайца. Снег был так глубок, что ребята с трудом передвигались.
- Погодите! - остановился вдруг Гагик. - Надо прикинуть, сколько он весит.
- Кто? - Заяц.
- Да брось ты! - Ашот начинал сердиться.
- Но зачем нам, братец, зря мучиться? Прежде чем я не узнаю, сколько в нем килограммов, не стану бегать за ним с пустым брюхом.
Что было делать? Возмущаться? Смеяться? У всех животы с голоду подвело, головы кружатся, кричать хочется, такое берет отчаяние, а он острит.
- Зайцы в наших местах в среднем три кило весят, - наугад сказал Ашот. - Пошли.
- Три? - И Гагик, загибая пальцы, начал задумчиво что-то вычислять. - Потроха - Бойнаху - останется два с половиной килограмма. Шкурка - двести граммов… - бормотал он.
Вскоре ребята сошли в Заячью обитель, как Гагик окрестил эту площадку. Еще издали было видно отверстие, проделанное зайцем в снегу. Там он, должно быть, и прятался или ушел, проделав туннель.
Когда, стараясь не шуметь, мальчики подошли к этому отверстию, Гагик вдруг снова остановился, посмотрел на свой неуклюжий не то топор, не то молот и спросил:
- А не совестно ли, ребята? Вчетвером, с огромными дубинами - и… за каким-то одним несчастным зайцем! А? Я, честно говоря, стыжусь.
- Ссс! - сердито зашептал Ашот.
Но было уже поздно: заяц выскочил из дыры в снегу, сделал большой прыжок и, энергично перебирая лапками, стремительно унесся. Он несколько раз глубоко проваливался в снег, барахтался в нем, словно плавал, но неизменно выскакивал и мчался дальше, пока не затерялся среди огромных камней.
Жаль, что Бойнаха оставили в пещере. Ребята боялись, что он помешает охоте а именно он-то, пожалуй, и поймал бы этого зайца.
- Съел? - раздраженно накинулся на Гагика Ашот. - Дурачишься не к месту, вот теперь и сиди голодный и скули!
- Ох, молчу, молчу! - И Гагик прикрыл ладонью рот, хотя сейчас уже можно было и не молчать.
Снова ребята пошли по следам, с трудом, задыхаясь, карабкались на скалы, однако заяц, еще издали заметив их приближение, опрометью уносился все дальше.
А на верхушке скал сидели орлы и острым взглядом следили за каждым его движением. Один из них, крупный ягнятник в белых мохнатых “шароварах”, тяжело взмахнув крыльями, поднялся с места и начал парить над убегавшим зайцем. Тот заметил погоню и сунул голову в снег, думая, верно, скрыться под ним. Но опоздал. Хищник камнем упал на него, вонзил мощные острые когти в спину своей жертвы и унес ее на верхушку одного из утесов.
