Василий Аксенов - Мой дедушка — памятник
— Какую еще вам красавицу Марго? — крикнул долговязый Маркус Джереми Йон, представитель одной из старейших семей архипелага.
— Сами знаете какую! — заорал Бархатный Чарли. — Отдавайте немедленно! Открываю огонь всем правым бортом!
Впоследствии выяснилось, что его любезная красавица Марго, сбежавшая с «Белого лебедя» на Ямайке, нашла себе пристанище на островах Кьюри, где и одичала вместе со своим возлюбленным Хьюлетом Бандерогой. Бандерога же перед бегством сумел ввести в заблуждение Бархатного Чарли, чем навлек на черепичные крыши Оук-порта град каленых ядер.
Битва продолжалась около трех часов. Островитяне, кое-чему научившиеся за истекшие столетия, смогли дать наглецам достойный отпор. Когда Бархатный Чарли очнулся в развороченном им до неузнаваемости трактире «Синька», к нему подвели юную Юкко-Паулину Йон, племянницу Маркуса Джереми.
— Не та ли это, кого вы искали, храбрый моряк?
— Собственно говоря, ничего общего, — прорычал Бархатный Чарли, потирая ушибленную рукояткой пистолета голову. — Да, собственно говоря, это и не имеет никакого значения…
Вот вам пример. Негодяи Бархатного Чарли, которые могли бы причинить столько горя жителям Цейлона, Бенгалии, Австралии и Чили (а именно такие были у негодяев планы), превратились на нашем архипелаге в мирных скобарей, виноградарей, рыбаков или просто в бездельников, а страшилище южных морей «Белый лебедь» стал «прогуливать» в своих трюмах местное вино «Горный дубняк» для придания ему должного вкуса.
Больше того, сам Бархатный Чарли, для которого в Британском адмиралтействе давно была свита пеньковая веревка, стал почтенным гражданином Оук-порта, а впоследствии первым президентом Республики Большие Эмпиреи и Карбункл. Именно он, Чарли-Велюр, завез на архипелаг любимую игру лондонской голытьбы, известную теперь всему миру под названием «футбол», и именно эта игра принесла ему неслыханную популярность.
Так на солнечных пляжах и в тенистых лесах формировалась прелюбопытнейшая нация Больших Эмпиреев и ее невероятный язык, вобравший в себя лаконичность кассиопейского, певучесть малазийского, высокопарность португальского, мужественность английского, образность пиратского жаргона и разные замечательные качества многих других лексиконов. Любой мизантроп, попав на архипелаг, становился оптимистом и шутником и растворялся в добродушном, веселом, немного ленивом, но талантливом местном населении. И только лишь самые отъявленные негодяи и мрачные скопидомы не могли прижиться на красивых островах. Они пересекали пролив и высаживались на базальтовые скалы единственного неприветливого острова до всем архипелаге — острова Карбункл. Их влекла туда дурацкая лживая легенда, которая и дала имя этому острову.
Легенда гласила, что Хьюлет Бандерога, перед тем как скрыться и одичать на архипелаге Кьюри, штормовой ночью высадился на этом острове и закопал где-то там невероятнейший драгоценный камень — карбункул — величиной со страусиное яйцо. Где мог достать свистун Бандерога такой ценный предмет, легенда не объясняла, да это и не нужно было тупым маньякам-кладоискателям. Пошлые призраки богатства и власти влекли этих людей на остров, базальтовые скалы которого напоминали гигантскую крепость. Более полувека шли поиски несуществующего «страусиного яйца», за это время на острове возникло некрасивое поселение, где, казалось, сам воздух был пропитан подозрительностью и злобой. Жители этого городка, носящего непривлекательное имя Стамак (Желудок), отличались большой физической силой, но были тупы и раздражительны. С веселыми и беззаботными эмпирейцами они не поддерживали почти никаких отношений, хотя и согласились войти в республику на правах автономной единицы.
Этот остров с его историей и населением был источником бесконечных анекдотов для всех жителей архипелага, но в то же время оставался сумрачной загадкой, своеобразным памятником кровавому и жестокому времени. Иногда до Оук-порта долетали через пролив звуки выстрелов, нестройное зловещее пение, но большей частью Карбункл хранил молчание.
Тем временем наступил просвещенный XIX век. Морские пути стали безопасными, мировая торговля бурно развивалась.
Большие Эмпиреи, расположенные в зоне пассатов, оказались удобным перевалочным пунктом для парусных караванов. Жизнь на архипелаге в те дни била ключом. Гавани благоустраивались, Оук-порт становился все богаче и импозантнее. Развивались ремесла и искусство. Архипелаг торговал с Европой, Азией, Африкой, Америкой и Австралией. Везде находили спрос эмпирейские товары: перья райских птиц, вино «Горный дубняк», пробковое дерево, копра, жемчуг, ароматические масла.
Тогда-то и появился у берегов архипелага кровожадный Рокер Буги, последний, если можно так выразиться, «пират классического типа». Базируясь на Карбункле, населению которого он пришелся весьма по душе, новоявленный пират нападал на караваны, идущие в Оук-порт, и нещадно их грабил. Увы, чудовище долгое время оставалось безнаказанным: морские министерства Португалии, Великобритании, Франции, Германии, Испании и Нидерландов спорили друг с другом. Едва одна из названных стран собиралась направить к архипелагу карательную экспедицию против Рокера Буги, как все остальные заявляли решительный протест. Все эти названные страны считали Большие Эмпиреи своей собственностью.
Наглость Рокера Буги дошла до того, что, явившись со своими головорезами в сенат, он низложил республику и объявил себя императором архипелага. И тогда беззаботные островитяне восстали. Единственный военный корабль, десятипушечный бриг «Рыцари ночи», ныне ставший кораблем-музеем, открыл огонь по пиратской эскадре, однако весь его экипаж был беспощадно вырезан в абордажном бою. Рокер Буги предал Оук-порт огню и мечу. Столб пламени стоял над городом, когда на горизонте появились паруса русского клипера «Безупречный», направляющегося на отдых в Оук-порт после картографической разведки островов Кьюри. Остальное известно уважаемому читателю.
Население Больших Эмпиреев вновь получило возможность для своего бурного процветания. Оно процветало до тех пор, пока паровые машины окончательно не вытеснили парус. Новые, некрасивые, но более надежные суда, не зависящие от пассатных ветров и течений, проложили в океане другие пути, и Большие Эмпиреи оказались в стороне. Редко-редко швартовались теперь суда в удобных гаванях Оук-порта.
Однако эмпирейцы не тужили. Да и чего им было тужить? Ведь море по-прежнему было прозрачным, и рыба в нем не перевелась, фруктовые деревья плодоносили по-прежнему, дубы, пинии и пальмы шелестели так же ласково, как и в прежние времена, и так же ласково подмигивало по ночам созвездие Кассиопеи.
Может быть, Володя Телескопов был отчасти и прав, может быть, эмпирейцам действительно было немного скучновато, но у них была большая всепоглощающая страсть — футбол, завезенный, если помните, сюда еще Бархатным Чарли. Они называли свою любимую игру «булоногом», а. игроков «легоперами». Они были убеждены, что обладают самой мощной командой мира, но у них никогда не хватало денег, чтобы съездить в Европу или в Южную Америку проверить свои силы, да они и не знали толком, что такое деньги7.
Заманивая в свои гавани корабли разных стран, эмпирейцы вызывали их экипажи на булоножные поединки и обыгрывали с ужасающим счетом. Последний, например, матч с командой несчастного «Ван-Дейка» закончился со счетом 44:0 в пользу местных легоперов.
Так шла жизнь, и никто, или почти никто, из потомков обленившихся астронавтов, предприимчивых малазийцев, африканцев, мидинян, карфагенян, индусов, объевшихся викингов и раскаявшихся пиратов не подозревал о том, какие тучи собираются над их небольшой страной, никто, или почти никто, не мог вообразить себе события, о которых пойдет речь в следующих главах. Итак, читатель, внимание…
ГЛАВА 6
— Странное дело, Николай, — сказал Геннадий Стратофонтов капитану Рикошетникову. (Оставаясь наедине, Геннадий позволял себе называть своего старшего друга просто по имени.) — Происходит какое-то чудо, Николай. Мне кажется, что я начинаю, Николай, понимать эмпирейский язык. Взгляните, например, на этот транспарант, Николай.
Друзья в густой толпе шли по вытертым до блеска мраморным плитам старого Оук-порта. В бесчисленных магазинчиках, лавчонках, барах и кафе главной улицы Пикокабанауэй кишела говорливая, возбужденная жизнь. Казалось, воздух наэлектризован ожиданием завтрашнего футбольного поединка. Посередине улицы приплясывающая толпа болельщиков несла огромный транспарант, на котором было начертано:
