Дмитрий Щеглов - Добро пожаловать на дно
Они оба, как организаторы, не сходили с экранов телевизора, дома самых известных людей области, включая и губернатора, были открыты для них в любое время дня и ночи. Наташку срочно надо было раскручивать дальше.
Но тут случилось то, что случилось. Сын Сучка, Олежка Сморчок, пообщавшийся два раза с красавицей Наташкой, влюбился в нее. Вроде бы обычная история. Необычно в ней было то, что Наташка-красавица решила поиграть с миловидным юношей и довела его до умопомрачения, до нервного срыва. Олежка Сморчок попал в компанию к Наполеонам и Цезарям.
— А Корявый Сучок, знаешь, что болтал по городу, когда его спрашивали, где сейчас его чадо? — спросил Данила.
— Что?
— Что он у него в Париже, в Сорбонне учится. А этот молодой, что про пятнадцатиметрового змея брехал, и есть Олежка Сморчок, сынок Сучка. Хорошо я ему врезал. Жених!
— А что дальше-то было? — не терпелось мне узнать эту историю до конца. Данила пожал плечами.
— Про это лучше у нашей подружки Насти спроси, она в таких делах лучше разбирается и все про всех знает. А мне эти Сучки до одного места.
Ни с чем мы возвращались из богом забытой деревеньки. Не было там живого Кешки, но не было и рожек, и ножек. Зато нам приоткрылась маленькая тайна семейки Сучков. Бывший ректор и профессор, сменив больничную палату на домик-развалюху в богом забытой деревеньке, открыл в ней филиал Сорбонны для Олежки Сморчка.
Глава IX
Водяной Монтря
А городишко накрыл густой туман самых невероятных слухов. Как куры на насесте, на скамейках перед домами бабки напрягали фантазию. И чем древнее была старуха, тем фантастичнее выглядело неведомое чудище, появившееся на озере. Тон задавала полубезумная Левониха. На посторонние темы рассуждала она вообще-то здраво, но, когда разговор касался заброшенной мельницы, у нее начинала сползать крыша. Сегодня старуха была особенно возбуждена. Вялотекущая болезнь пробилась свежими всходами. По ее словам, глубокий омут и падь под полуразрушенной мельничной плотиной метрах в двухстах выше места впадения речки Вахчелки в озеро, были местом обитания удивительного существа, водяного Монтри.
— Монтря снова появился, — радостно объявила она своей подружке, бабке Меланье.
— Хто, хто?
— Водяной, Монтря, говорю, глухая тетеря! Давно не слыхать его было, уж лет шестьдесят с лишком. Как мельника раскулачили, так он и затих. А помнишь, за ноги нас еще хватал, когда мы на пруд к мельнице ходили купаться.
Бабка Меланья, склонив голову набок, тоже стала копаться в черепках давно прожитой жизни. Вот в ее памяти ожили образы далекой молодости.
— Сына мельника, Фролку, помню, здоровой детина был, а Монтрю твоего не помню.
— Ну, как же не помнишь, за ноги нас еще хватал! — чуть не плача, стенала Левониха.
— Так он только тебя одну и хватал. Вот кабы он меня на людях в кусты уволок, тогда, может, и запомнила бы. Нет, не помню твоего Монтрю! А какой он из себя был?
Левониха стала рассказывать:
— Пальцы на ногах длинные, с перепонками. На голове два рога. Глаза горят. Сам зеленый. Поднырнет, схватит за ногу, ущипнет и спрячется за кривой ветлой, что над водой нависала. И глядит оттудова. Мне тогда двенадцать лет было, когда я его образину в первый раз увидала.
— Это когда ты тронулась?
— Куда тронулась?
— Куда, куда?.. Туда! Твой водяной Монтря больно был на Фролку похож, молодого мельника. У него кваланг из Германии был привезен. Он, дурак молодой, бороду зеленую из пакли нацепит и пугает вас сопливых, особливо тебя.
Левониха смерила бабку Меланью недоверчивым взглядом.
— А чего ж ты раньше об этом не сказала?
— Как скажешь! Ревновала я его к тебе.
Однако бабку Левониху трудно было в чем-либо убедить. Она стояла на своем:
— Нет, милая, меня мой Монтря за ноги хватал, а не твой паскудник Фролка. Глаза у твоего Фролки, как у кота, были желтые, хитрые и наглые, а мой Монтря смотрел на меня зелеными, ласковыми глазами. Говорю тебе, он, мой Монтря, появился на озере, — уверенно заявила Левониха, — больше некому.
Этот разговор двух древних, как Египет, старух совершенно случайно я услышал, дожидаясь вечером Данилу. А пока мы приближались к тому месту, где среди высокой травы угадывались развалины бывшей мельницы. Из ямы, под одной из стен, летели вверх комья земли.
— Васька Череп, наверно, копает, — высказал предположение Данила. — Клад ищет.
Не ошибся мой дружок. Когда мы встали на холм свежевырытой желтой глины, тень накрыла кладоискателя. Васька Череп задрал вверх гладко выбритую, блестевшую капельками пота фиолетовую голову.
— Бог в помощь! — первым поздоровался Данила. — Нашел что-нибудь?
Васька состроил кислую рожу и полез из ямы.
— На сегодня хватит, охотку сбил и ладно. — Затем перевел разговор в другую плоскость. — Вы слышали, в озере чудище объявилось. Фитилю голову откусило, в больницу бедного повезли, пришивать будут.
Невежество должно иметь пределы, а тут перед нами стоял наш дремуче-медноголовый сверстник. Мы с Данилой не идиоты, чтобы так в наглую нам лепить горбатого. За кого нас принимает Череп? Голову, видите ли, повезли в больницу пришивать. Данила ехидно заметил.
— Тебя послушать, далеко шагнула медицинская наука. А людям мозги там не вправляют?
Череп нахмурился.
— Ты что имеешь в виду?
Данила расхохотался.
— Если Фитилю голову обратно запросто пришивают, может быть, и тебе башку чужую пришьют, чуток поумнее только.
Череп долго соображал, что ему делать, то ли обидеться и полезть в драку, то ли молча проглотить оскорбление. Противоречивые чувства отражались на лице, а победило ненасытное желание грести под себя, поумнеть за чужой счет.
— А что, разве можно чужую пришить?
— Какая разница врачам, чью пришивать, лишь бы донор согласился.
— А если без его согласия? — Череп с надеждой смотрел на Данилу.
— Ну, иногда согласия донора не требуется.
— Да? Вот здорово! А когда это?
Данила ухмыльнулся и нанес неотразимый удар.
— Когда голова свиная! Голову хряка хоть завтра тебе пришить можно, и копать клады легче будет. Враз станешь миллионером.
Хорошо что лопату Череп оставил в яме. Пока он спрыгнул обратно, мы отошли на безопасное расстояние. До нас донесся возглас кладоискателя.
— Я серьезно говорю, чудище Фитилю голову откусило.
— Ага, — крикнул в ответ Данила, — а потом выплюнуло, скус не понравился, башка небритой была.
Но самую правдоподобную версию, случившуюся с Фитилем, мы услышали на пятачке у местной незатейливой пивнушки. Рассказывал местный краснобай — Брехунец. Его рассказ существенно дополнял незатейливый ассортимент закусок в пивной. Когда мы подошли, вокруг Брехунца скомпоновалась толпа мужиков.
— Это ж какая силища должна быть, чтобы мотоциклетный шлем прокусить? — вопрошал рассказчик. — Я вот в прошлом году участвовал в гонках Гран-при.
— Гран-ври!
Брехунец оскорбленно замолчал. Он отлично разбирался в психологии толпы. Сейчас кто-нибудь попросит его продолжать рассказ, несмотря на завиральные моменты. Так и есть, послышался голос доброхота:
— Что за народ, не нравится, не слушай или отойди в сторону. Человек, можно сказать, делится с нами самым сокровенным, а они его перебивают. Продолжай, Брехунец.
Моральная поддержка всегда приятна. Рассказчик обвел толпу покровительственным взглядом и продолжал:
— На старте я был последним, но вы же меня знаете, у меня всегда есть в заначке сюрприз для соперников.
— А на чем ты выступал?
— На мотоцикле!
— На каком? «Судзуки»? «Хонда»?
Брехунец отрицательно качнул головой.
— На трофейном, он у меня еще с Отечественной войны.
Мужики улыбнулись и попросили объяснить.
— Но тебе же и сорока нет, а война шестьдесят лет назад закончилась, тебя тогда еще и в проекте не было.
— И это правильно! — согласился Брехунец. — Но вы не так считаете. Вы от шестидесяти отнимите сорок, сколько будет?
— Двадцать!
— Двадцать для меня магическое число. В двадцать раз у моего мотоцикла увеличивается мощность, если знаешь один секрет. Его ведь немцы в конце войны в единственном экземпляре сделали, по спецзаказу, для Гитлера, чтобы он смог в Альпы сбежать на нем.
Тот же недоверчивый голос из толпы возразил:
— Что ты мелешь, нет таких секретов, чтобы можно было в двадцать раз увеличить мощность движка.
Брехунец презрительно оглядел оппонента и важно заметил:
— Говоришь, нет таких секретов? А ты слышал, что у немцев уже в конце войны были на вооружении ракетные двигатели?
— Ну слышал!
— Так вот один из них был установлен на том мотоцикле, что по спецзаказу делали для Гитлера, а потом он мне как трофей достался.
