Валерий Гусев - Шпаргалка для грабителей
– Ага, нам там надергают. Мало не покажется.
– Дим, я придумал. В нашем парке, возле дома, тыща ворон живет. Там под деревьями столько перьев валяется!..
– Нужны лебединые.
– Да какая разница!
– Смотри, Лех, тут написано: «береза сухая, перо лебединое, 2 пуда».
– А пуд – это что за фишка? Клей, что ли?
– Пуд – это вес. Шестнадцать килограммов.
– Чего? Это надо перьев лебединых набрать шестнадцать килограммов?.. Стой, два пуда, значит, тридцать два килограмма перьев?
Я задумался. Прикинул «туда-сюда». Береза сухая – это ясно. Это значит, рамка для крыльев собирается из сухих березовых реек. Она должна быть прочной и легкой. При чем здесь два пуда? Вес двигателя, что ли? Во-первых, какой там мог быть двигатель в те времена, а во-вторых – тяжеловато получается: сами крылья, два пуда чего-то, да еще и сам человек. Стоп! Вот это теплее!
– Лех, наверное, два пуда – это допустимый вес летчика.
– А ты сколько пудов весишь?
– Четыре.
Алешка вздохнул с деланым сожалением.
– Ты чего? – спросил я.
– Да жалко, Дим. Построишь ты эти крылья, а летать на них буду я. У меня вес подходящий.
– Никаких крыльев мы строить не будем. Нужно этот чертеж вернуть в музей.
– Чтоб его опять сперли?
Вот это мне непонятно. Зачем какому-то дядьке (ясно же, что не Кистинтину) понадобился этот чертеж? Он что, будет по нему крылья делать? Как же, больно ему надо. Судя по машине, человек он небедный. Ему проще купить себе маленький самолет или вертолет, раз уж ему полетать хочется. Тоже мне – моделист-конструктор...
Но ведь зачем-то ему нужен этот чертеж.
Алешку, похоже, беспокоил тот же вопрос, потому что он сказал:
– Я им приманку устрою. И они мне все расскажут. Как миленькие.
Я на эти слова не обратил должного внимания. Напрасно, конечно...
Мы оделись, Алешка сложил чертежик, сунул его за пазуху, под футболку, и сказал:
– А теперь, Дим, пойдем археологов порадуем. Сделаем доброе дело – гвоздик им подкинем. А то мне их жалко.
Этот гвоздик Алешка, конечно, хотел им подкинуть не из жалости, а от вредности. За эти дни мы несколько раз пытались проникнуть на территорию раскопок, и каждый раз нас оттуда круто заворачивали. Они свои «сокровища» здорово охраняли, даже ночью у них там бродил сторож.
А на месте раскопок становилось все интереснее. Уже обнажились фундаменты прежних башен и крепостных стен. Прямо как на рисованном плане строительства. А от одной бывшей башни вела куда-то вдаль глубокая траншея, выложенная по стенкам диким камнем. Это и был таинственный подземный ход. Очень симпатичный – узенький такой, а со стороны башни даже каменные ступени сохранились. По ним когда-то зачем-то спускались защитники крепости и куда-то шли. А вот куда – еще никто не знал. Может, в конце этого подземного хода зарыты несметные сокровища. Может, там склад оружия. Мало ли что там может быть.
Алешка даже как-то, остановившись возле запретной ленточки, проворчал:
– Ну что они там копаются? Дим, мы так и не успеем этот подземный ход до конца посмотреть – каникулов не хватит.
Они действительно копаются. Только уже не лопатами, а всякими кисточками и щеточками. Бережно обметают каждый камень; каждую находку заворачивают в мягкую бумагу, описывают, помечают и аккуратненько укладывают в ящики. А сами при этом прямо светятся. Будто не обломок ночного горшка нашли, а кусок золота.
Я сказал Алешке, что такую работу и таких людей надо уважать.
– А я что? Я, что ль, не уважаю? Я бы им помог, только они не разрешают.
Теперь он решил им «помочь», подбросив ржавый гвоздь.
Мы подошли к ленточке. Вблизи нас, по другую ее сторону, работал, сидя на корточках, молодой парень со старой бородой. Махал в вековой пыли широкой кисточкой. Тут его как раз позвал их начальник – тоже с бородой и в оранжевой каске: он сейчас руководил раскопками подземного хода.
Парень на минуту отошел, Алешка бросил гвоздь – и тот зарылся в вековую пыль прямо рядом с кисточкой.
– Найдет, – шепнул мне Алешка. – Он дотошный. Давай пока погуляем.
Мы погуляли невдалеке. Как говорит папа, в пределах зрительной и голосовой связи.
И вскоре голосовая связь дала нам истошный сигнал:
– Игорь Степанович! Уникальная находка!
Мы приблизились, сократив пределы зрительной связи до минимума.
Вокруг парня собралась целая толпа археологов. Они передавали из рук в руки Алешкин гвоздь и разве что не целовали его (гвоздь, а не Алешку, я даже забеспокоился – как бы они его не проглотили на радостях) и восклицали, не слушая друг друга:
– Кованый гвоздь!
– Четырнадцатый век!
– И в каком отличном состоянии!
– Хоть сейчас в стенку вбей!
– Э нет, коллеги, – веско произнес Игорь Степанович, главарь этой тусовки. – Это гвоздь не из стены, а из копыта. Такими гвоздями в четырнадцатом веке подковывали лошадей.
Алешка дернул меня за руку:
– Лучше бы я его себе оставил.
– У тебя что, лошадь есть, с копытом и подковой?
– Был бы гвоздь, – философски заметил Алешка.
А на раскопках назревали дебаты.
– Вряд ли, Игорь Степанович, это гвоздь от подковы. По нашим сведениям, в Сторожевой башне лошадей не ковали.
– И вообще их туда не пускали, – поддержала бородача девушка в шляпе, но без бороды. Что ее, в общем-то, не портило.
– А как же гвоздь мог оказаться здесь?
Разгорелась дискуссия. Заварил Алешка кашку, подбросив гвоздь в то место, где его никак не могло быть. Самое время смываться. И укрыться на своей территории. Заодно и на Кистинтина полюбоваться.
Да и самое время было возвращаться в гостиницу, ужинать. Об этом говорили не часы, а наши желудки. Пакет сока давным-давно уже растворился в их недрах.
Но поужинать вовремя нам не удалось. На Б. Липовой нас перехватила Митревна.
– Директор, – окликнула она меня, – ну-ка, подсоби.
Бабка сидела на скамейке, а рядом с ней громоздились мешки, сумки и молочный бидон.
– Завтра рыночный день в центре, – объяснила она. – А у меня тут оказия подвернулась. Подсоби товар до речки снесть.
Оказией оказался местный рыбак дядя Сеня. Он собирался сплавиться вниз по реке, а уж заодно доставить и бабку в центр, к рыночному дню.
Вещей у бабки было много, но не тяжелые. Большой, но очень легкий мешок с липовым цветом, который она уже успела подсушить для продажи, немного других трав в узелках, бидон с козьим молоком и какие-то «пользительные» порошочки (тоже из сухих трав) в маленьких коробочках (из-под сигарет, кажется).
Все это бабуля тараторила нам по дороге.
– Вечерком у золовки чайку попью, переночую, а утречком, в самый рассвет, – на вокзал, бизнес делать.
Мы уже спускались к реке, как вдруг откуда-то выскочил заполошный Кистинтин и промчался было мимо нас к гостинице, но, заметив Алешку с мешком на плече, круто затормозил – аж подметки завизжали.
– Что несешь, туда-сюда? – спросил он, не переведя дыхание.
Я не успел ответить, как Алешка небрежно бросил:
– Лебединые перья.
– Чего?!
– Того. Лебединые перья, – повторил Алешка для туповатых.
– А... А зачем тебе?
– Перину буду делать, – Алешка эту фразу произнес, состроив максимально хитрую рожицу. Знаю, мол, да не скажу.
– Перину, да? – Кистинтин напряженно соображал. – А зачем?
Хороший вопрос. И ответ был достойный:
– Гвозди буду ею заколачивать. В подковы.
– Здорово врешь! – дошло до Кистинтина. – Отдавай перья! – И он вцепился в мешок. – И бумажку отдай! Ты ее спер! Я знаю, ты был в музее!
Лучше бы он этого не делал. В бой бросилась Митревна. Она шла немного впереди и все время бормотала про свой бизнес. Так что в ситуацию врубилась не сразу. Зато решительно. И без всяких разговоров ахнула Кистинтина по башке своей кошелкой. Тот выпустил мешок и сел на землю.
А мы пошли дальше. Только Алешка обернулся через несколько шагов и зачем-то сказал:
– Не плачь, туда-сюда. Бумажка опять в музее. – И почему-то ткнул себя пальцем в живот.
А мы помогли Митревне загрузить ее товар в лодку, заодно договорились с дядей Сеней, что он даст когда-нибудь на ней покататься, и пошли, проголодавшись еще больше, в гостиницу.
Когда поравнялись с Кистинтином, который все еще сидел на сырой земле и ошалело скреб пятерней затылок, он привстал и сказал:
– Эй, постоялец, где, говоришь, бумажка-то? В музее?
Алешка сделал удивленные глаза и ответил с недоумением:
– Я говорил? Я ничего такого не говорил. – А когда мы отошли подальше, хихикнул: – Бумажки разные бывают. Да, Дим?
Я не понял, что он хотел этим сказать, но на всякий случай согласно кивнул.
Глава VII
Засада в бочке
В общем, мы с Алешкой развлекались как могли. А вот папа с каждым днем становился все мрачнее и скучнее. И все время о чем-то сосредоточенно думал. И все время они с Шишкиным куда-то ездили и о чем-то советовались. Шишкин даже похудел немного. Мне иногда казалось, что он чувствует себя перед нашим папой неловко, будто в чем-то виноватым. Хотя папа всегда общался с ним по-дружески, не как московский полковник с липовским майором.
