Владимир Листов - Чекисты рассказывают...
В состав этой группы попал и автор этих строк. И попал не случайно. Примерно за неделю до начала учебы я посетил университет и зашел на кафедру. Вопрос о моем приеме в университет уже был решен, и оставалось лишь узнать, в какую группу меня определили.
Было известно, что эта школа субсидируется министерством обороны Англии и что в ней обучаются редким языкам сотрудники специальных служб. Можно было легко предположить, что эти сотрудники будут старше большинства студентов. Для выполнения поставленной передо мной задачи по выявлению разведчиков и контрразведчиков — наших противников — мне было бы лучше всего попасть в одну с ними группу. Как выяснилось из беседы с техническим секретарем кафедры, заведующий кафедрой профессор Саймонс намеревался зачислить меня в группу молодых студентов. Поскольку, как я сказал профессору, я уже немного знал китайский язык (что соответствовало действительности), он решил, что мне будет интереснее заниматься вместе с молодежью, программа занятий которой была более интенсивной. Однако мне довольно легко удалось убедить Джин (так звали секретаря), с которой я познакомился еще при первом посещении университета, что мне будет неудобно заниматься в одной группе с молодыми ребятами. Она тут же перенесла меня в список «переростков». Возможно, ее сговорчивости способствовало то, что я запомнил ее имя, а также и то, что я преподнес ей небольшой флакончик французских духов, приобретенных мною днем раньше в Париже. Скорее всего — и то и другое.
В первый же день занятий между студентами нашей группы зашел разговор о том, почему тот или иной из нас решил изучать китайский язык. Были высказаны самые разнообразные причины. Трое заявили, что после окончания Оксфордского университета они были приняты на работу в Форейн Оффис и их послали изучать китайский язык «с отрывом от производства». Один или два человека сказали, что они являются сотрудниками министерства колоний и их тоже направили изучать язык. Двое якобы служили в полиции в Малайе, и им было необходимо знать китайский язык для более успешного продвижения по службе. Один был служащим администрации Гонконга. Услышав это, я едва удержался, чтобы не сказать, что в Малайе и Гонконге проживают выходцы из Южного Китая, говорящие на совершенно ином наречии, чем так называемый «государственный язык», который должны были изучать мы. Другой мой «однокашник» представился канадским дипломатом. Второй иностранный дипломат был из Израиля. Среди нас был и американец, который, по его словам, приехал изучать китайский язык в Англию потому, что плата за обучение здесь была в несколько раз меньше, чем в США. (Это было действительно так: годичное обучение стоило около 40 фунтов стерлингов, то есть немногим более ста долларов, тогда как в США это стоило бы более тысячи долларов в год.) К тому же, сказал американец, жизнь в Англии значительно дешевле. И, кроме того, во время длительных каникул за три года он сумеет попутешествовать по всей Европе. Что касается меня, то я говорил, что изучаю язык с целью получения перспективной работы в одной из канадских фирм, торгующих с Китаем.
Помимо языка мы должны были изучать современную историю Китая и китайскую философию. Последняя была факультативной, и было достаточно сдать по этому предмету зачет без оценки. Все экзамены, кроме разговорного языка, сдавались письменно, с оценкой по стопроцентной системе. Иначе говоря, максимальным и практически недостижимым баллом было 100%, а переходным баллом — 65%. Впоследствии мне удалось выяснить, что для сотрудников военной разведки и контрразведки было достаточным получать 65%, а сотрудники Интеллидженс Сервис отчислялись и возвращались на службу в случае получения среднего балла ниже 85%.
В мою задачу, помимо некоторых других вопросов, входило выявить, кто из студентов школы является сотрудником специальной службы, по возможности установить — какой именно, получить их анкетные данные, изучить их личные качества и т. д. Сделать это было трудно, так как англичане редко идут на сближение с людьми из непривычного для них круга, особенно с иностранцами. На первый случай я разбил своих «однокашников» на три категории: иностранцы — канадский дипломат Томас Поуп, израильский дипломат Цвий Кедар, американец Клейтон Бредт и я; сотрудники военной разведки и контрразведки — лицо в чиновничьей форме (мне было известно, что английские офицеры именно в таком виде появляются в штатском); возможные сотрудники политической разведки — лица, выдающие себя за сотрудников Форейн Оффис (это была также известная мне традиция сотрудников Сикрет Интеллидженс Сервис (СИС), как официально именуется английская политическая разведка).
Первое время мне никак не удавалось завязать личные отношения ни с кем из англичан. Все аккуратно являлись на занятия, а после занятий моментально исчезали. В жизни студентов школы они совершенно не участвовали. Здесь сказывались как разница в возрасте, так и пренебрежительное отношение к «студентикам». Все они считали себя людьми солидными, сделавшими определенную карьеру. К тому же почти все они были семейными. Свободное время большинство из них привыкло проводить в «своих», как говорят в Англии, клубах.
Вообще говоря, общественное положение англичан довольно часто можно определить по тому клубу или клубам, в которых они состоят членами. Попасть в фешенебельный клуб нелегко, и богатство в данном случае часто не играет решающей роли. Определенная категория клубов называется «клубами для рабочих», весьма точно отражая социальный состав их членов. В эти клубы может записаться каждый.
Примерно через месяц после начала занятий нам было предложено заниматься не менее часа в день в лингафонном кабинете (магнитофонов школа не имела). Это вынудило всех задерживаться после занятий, посещать «трапезную» — так по традиции называют столовые в английских университетах, что отражает историю возникновения учебных заведений при монастырях, — и вообще больше общаться с однокурсниками.
В этот период мне удалось установить неплохие отношения с иностранцами в моей группе и со студентами, выдающими себя за сотрудников Форейн Оффис. Видимо, этому способствовало отсутствие у нас «чиновничьей» формы и кастовой замкнутости, присущей английским офицерам.
Затем, как это часто бывает в жизни при проявлении достаточного терпения, помог случай. Один из преподавателей, сын профессора Саймонса, заметил некоторую отчужденность в группе и решил исправить это ненормальное, на его взгляд, положение. На одном из занятий он как бы вскользь заметил, что, поскольку мы люди взрослые, нам мало учить язык и историю. Настоящий китаист должен быть также в курсе текущих событий в Китае и в Юго-Восточной Азии, а также быть знаком с китайским искусством, традициями, бытом и т. д. С этой целью он предложил организовать факультативный семинар: раз в неделю после занятий мы могли бы собираться, организовать чай с печеньем и слушать часовую беседу приглашенного Саймонсом-младшим специалиста по какому-либо из интересующих нас вопросов, а затем обсуждать эту беседу. Идея эта всем понравилась, и вскоре состоялся наш первый семинар.
Собрались мы в «старшей трапезной», то есть в столовой для преподавательского состава. Один длинный стол был заранее накрыт для чая, для чего было собрано по два с половиной шиллинга с каждого участника семинара. Рядом стоял ненакрытый стол, за который все мы уселись. Саймонс и приглашенный лектор заняли места во главе стола. Сейчас я уже не помню, кто именно проводил первый семинар и на какую тему была беседа. Но можно сказать, что эти беседы, как правило, были очень интересными, а наши лекторы — специалистами своего дела. Особенно интересными были обсуждения бесед, во всяком случае для меня, так как они позволяли узнавать политические взгляды моих однокурсников. К сожалению, наши «чиновники» обычно отмалчивались: либо потому, что среди них было так принято, либо из-за того, что им было нечего сказать. Подозреваю, что превалировала вторая причина.
Среди наших докладчиков были сотрудники Форейн Оффис, Государственного департамента США, известные специалисты по странам Юго-Восточной Азии и т. п. Однажды перед нами выступал английский разведчик Форд, в свое время арестованный в Тибете за шпионаж. Правда, на семинаре его представили как специалиста по радиосвязи, бывшего сержанта войск связи, который после окончания войны поступил на работу к Далай-ламе. К разведке, по его словам, он не имел никакого отношения, а признался в шпионаже в результате «промывания мозгов» в китайской тюрьме.
Форд вернулся в Англию незадолго до встречи с нами, и в тот период газеты еще продолжали много писать о нем, полностью отрицая его принадлежность к английской разведке. Помнится, в конце беседы, когда, как обычно, мы задавали вопросы докладчику, я спросил его:
