Чэнь Мяо - Неофициальная история крупного писателя
А цзаофани тем временем, как быки в фарфоровую лавку, ворвались в кабинет Вэй Цзюе и начали там все крушить. Книги со стеллажей были сброшены и моментально превращены в груду макулатуры. Победоносные бойцы громко кричали:
— Сколько денег он ухнул на эти книженции!
— Что, этот старик — капиталист, владелец книжного магазина?
— Да эту рвань за всю жизнь не прочитаешь!
— И не надо читать: одна отрава!
Чжуан Чжун перебросился несколькими словами со своим командиром Би Юнгэ, и тот заорал, перекрывая все остальные голоса:
— Слушайте, сейчас будет говорить наш начальник штаба Чжуан! Он объяснит, что за яд содержится в этих книгах, и определит меру преступления...
Писатель важно, как полководец на трибуну, поднялся на тот самый стул, на краешке которого много раз сидел, придал своему лицу еще более зверское выражение и, отчаянно жестикулируя, начал:
— Вот это — двадцать четыре династийные истории, в которых увековечены биографии императоров, князей, генералов и министров. Разве найдешь здесь хоть одну книгу пролетарского писателя? Вот это — греческие мифы, в них рассказывается о богине мести, но кому она собирается мстить в социалистическом пролетарском государстве? Там — «Божественная комедня». Ее автор Данте происходил из старой аристократической семьи. Еще дальше — Толстой, проповедник непротивления злу, дедушка ревизионизма... О книгах последних семнадцати лет и говорить не стоит; кроме нескольких хороших (он хотел назвать свою «Всегда вперед», но из скромности не решился), все это — ядовитые травы! Вон там — фальшивое воспевание социалистического пути, здесь — книга о Лю Шаоци, сами понимаете, какая она! Эта книжка о земельной реформе очень плохая, герой в ней умирает. Вот ту книжку состряпала одна писательница, которую разоблачили еще в пятьдесят седьмом году, а этот негодяй не выбросил ее сочинений, бандитская душа!..
Чжуан Чжун несколькими ударами, как бог Эрлан[13], расправился со всеми книгами. Иногда он брал книгу в руки и оценивал ее, словно старьевщик, но лавочники обычно говорят слащаво, с улыбкой, а Чжуан являл собой образец самой острой и беспощадной критики. Цзаофани невольно залюбовались им.
— Здорово Чжуан работает!
— Да он просто специалист по уничтожению ядовитых трав!
— Все книги одинаковые, а как он их точно и метко кроет! — говорили они. Но лучше всех сказал Би Юнгэ. Предводитель цзаофаней чувствовал, что должен дать самую верную оценку, долго думал, какую бы похвалу выбрать, и тут вспомнил, что на его заводе иногда говорили о редких металлах или редких элементах. Это были явно дорогие штуки, поэтому он изрек:
— Эй, ни хрена вы не понимаете. Наш Чжуан — редкий писатель для всего Китая!
После его слов сразу воцарилась мертвая тишина, потому что никто не смел, да и не мог произнести более высокую похвалу, чем главарь. Би Юнгэ остался этим очень доволен.
Чжуан Чжун был доволен еще больше. Сам предводитель цзаофаней назвал его редким писателем, да и рядовые цзаофани смотрели на него с почтением и завистью! Купаясь в лучах славы, он с удвоенной энергией набросился на книжную кучу и не оставил в покое ни одного писателя — ни китайского, ни иностранного, ни древнего, ни современного — все они подверглись его праведному гневу. Он даже подумал, что быть специалистом по уничтожению ядовитых трав гораздо проще, чем выращивать ароматные цветы, то есть творить самому. Так, может быть, в этой сфере и проявить свои способности?
Когда Би Юнгэ приказал остальным выволочь на улицу этот феодальный, буржуазный и ревизионистский хлам, у Чжуана мелькнула еще одна мысль: устроить из книг Вэя выставку, которая стала бы вторым этапом грандиозной борьбы. Но он тут же сообразил, что это не годится, поскольку его могли бы обвинить в пропаганде ядовитых трав!
И все-таки для дальнейшего подъема красного знамени нужны были какие-то акции. Что же делать? Писатель пошарил глазами по кабинету Вэй Цзюе и вдруг увидел большую этажерку из темно-красного сандала. Блестяще, будем критиковать ее! Ведь она вместилище феодального, буржуазного и ревизионистского хлама. Но сделать это следовало с максимальным размахом, поэтому он доверительно наклонился к Би Юнгэ:
— Главнокомандующий, у меня есть идея насчет следующего этапа борьбы...
Он указал на этажерку и подробно изложил все детали своего плана. Еще не дождавшись конца его длинной речи, Би Юнгэ хлопнул себя по ляжкам:
— Прекрасная идея! Как сказано, так и сделаем. Сегодня же вечером соберем массовый митинг на Народной площади!
Автору этих строк не довелось самому увидеть сей многотысячный митинг по критике этажерки, а такое незабываемое зрелище нужно наблюдать собственными глазами. Но, по свидетельству очевидцев, едва повсюду были расклеены объявления, как город забурлил. Никто не мог понять: при чем тут этажерка? Некоторые вульгарные люди предполагали, что она взята из дворца последнего маньчжурского императора Пу И, другие утверждали, что она принадлежала его учителю Чжэн Сяосюю, третьи — что она переделана из туалетного столика вдовствующей императрицы Цыси, изготовлена из редкого дерева и инкрустирована драгоценностями. Короче говоря, еще до начала митинга Народная площадь буквально ломилась от народа.
Этажерка был торжественно, поставлена на возвышение, Би Юнгэ облапил микрофон и своим трубным голосом произнес:
— Сегодня мы начинаем народную войну против феодального, буржуазного и ревизионистского хлама! Олицетворение этого вредоносного хлама сейчас стоит перед вами. Оно кажется большим и крепким, но на самом деле это бумажный тигр. Каждый из нас может сокрушить его одним пальцем!
Затем на сцену вышел заслуженный боец против разложения и зла, красный писатель Чжуан Чжун. Его обличительная речь была построена в форме олицетворения, велась от лица самой этажерки и называлась: «Я — вместилище порока». Говорят, что он соединил названия всех ядовитых книг, стоявших на этой этажерке, в большое стихотворение, и готовился произнести их одно за другим, но едва он выкрикнул самые первые слова: «Я — вместилище порока!» — как кто-то из начальников гаркнул: «Долой!», толпа напряглась, зашевелилась, и ринулась вперед. Би Юнгэ и Чжуан Чжун орали, пытаясь остановить ее, но все было напрасно. Кулаки масс, как капли дождя, забарабанили по этажерке и заодно по тому, кто ее олицетворял. Через несколько минут все было кончено, от этажерки остались только щепки, которые к тому же были унесены массами как боевые трофеи. Несравненный боец с разложением и злом лежал на земле, раскинув руки и ноги. Би Юнгэ пнул его, думая, что он мертв, но писатель со стоном поднялся. Физиономия у него вся распухла и посинела, на голове красовалась шишка величиной с куриное яйцо, однако боевой дух отнюдь не покинул его, и он тут же сделал два заявления: 1) его побили хорошие, достойные люди, побили по чистому недоразумению, 2) из этого эпизода можно извлечь глубокий воспитательный смысл, связанный с классовой борьбой, увидеть, до какой степени дошла ненависть революционных масс к феодальному, буржуазному и ревизионистскому хламу.
Оба описанных этапа борьбы закончились блестящей победой, всколыхнувшей весь город. Чжуан Чжун находился, на вершине блаженства. Но даже небо иногда не может предугадать движение ветра и облаков: неожиданно этого закаленного бойца изловили.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ.
Всего три дня, проведенных в коровнике, помогли стяжать невиданную славу. Эта слава лишний раз покажет нам великолепные мыслительные способности Чжуан Чжуна
Однажды вечером Народная площадь снова была полна народа, и Би Юнгэ, облапив микрофон, зычным голосом говорил:
— Сейчас перед вами предстанет жалкий шут, собака, которая посмела лаять на небо и злобно нападать на нашего самого-самого-самого-самого любимого вождя, великого полководца и учителя, славного кормчего — председателя Мао. В своей злобе эта собака дошла до полного бешенства, терпеть ее больше нельзя. Скажите, что делать с этой собакой?
— Вытащить ее сюда и показать народу!
— Вытащить и бросить на землю, да еще наступить ей на голову, чтоб никогда не поднялась!
Первую фразу произнесли все, а вторую — слева от сцены. Эта фраза привлекла общее внимание, люди вытягивали головы, чтобы разглядеть, кто ее выкрикнул, и увидели Чжуан Чжуна. Одни, указывая на него, говорили: «Это он, он!» Другие уточняли: «Это знаменитый Чжуан Чжун. Помните, как он называл себя вместилищем порока?» Писатель, довольный, усмехался. Внезапно раздался вопль:
— Это он выступил против революции и председателя Мао!
Несколько здоровенных детин, стоявших возле сцены, решительно направились к Чжуану. Писатель подумал: «Наверное, контрреволюционер спрятался за моей спиной. Как же я не заметил этого типа? Плохо дело, мне изменяет наблюдательность!» И он, подняв кулаки, изо всех сил возопил:
