Игорь Востряков - Братья
Кит с Владиком едва не прыснули, так не вязалась легкомысленная Фамилия Тепличкин с солидным «Спиридон Академыч», На вид ему было лет сорок — сорок пять. А впрочем, кто его знает.
«Совсем старик, — подумал Владик, — а туда же, в воспитатели лезет».
Но старик, видимо, не собирался сдаваться и уходить на пенсию. Немного поговорив и познакомившись в каждым за руку, Спиридон Академыч, в сопровождении Марьсильны, удалился.
— Видали, кореша, — сказал Владик. И, подражая голосу нового воспитателя, важно раскланявшись, заскрипел: — Ребята, любите ли вы кино? Если вы его любите, то мы с вами станем друзьями! А че! Собака — лучший друг человека! — кривлялся Владик под общий хохот.
И только дежурный воспитатель Клавдия Егоровна, заглянув в комнату, прервала безудержное веселье.
— Спать! — приказала она. — Это еще что такое?
Но Владик долго не мог успокоиться. Он тихо шептался с Китом, а тот дергался от смеха под одеялом и даже икал, дрыгая ногами.
Утром, после линейки, в коридоре на доске объявлений все увидели большой лист ватмана, на котором цветными крупными буквами было написано:
Всем! Всем! Всем! Всем!
Внимание!
Открывается киностудия «Ручеек».
Желающие могут записаться у нового воспитателя С.А. Тепличкина.
— А че, кореша, айда, запишемся! — сказал Кит, и по его голосу Владик понял: Кит что-то задумал.
— Айда, Владя, и мы, все равно делать нечего, — лениво сказал Аркашка.
За старшими увязались и малыши. Спиридон Академыч, никак не ожидавший такого количества желающих, даже привстал из-за стола.
— Здравствуйте, ребята, проходите, рассаживайтесь, — засуетился он и от волнения так махнул здоровенной своей ручищей, что сшиб с подоконника стеклянную вазочку с цветами.
— Ой, че бу-у-удет! — схватившись за голову, прошептал Кит, глядя на блестящие осколки, разлитую воду и на рассыпанные по полу мятые цветы.
— Ничего, ребятки, ничего! — спокойно говорил Спиридон Академыч и, сбегав к двери, принес метелку с совком, быстренько смел осколки с остатками цветов. Почти бегом, смешно припрыгивая, отнес все в мусорную корзину. Ослепительно-белым носовым платком аккуратно обтер пальцы, уселся за письменный стол. Оглядев притихших ребят, усмехнулся и сказал своим скрипучим голосом:
— Эта история с разбитой вазочкой напомнила мне одну забавную сценку, которая произошла на съемках фильма «Угрюм-река», когда я работал на Свердловской киностудии…
Никого еще Владик не слушал с таким вниманием и интересом, как этого чудаковатого человека. Самый заковыристые имена известных актеров и киношных режиссеров у Академыча просто от зубов отскакивали. Никто и не заметил, как подошло время обеда и за окном призывно запел горн.
«Бери ложку! Бери бак! Нету ложки — хлебай так! Та-а-ак!» — пел горн.
— Вот это мужик! — восторженно выдохнул Кит в умывалке. — Я просто обалдел, пацаны!
Вид у Кита и в самом деле был несколько ошеломленный. Как, впрочем, и у остальных.
Целый месяц ребята под руководством Академыча осваивали технику съемки. Кроме того, узнали историю не только российского, но и мирового кино. Неожиданно для всех у Кита прорезался актерский талант, и новоиспеченные режиссеры наперебой приглашали его сняться в том или ином эпизоде. Сценки снимались коротенькие, с гулькин нос, как выразился Бегемот, который написал уже не менее десяти сценариев. Несколько кадров, отснятых Владиком, Академыч признал удачными, и Владик решил, что пора браться за большой фильм из жизни детского дома. Он уже видел будущий шедевр с длинными, замедленными проходами в духе Феллини, слышал восторженный шепот зала, и сердце его сладко замирало от близких фанфар славы. Написанный Бегемотом сценарий Академыч одобрил.
— Снимайте покороче! — сказал он.
— Как покороче? — спросил Владик. — А если я крышу детдома хочу закрутить, как Урусевский свои березы?
— Научил на свою голову! — засмеялся Академыч. — Ну что же, валяй, закручивай, только так, чтобы через эту летящую незнамо для чего крышу я бы весь детдом почувствовал и увидел. А для этого ты каждый кадрик оправдать должен. Валяй.
Дня через три, посмотрев отснятый материал, Владик со слезами на глазах выбросил из фильма все свои «шедевры»: летящие деревья, падающие крыши и длинные проходы. Остались смешные и нелепые кадры: какой-то малыш, ковыряющий в носу, Бегемот, удирающий с физзарядки, Кит, почему-то стоящий на голове и дрыгающий ногами, груда грязных тарелок в столовой. Все это казалось глупостью, не стоящей внимания, но Аркашка стал с жаром убеждать Владика, что фильм все-таки получился, хотя и не в духе Филлини, зато в духе комедий Гайдая!
— Это только кажется, что не получилось! — кричал Бегемот. — Чует мое сердце: тут песня нужна! Чтоб серьезная была и в то же время смешная! И чтоб все в ней было, вся наша жизнь!
— Где же ты такую песню возьмешь? — думая о своем, без всякого интереса спросил Владик.
— Сами сочиним, — уверенно сказал Кит.
— Как это сами? — не понял Владик.
— А так! — сказал Бегемот. — Начнем хотя бы с названия фильма: «Детский дом». Вот тебе и первая строчка!
— Ничего себе строчка! — засмеялся Владик. — Да таких строчек на каждом углу, прямо на стенках, столько напечатано, что и сочинять ничего не надо: продовольственный магазин, парикмахерская! Нет, Аркашка, стихи — это совсем другое. «Послушайте! Ведь если звезды зажигают…»
— Маяковского и я знаю, — перебил его Аркашка. — ты бы еще Пушкина вспомнил: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный!» Это же шедевры. А для песни шедевры не требуются. Бом! Бом! Бом! Тара-та-ра-ди-ди-ди! Бом! Бом! Бом! — пропел он, постукивая костяшками пальцев по крышке стола. — Детский дом! И где бы мы ни были. Детский дом! И где бы мы ни плыли. Детский дом!
Аркашка долго мучился с первыми строчками. Получалась какая-то глупость. Кто, куда и зачем плывет — неизвестно.
— Бегамотик, сказала Светка, — а что если спеть так: «Детский дом! И где бы мы ни будем, детский дом, тебя мы не забудем, детский дом!»
— Ты по ночам нам снишься, детский дом! — неожиданно добавил Кит, и все засмеялись.
— Ой, ребята, какие мы все молодцы, — тихо-тихо сказала Светка.
Прежде сочинять первый куплет будущей песни решили еще раз просмотреть весь фильм.
— Все ясно! — закричал Аркашка. — Сначала идет панорама города, потом детского дома! Значит, первые строчки будут такие:
Городок наш невелик,
Детский дом там в нем стоит!
— Ребятишек полный дом! — добавила раскрасневшаяся Светка.
— Дружно, весело живем! — выкрикнул Кит, и все опять засмеялись. Уж очень Кит настаивал на дружбе и веселье.
Дальше пошло легче. Когда на экране появилась чья-то заспанная фигура, родились такие строчки:
Просыпаюсь ровно в семь,
Одеваюсь не совсем!
На кадр, где Бегемот удирает с физзарядки, а Кит стоит на голове и дрыгает ногами:
На зарядку я плетусь,
Завтракать бегом несусь!
Последний куплет появился на свет почти мгновенно:
Вкусно мы всегда едим,
Поваров благодарим.
Но в последующий час
Разыщи, попробуй нас!
Песню тут же разучили, спели несколько раз и записали на диск. Так был спасен фильм. Через час после премьеры фильма песню распевал весь детдом:
Детский дом!
И где бы мы ни будем, —
Детский дом!
Тебя мы не забудем,
Детский дом!
Ты по ночам нам снишься,
Детский дом!
Все говорили о песне — о фильме никто и не вспомнил.
«Катитесь вы со своими фильмами, — думал Владик, — проживу и без вас! Подумаешь, фильмы!»
Он долго в одиночестве бродил по городу, от нечего делать заглянул в промтоварный магазин. Сумочку эту заметил сразу, она торчала углом из потертой хозяйственной кошелки. В магазине было людно, и на широком канцелярском столе, у входа в отдел, как это бывает в деревнях и маленьких, богом забытых, городках, стояли сетки с продуктами, портфели, даже новый чемодан с блестящими замочками, но его внимание привлекла именно эта сумочка.
«Разиня, — подумал он о хозяйке, — кто же так оставляет деньги? Тут и не хочешь, а стянешь».
Потолкался у прилавков и сам не заметил, как вновь оказался у стола с сумочкой.
«На черта она мне сдалась, — сдерживал он себя, — может, и нет в ней ничего? А если есть? Тогда Светку можно целый месяц в кино водить и на шоколад хватит. Ведь никто даже не спросил тогда, на какие шиши я вином Бегемотика с Китом угощал. Так и теперь. Кому какое дело, откуда у меня денежки заводятся! Может, от сырости. А чё? Ну и дурак ты, Владя! — вдруг сказал он сам себе. — Ведь загребут — и пикнуть не успеешь. На хрена тебе этот велосипед? Поиграл и будет. Дуй, Владя, отсюда и не оглядывайся!»
