Эмиль Офин - Тёплый ключ
— Умойтесь, работники, отдохните. А вы, девочки, ведите малышей в дом. Сейчас они тоже вымоют лапы, пора их в самом деле простоквашей покормить.
Родион отложил топор, достал из кармана часы, взглянул на них, покачал головой и стал надевать гимнастёрку. Потом, присев на крыльцо, принялся завязывать свой заплечный мешок.
Пионеры с беспокойством посмотрели на него.
— Товарищи разведчики, надолго ли вас отпустили из лагеря?
— Мы обещали Валентине Петровне вернуться к восьми часам, — сказал Саша Колечкин.
— Ну, до восьми далеко. Оставайтесь тут, поработайте ещё.
— А вы, Родион Григорьевич? А вы?..
— Вы теперь в надёжных руках. Передаю вас бригадиру, как эстафету. А мне всё-таки надо двигаться. Ничего не поделаешь — служба.
Вот тебе и раз! Как же так?.. Пионеры растерянно смотрят друг на друга, на Родиона. Они совсем забыли, не думали, что должен наступить такой момент. И вот теперь он наступил: Родион уходит.
— А я думала, вы их пионервожатый, — сказала Дарья Матвеевна.
— Да и я так думал, — сказал Фролов.
— Алексей Иванович, ведь вы потом научите ребят, как лучше дойти до их лагеря, правда? — спросил Родион.
— Будьте спокойны, — откликнулся Фролов, — обеспечу доставку. Временем располагаю: у нас, у взрывников, работа начинается с вечера.
— Вот и отлично, — принимайте эстафету, — сказал Родион. — Будьте здоровы, Дарья Матвеевна, до свиданья, Егор Лукьянович. До встречи, ребята.
— До какой встречи? — забеспокоились пионеры.
Родион неопределённо махнул рукой, улыбнулся. Он вскинул рюкзак на плечо, вышел за калитку и зашагал по дороге к лесу.
Егор Лукьянович тоже начал прощаться: долго благодарил, приглашал в гости, в лесничество, — покажу, мол, грибные места — и ушёл по своим делам.
Солнце сдвинулось за печную трубу соседнего дома. Над посёлком всё ещё стояла знойная тишина, только рыканье самосвалов доносилось с перекрёстка да малыши вразброд топали и квакали понравившуюся им считалку:
Просто-ква,
Просто-ша…
— Обидно, — сказал Саша Колечкин. — Был Родион и нет Родиона.
Глава десятая
НАПАРНИКИ
После простокваши с творожной ватрушкой малышей уложили на тихий час. Утомлённые новыми впечатлениями, играми и необычным шумом, они только поморгали ресницами и тут же уснули. Карапуз, укравший длинный гвоздь, и белобрысая девчонка спали, смешно разинув рты.
— Как галки, правда, Галка? — сказал, хохоча, Юра.
— Тс-с-с… — Галя приложила палец к губам. — Разбудишь. — И показала зачем-то Юре язык.
«Веселятся, — подумал Саша. — А Родиона-то уже нет…» Он вздохнул и спросил:
— Алексей Иванович, что нам делать дальше с качелями?
— Качели подождут немножко, — сказал Фролов. — Основную работу мы с вами провернули. Вечером приведу комсомольцев, доделаем. — Он зевнул, потянулся. — Пойду домой на часок. И вам, ребята, не мешало бы отдохнуть перед дорогой. Наломались вы сегодня вдоволь.
Дарья Матвеевна с помощью Лизы Бабкиной вынесла пионерам по стакану простокваши и по куску ватрушки; толстяку Мите досталось даже две порции.
Девочки, не долго думая, залезли в гамак, а мальчишки расположились на траве среди щепок и кудрявых стружек. И Дарья Матвеевна уселась отдыхать на какой-то чурбачок, поближе к пионерам; лицо у неё было оживлённым, счастливым. Откуда-то выскочил чёрный котёнок, выгнул спину дугой, а хвост — вопросительным знаком, подпрыгнул сразу на всех четырёх лапках и принялся снова заигрывать с подолом Дарьи Матвеевны.
— Дарья Матвеевна, мы к вам ещё придём, — сказала Лиза. — Принесём плакаты-сказки, знаете? «Кот в сапогах», «Лиса и журавль» и про муху-цокотуху…
— А я сочиню новую считалку, — пообещал Юра.
— Правильно! — поддержала Галя. — Чтобы сразу и сочинил. Оперативно, по-пионерски.
— Эх, пионеры — милый народ… — вздохнула Дарья Матвеевна и вдруг запела тихим дребезжащим голоском:
Шагай вперёд, пионерское племя,
Шагай и пой, чтоб улыбки цвели.
Ребята от неожиданности прыснули. Но Дарья Матвеевна не обиделась нисколько.
— Чего смеётесь? — сказала она с вызовом. — Я ведь тоже когда-то была юной пионеркой.
— Вы, Дарья Матвеевна?
— Ой, как интересно!
— Ещё как интересно; запевалой я была в отряде. И голос у меня был…
Ребята молча смотрели на щупленькую седую Дарью Матвеевну, а она, опустив руки на колени, смотрела вдаль, куда-то за посёлок, поверх высокой гряды многолетних сосен.
— Песни тогда пели особенные, душевные. Правда, настоящих пионерских ещё не успели сложить, так мы взрослые песни пели. Например: «Смело, товарищи, в ногу…» или вот… — И Дарья Матвеевна опять запела тихонько:
Мы — дети рабочих кварталов,
Мы помним заветы отцов.
Мы вышли из тёмных подвалов
Буржуйских палат и дворцов…
И дворцов у нас ещё не было, как теперь у вас, скажем, бывший графа Аничкова дворец, и Артеков не было. Наш Петроградский отряд организовался на прядильно-ниточной фабрике барона Штиглица — это по-дореволюционному, конечно, она так называлась, теперь там комбинат имени Сергея Мироновича Кирова. И было нас поначалу в отряде немного: родители не пускали. Чему хорошему, говорили, научитесь в пионерах-то? С барабанами ходить по улицам да в бога не верить. А моя мать была набожная, все посты соблюдала, без молитвы за стол не садилась и от меня того же требовала. Так я тайком сбежала, три дня на фабрике прожила. Меня ребята сразу приняли в хор, потому что мой голос очень понравился. Никуда, говорят, тебя не отпустим. Спала я эти три ночи в Красном уголке на диване, пальтишком укрывалась. Потом уж наш вожатый Серёжа, бывший фронтовик, комсомолец, сам ко мне домой пошёл, маму уговаривать. Трудное это было дело, но Серёжа применил военную хитрость…
Дарья Матвеевна молодо засмеялась, подняла с земли свой журнал и легонько шлёпнула им котёнка по спине.
— Вечер устроили мы, пионеры, для рабочих фабрики. Ребята живую газету представляли — про недостатки, стихи читали, матросское «яблочко» станцевали. А под конец выступил хор… Сколько лет прошло, а вот закрою глаза и ясно-ясно вижу зал фабричного клуба, на сцене — хор, тридцать человек, а впереди всех — я, самая маленькая. Стою и жду, когда руководительница, тётя Оля, подаст знак. Вот она качнула головой, баян заиграл, и я запела: «Замучен тяжёлой неволей, ты славною смертью почил…» За мной вступил хор: «В борьбе за рабочее дело ты голову честно сложил…»
Я пою и смотрю в зал. Там полно рабочих, и они тоже поют; лица у всех строгие, серьёзные. А в первом ряду на скамейке возле вожатого Серёжи, вижу, сидит моя мама и всей пятернёй глаза утирает.
А потом Серёжа поднялся на сцену, вытянул левую руку, правую-то он на фронте оставил:
— Внимание, товарищи! Сейчас, — говорит, — состоится приём в юные пионеры.
Тут ударил барабан, на сцену вынесли знамя. Наши ребята построились и отдали салют. И сразу стало тихо. И Серёжа сказал:
— Принимаем в ряды революционной пионерской организации дочь погибшего красногвардейца, передового мастера нашей фабрики Матвея Шилова, вечная ему слава. Будь готова бороться за дело рабочего класса, за мировую революцию, за партию Ленина. Клянись, Даша.
Я сказала: «Клянусь!» И Сережа надел на меня красный галстук…
Дарья Матвеевна замолчала. Улыбнулась грустно, вздохнула.
Пионеры, присмирев, по-новому смотрели на Дарью Матвеевну. И когда в тишине скрипнула калитка, все вздрогнули и разом обернулись.
Во двор вбежал мальчишка в красном галстуке; следом, опираясь на палку, шёл худощавый сутулый старик. Его волосы и короткие усы были совсем белыми, пустой правый рукав засунут в карман пиджака.
— Эге, да у тебя здесь полно народу, мать, — сказал старик. — Откуда гости?
— Не гости — работники. Вон, видишь, качели сработали, помогли с малышами управиться… Ты обедал, Серёжа? Я тебе окрошку в холодке поставила.
— Нашёл, Дашенька. Мы вот с моим напарником, — он кивнул в сторону мальчишки, — уничтожили твою окрошку. Очень вкусно, спасибо.
Старик присел на крыльцо, прислонил палку рядом и освободившейся единственной рукой полез в карман за папиросами, чиркнул спичкой, ловко зажав коробок между коленями.
— Значит, работники? Это хорошо. Значит, помощники? Это по-нашему. Ну, здравствуйте, ребята.
— Вы — бывший пионервожатый Дарьи Матвеевны, правда? — смело сказал Саша. — Мы вас узнали.
Старик ни капельки не удивился. Он только поглядел на Дарью Матвеевну и усмехнулся.
