Астрид Линдгрен - Собрание сочинений в 6 т. Том 7. Черстин и я [ Брит Мари изливает душу. Черстин и я]
Вот именно! Ведь на самом деле это так приятно! Особенно потому, что все в нашей семье стараются превзойти друг друга в нежных заботах обо мне. Например, Сванте здорово скрывает свое сочувствие под личиной невероятнейшей надменности:
— Ага, лежишь тут и прикидываешься больной. У вас сегодня случайно не контрольная по математике?
— Дечего тут быштупать с тазными подлыми идсидуациями[26], — говорю я.
И тут, бросив мне яблоко, Сванте исчезает, nonchalant[27] насвистывая „La Paloma“[28].
Стоит кому-нибудь в семье хоть капельку заболеть, как мама ужасно возбуждается. Так бывает всегда. Она летает по всему дому и бьет крылами, как боязливая птичья мамаша. И если температура у заболевшего приближается к 38°, то выражение лица у нее такое, словно нет ни малейшей надежды пережить этот день. Она назойливо требует, чтобы заболевший непрерывно ел и пил что-нибудь теплое, а сегодня в полдень она вбежала на кухню, чтобы испечь в мою честь, как она выразилась, „отменно вкусный торт“ к одиннадцатичасовому кофе, который все будут пить в моей комнате.
Этот „отменно вкусный торт“ превратился в мрачную и плоскую маленькую булку, но мы все же храбро макали ломтики в кофе и ели. Мама сказала, что, должно быть, дрожжи были не очень свежие, а Майкен, деликатная, как всегда, сказала, что любит торты именно такой консистенции. Но завтра, когда мама успеет забыть обо всех тортах на свете, Майкен наверняка испечет золотисто-желтый и пышный торт, который сделал бы честь любому кондитеру.
Иеркеру и Монике строго запрещено входить в мою комнату, чтобы не заразиться, но Моника, стоя на пороге, озабоченно качает своей кудрявой головкой и повторяет:
— Блитт Мали больна, Блитт Мали оцень стлашно больна!
А Йеркер благосклонно дает мне почитать одну из своих любимых еженедельных газет, на которые разоряется ради печатающихся там серий[29]. Он ревностно искушает меня почитать эти серии.
— Поверь, они мировые, — соблазняет меня брат.
Но я-то думаю, что лучше вместо серий прочитаю одну на редкость идиотскую новеллу.
Вообще-то никакого недостатка в чтении я как раз не испытываю. На стене прямо над моей кроватью висит книжная полка, и там — все мои любимые книги начиная со времен раннего детства — от книжек „Хижина детей Домового“ и „Домик-шляпка“[30], потом „Алисы в стране чудес“ и до произведений для детей постарше: „Анна из Грёнкуллы“[31], „Уллабелла“,[32] „Рассказы фельдшера“[33], „Гекльберри Финн“, „Остров сокровищ“ и многие-многие другие. На день рождения я получила в подарок книги Диккенса „Давид Копперфильд“ и „Записки Пиквикского клуба“ в очаровательных темно-зеленых переплетах, а также роман Цвейга „Мария Стюарт“[34] (потому что, между прочим, история — один из моих любимых предметов). А теперь и эти книги стоят на моей книжной полке, куда я могу добраться, стоит мне лишь протянуть руку. Свои учебники я держу на почтительном расстоянии, на книжной полке у окна. Вообще-то… Можно, я расскажу тебе, как выглядит моя комната? Майкен недавно помогла мне придать ей классный модерновый вид, и я тащу сюда за волосы друзей и знакомых, чтобы они смотрели и восхищались.
Прежде у меня были довольно скучные стены, но мы с Майкен объединенными усилиями перекрасили их в очень светлый голубой цвет. Сванте услужливо предложил нарисовать среди всей этой яркой голубизны несколько мелких красных дьяволят. И только с помощью угрозы разрисовать в голубой цвет и самого Сванте нам удалось выставить его за дверь.
Затем моя ангельской доброты сестра сшила на окно необычайно прелестные белые тюлевые гардины с оборками вместо прежних унылых бежевых, которые страшно меня раздражали. На полу лежит ярко-голубой ковер — „вырви глаз“., который я получила в подарок перед Рождеством. А весной я поднялась на чердак и вытащила оттуда старинное кресло с высокой спинкой, которое Майкен прикрыла ярко-красной махровой тканью для купальных халатов. Это те усовершенствования, которые были сделаны, и я считаю, что мне подарили новую комнату. И все-таки здесь — тот же старый письменный стол прямо у окна, та же старая печь в углу, где я холодными зимними вечерами грею пальцы окоченевших ног, а над кроватью — та же старая книжная полка с теми же дорогими моему сердцу старыми книгами… Но это правда! Новую настольную лампу мне прикрепили к стене под книжной полкой.
— И если ты после этого не станешь лежать по вечерам в постели и не зачитаешься до смерти, то тут уж ничего не поделаешь, мне тебе не помочь, — сказала Майкен, прибивая к стене крючок, на котором должна была висеть лампа.
Да, риск известный был, это точно! Надеюсь, Кайса, ради тебя самой, что ты любишь книги не меньше меня. Я люблю их не только читать, но и трогать, ощущать их, знать, что они мне принадлежат. Мама и папа считают, что есть такие книги, которые должны иметь все дети. Думаю, было бы счастье, если бы все родители придерживались таких взглядов, потому что… ой, сколько радостей выпало на нашу долю благодаря книгам, они у нас никогда не считались каким-то предметом роскоши, кучи книг всегда лежали в наших корзинках с рождественскими подарками и на столах с подарками в наши дни рождения. А тот, кто когда-нибудь женится на мне, должен отвечать двум условиям: любить книги и любить детей. А в остальном — как он будет выглядеть — мне практически безразлично, как угодно! Хотя не помешает, если у него будут еще и красивые зубы… Как ты считаешь?
Вот идет Майкен, несет мне теплую воду с лимоном, а мои ноги затекают под тяжестью пишущей машинки, так что я позволю себе сделать небольшой перерыв. Привет, пока!
Если бы ты знала, до чего мне хорошо! Бледное октябрьское солнце светит в окно. Алида разожгла дрова в печке, а мама с папой пили чай у меня в комнате. В школе у нас как раз сейчас — урок математики. Будь уверена, одна лишь мысль об этом в значительной степени улучшает мое состояние! На несколько градусов!
Когда папа вошел ко мне, я читала газету, которую принес Йеркер. Папа с чуть ироническим видом сказал:
— Правильно делаешь! Читай еженедельные газеты, если хочешь знать, чего абсолютно не бывает в реальном мире!
Когда папа ушел, я все думала, как глубоко он прав! Вряд ли можно рассчитывать устроиться в этой жизни так комфортно, как героиня еженедельной газеты! Если только у нее обворожительная улыбка и пара красивых ножек, все будет в порядке! Красавец главный врач в больнице, где она работает медсестрой, бросает скальпель и все, что только держит в руках, и клянется ей в любви, к великому огорчению остальных медсестер, которые всего лишь умело-профессиональны, но совершенно не отличаются хоть мало-мальски красивыми ножками. А если героиня получает место в конторе, то ей нужно только смотреть на своего шефа влажными от слез глазами поверх блокнота со стенограммами, и он тотчас поймет, что она создана именно для того, чтобы стать матерью его детей и властительницей его миллионов. Последнее — самое важное.
Если верить еженедельным газетам, то девушка должна как можно скорее дерзко умыкнуть себе парня. И вокруг бедных парней ведется такая изнурительная работа, словно дело идет о жизни и смерти. Стоит мне только подумать об этом, как я сразу же устаю.
Я открою тебе одну важную тайну, Кайса. Я ужасно хочу выйти замуж, когда стану взрослой. Хочу иметь собственный дом и целую кучу таких маленьких мягких детенышей, как Моника. Но сначала я хочу чему-нибудь научиться. Я хочу уметь делать что-то очень нужное и хочу попытаться стать настоящим человеком, который чего-то стоит сам по себе, а не только как приложение к мужу. Я думаю приобрести хорошую специальность! Запиши это, чтобы не забыть! Ведь надеяться только на пару красивых ножек — большой риск! Тем более что, опять-таки если верить еженедельным газетам, удержать парня еще труднее, чем дерзко умыкнуть его с самого начала. Ведь может случиться, что внезапно вынырнет еще какая-нибудь девица с более красивыми ножками, и тогда ты останешься с носом.
Если будет хоть малейшая возможность, я попытаюсь стать журналисткой. Я мечтаю работать, работать и работать, чтобы достигнуть цели, и будет ужасно, если этого не произойдет. Журналисту, надеюсь, не нужно уметь решать, какой степени — первой или второй — то или иное уравнение. Вообще-то я считаю, что все уравнения — „третьей степени“, но это к делу не относится.
Не стану больше мучить тебя философскими рассуждениями. Да и сама я довольно сильно устала, поверь мне. Сейчас я буду только лежать и тупо глазеть на огонь, пока опускаются сумерки, а перед моим окном шелестят деревья… Из соседней комнаты слышится, как Моника поет: „Калменсита, длужок, есть у тебя какая-нибудь селсть?“ А Йеркер явно зубрит уроки: „Бабушка — милая. Бабушка — мамина мама. Роза бабушки“.
