Александра Анненская - В чужой семье
У Сони так дрожали руки, что она не могла распечатать телеграмму. Митя сделал это за нее и прочел ей: «Тоска по родине. Скорей Россию едем все лето бабушке. Здоровы».
От волнения Соня не сразу поняла, в чем дело; но когда с помощью Мити ей удалось разобрать, что все благополучно, что доктор не нашел у отца никакой серьезной болезни и что недели через две она снова будет в кругу родной семьи, — она вдруг разразилась истерическими рыданиями: нервы ее не выдержали неожиданной радости. Ада и Мима перепугались; француженка-гувернантка и Даша стали хлопотать около Сони, поили ее водой, давали ей успокоительные капли; на шум вышла из своей комнаты и Нина. Митя тотчас бросился к ней с вопросом, как могло случиться, что Сонина телеграмма очутилась у нее под столом.
— Я, право, не знаю, — решительно заявила Нина; потом она вдруг вспомнила, что несколько дней тому назад лакей передал ей какую-то телеграмму, которую она бросила к себе на стол среди разных бумаг и о которой совершенно забыла. — У меня голова была полна совсем другими мыслями, — прибавила девочка.
— Другими мыслями! — кипятился Митя. — Ты видела, как мучилась Соня, как мы все жалели ее; а у тебя «другие мысли»! Ты злая, бессердечная девочка, Нина, вот ты кто!
— Ах, Митя, разве я нарочно! — оправдывалась Нина.
— Нина никого сильно не любит, ни о ком сильно не беспокоится, оттого она и могла это сделать! — проговорила Соня с упреком в голосе. Ее припадок прошел; она сидела на кровати и еще раз перечитывала успокоительные слова матери.
Нина ничего не отвечала, она вернулась в свою комнату и плотно заперла за собой дверь.
Неужели это правда? Неужели она в самом деле злая, бессердечная, никого не любит? Нет, неправда! Она всегда плачет, когда ей попадаются в книгах описания несчастий или какие-нибудь трогательные сцены; она горячо сочувствует всем героям, которые жертвуют собою для блага других. Нет, она не бессердечная, она никогда никому нарочно не делала зла! Она только не замечала… забывала… она была занята своим делом…
В голове Нины проносились обрывки воспоминаний. В прошлом году у отца ее были неприятности по службе; он был мрачен, раздражителен. Мать плакала… маленькая Ада беспрестанно ласкалась к ней и просила: «Мамочка, дай я тебя утешу!» А она, старшая? Она в это время только что начала брать уроки у учителей; это занимало ее настолько, что она не думала ни о чем другом… Митя учился дурно… Она ни разу не попробовала помочь ему, поделиться с ним своими знаниями… Мима умирала… Она почти не подходила к ней, не обращала на нее внимания… А теперь Соня… Нет, неправда! Она все-таки не бесчувственная… Она и любит, и жалеет, но только забывает! Ей стоит захотеть, и она не будет забывать! Нина отерла слезы, которые текли по лицу ее, и тряхнула головой с решительным видом. Но неприятные мысли не оставляли ее. Соня, конечно, всем расскажет историю с телеграммой, пожалуй, и все отнесутся к ней так же, как Митя: назовут ее злою! Она, такая умная, никогда не делавшая ничего дурного, должна будет признать себя виноватой, должна будет выносить выговоры отца, упреки матери, осуждение чужих… Густая краска заливала щеки девочки; она в волнении ходила взад и вперед по комнате и не могла придумать, как выйти из своего неприятного положения.
Беспокойство ее оказалось совершенно напрасным. Соня была так поглощена теми радостными известиями, какие получила от матери, что говорила только о них: все думали, что эти известия сообщались в письме, и Соня никого не разубеждала: ей не хотелось делать неприятности Нине. Митя всегда отличался молчаливостью, а теперь, ввиду скорой разлуки с Соней, ему было окончательно не до разговоров. Француженка и младшие девочки плохо поняли, в чем было дело. Нина вошла к обеду в столовую едва ли не первый раз в жизни смущенная, с опущенными глазами, и вдруг с удивлением заметила, что о телеграмме никто ничего не знает. Она поняла деликатность Сони и почувствовала благодарность к ней. После обеда она увела ее к себе в комнату. Просить прощения, признавать себя виноватой — как это было ново и непривычно для нее!
— Соня, — заговорила она смущенным голосом. — Мне так жаль, что я тебя огорчила… Не сердись… Не думай, что я нарочно…
— Нет, Ниночка, я, право, нисколько не сержусь на тебя, — поспешила перебить ее Соня, — я знаю, что ты не нарочно… Ты просто не могла себе представить, как я люблю папу, как я за него беспокоюсь!
— У меня тоже есть папа, и я тоже люблю его! — проговорила Нина.
Соне хотелось сказать: «У тебя какая-то особенная любовь — ее не видно»; но она удержалась. Однако Нина, вероятно, прочла в глазах ее нечто подобное и отвернулась грустная и смущенная.
Через четыре дня Соня получила от матери уже из Москвы более длинное и обстоятельное письмо. Вера Захаровна сообщала, что все болезненные припадки мужа, которые так тревожили ее, совершенно исчезли, что московский врач, у которого они были по приезде, нашел его здоровье вполне удовлетворительным и одобрил его намерение провести лето в деревне, прежде чем вернуться к серьезной работе. В заключение Вера Захаровна писала: «По твоим письмам я вижу, что бедная Мимочка плохо поправляется. Попроси тетю, чтобы она отпустила ее вместе с тобой к нам в деревню: мы ее будем беречь, насколько возможно, а чистый деревенский воздух, наверное, принесет ей пользу».
Когда Соня передала эту часть письма дяде и тете, Анна Захаровна выразила сомнение, хорошо ли отпускать такого болезненного ребенка в деревню, где поблизости нет ни доктора, ни аптеки; но Егор Савельич заявил решительным голосом:
— Довольно пользовалась она у нас докторами да лекарствами! Если Соня берет ее на свое попечение, так лучше этого ничего не может быть!
Все, и особенно Соня, с удивлением посмотрели на Егора Савельича: такое выражение доверия было чем-то совсем необыкновенным с его стороны!
В понедельник на Страстной вся семья провожала на вокзале отъезжавших девочек. На прощанье Егор Савельич крепко поцеловал Соню.
— Благодарю тебя, моя дорогая! — шепнул он ей.
Митя стоял, мрачно сдвинув брови.
— Прощай! — сухо проговорил он и отвернулся; видно было, что он не плачет только потому, что «мальчикам стыдно плакать».
Прощаясь с Ниной, Соня просила сообщить ей, как пойдет «Царевна София»; в ответ на это Нина обняла ее и простым, задушевным тоном сказала:
— А ты, милая, напиши поскорей, как найдешь всех своих.
Ада несчетное число раз обнимала и целовала отъезжавших.
— Приезжай поскорей, Мимочка! — просила она сестру. — Я больше не буду обижать тебя! Я скоро сделаюсь такая же добрая, как Соня, — вот увидишь!
Оформление серии С. ГЕРАСКЕВИЧА Художник А. ВЛАСОВА
Примечания
1
Бонбоньерка — изящная коробка для сладостей.
