Айрин Хант - Недобрый ветер
К вечеру повалил снег. В сгущавшихся сумерках мы остановились у маленького придорожного кафе. Свет его освещенных окон едва пробивался сквозь круговерть метели.
— Надо бы перекусить, — сказал водитель.
Он спрыгнул первый и протянул вверх руки, чтобы помочь нам. Взъерошив челку Джою, он улыбнулся такой дружелюбной улыбкой, что я почувствовал — ему можно довериться. И все-таки я беспокоился насчет еды.
— Утром одна женщина плотно накормила нас, — сказал я. — На сегодня хватит.
— Пойдем, пойдем! — Водитель зашагал ко входу в кафе.
— У нас нет ни цента! — решил напомнить ему я.
— Я уже это слышал. Я не предлагаю вам бифштексов. Возьмем суп и котлеты. За мной!
В кафе его знали. Официантка назвала его Лонни, повар, жаривший котлеты на кухне, высунул в окошко голову:
— Э, да ты не один.
— Как видишь. Со мной ребятишки из «Города ветров». Едут в Луизиану.
Мы сидели за стойкой и ждали, когда нам дадут поесть, а Лонни тем временем без умолку шутил с нами, с поваром и официанткой. Когда Джой назвал его «мистер», он сказал, что для нас он просто Лонни.
— Так меня зовет племянница. Я говорю ей: из уважения к моим годам называй меня «дядя Лонни», но она ни в какую — ей уже четырнадцать, и она чертовски упряма.
Потом Лонни спросил, умеет ли Джой играть на банджо. Мы сбивчиво рассказали ему о Хови, о наших надеждах найти такую работу, чтобы я мог играть на рояле, а Джой петь и играть на банджо, только ему надо подучиться. Лопни слушал с интересом и так на меня глазел, словно что-то обдумывал. Когда подошла официантка, он спросил:
— Бесси, то старенькое пианино но-прежнему в соседней комнате?
При этом он мотнул головой и сторону двери, за которой, очевидно, была столовая.
— Конечно. Ты что, занялся сбором утиля?
Этот парнишка утверждает, будто умеет играть. Давай послушаем его, пока жарятся котлеты.
— Пожалуйста. — Она сделала мне знак следовать за ней и вошла в соседнюю комнату, — Это, конечно, не «Стейнвей», зато можешь играть сколько душе угодно.
В маленькой пустой столовой было холодно, и пианино действительно годилось на свалку — официантка была права. Но я два месяца не видел инструмента, поэтому даже этой рухляди обрадовался. Поначалу пальцы словно онемели, понадобилось некоторое время, чтобы разыграться. Однако вскоре я уже чувствовал себя довольно свободно, так, будто Хови стоял рядом, а мисс Краун слушала нас с порога. Ко мне возвращалась уверенность, я играл для Лонни и официантки, для повара, для двух-трех других посетителей со всем искусством, на какое был способен. Музыка была простенькая, но им понравилась. Они столпились в дверях и, ежась от холода, слушали, как я играю. Когда я кончил, они захлопали и наперебой стали уверять, что я наверняка найду работу. Джой светился от гордости. Он, видно, поверил, что все наши беды позади. Пока мы ели, официантка протянула Лопни клочок бумаги с чьим-то именем и адресом.
— Лонни, этот человек, Пит Харрис, мой двоюродный брат, — объяснила она. — Вырос он здесь, в Небраске; мы вместе ходили в школу. Теперь он живет на Юге, уже пятнадцать или даже двадцать лет, но нас не забывает. Дело в том, Лонни, что у Пита свои балаганы рядом с Батон-Ружем. Он писал, что едва сводит концы с концами, но иногда все-таки нанимает пианистов. Кто знает, может быть, у него найдется место для этого мальчика. Ты не будешь проезжать Батон-Руж?
— Могу завернуть туда специально, — ответил Лонни.
— Пит — добрый и славный человек. Он всегда готов прийти на помощь тому, кто попал в беду, можешь мне поверить. Он прирожденный артист, еще ребенком устраивал представления. Это его жизнь, я больше он ни на что не годен. Конечно, с этого не разбогатеешь, но он из тех людей, которым есть дело не только до себя, но и до других.
— Эта порода почтя перевелась, — задумчиво заметил Лопни.
— Что верно, то верно. Не знаю, как у него идут дела сейчас, но уверена, он придумает что-нибудь для этого мальчика. — Она кивнула мне. — Скажи ему, что тебя рекомендует Бесси Дженкина, Пит будет рад оказать мне услугу.
Официантка не была красавицей, и голос у нее был хриплый, но в тот снежный вечер она казалась мне прекрасной и доброй волшебницей. Краснея от смущения, я поблагодарил ее за то, что она принимает во мне такое участие. Мы устроились на ночлег в крытом кузове, между большими картонными ящиками, укутавшись в одеяла, которые нам дал Лонни. Часто в последние месяцы мне не спалось от холода и голода, но в ту ночь я не сомкнул глаз из-за охватившего меня волнения, Я вглядывался в темноту и думал о будущем. Оно было неясным, расплывчатым. Я был уверен, что водитель и Джой крепко спят, но вдруг среди ночи с другого конца кузова раздался голос Лонни. Он, видно, понял, что я не сплю.
— Ты злопамятен, верно, Джош?
Я знал, что он намекает на отца.
— Нет, не очень.
— Сам, что ли, никогда не ошибался? Думаешь, детям ошибаться можно, а взрослым нельзя?
Я не ответил. Он долго молчал, я надеялся, что он больше не заговорит, и радовался этому, однако снова услышал его голос:
— Каждый человек ошибается. Я тоже однажды ошибся и до сих пор не могу себе простить. Мой мальчик я говорил тебе, он умер пять лет назад, — ну вот, однажды ночью он пожаловался, что у него болит живот. Мать хотела позвать врача, но я решил, что он либо объелся, либо отравился чем-то. Заставил его выпить несколько ложек касторки. Моя мать всегда так меня лечила, и я сразу поправлялся. Но Дэви касторка не помогла. У него оказался аппендицит. Он его и прикончил…
Было трудно найти нужные слова, Я хотел сказать, что мне жаль Дэви, но так и не собрался с духом. Впрочем, Лонни, кажется, и не ждал ответа, как будто он разговаривал сам с собой.
— Если бы я встретил сегодня твоего отца, я бы пожал ему руку и сказал: «Знаю, брат, что у тебя на душе творится».
Я услышал, как он заворочался в повернулся лицом к борту кузова. Больше он не проронил ни слова.
Глава 5
Короткие зимние дни сменялись долгими вечерами, и вскоре мы крепко подружились с Лонни. Он все уверял нас в том, что мне удастся найти работу.
— Даже если у этого Пита Харриса места для тебя не окажется, не горюй — свет на нем клином не сошелся. Я знаю кое-кого в Нью-Орлеане, они нам подскажут. Там, на Юге, музыку очень любят, думаю, подыщем тебе работенку.
Даже удивительно, как сильно я нуждался в поддержке старших. А я-то считал себя взрослым; гордился тем, что, несмотря на трудности, мне удавалось заботиться о Джое, кое-как кормить его и себя. Теперь ко мне вернулось ощущение безопасности, которое покинуло меня еще задолго до того, как мы ушли из дома; это ощущение возникает, когда взрослый человек по отечески заботится о тебе. Зимняя стужа стала нам теперь не страшна, она осталась позади, на заснеженных, обледенелых дорогах Небраски. Исчезли заботы, которые раньше неотступно преследовали нас. Десятилетний Джой и я в свои пятнадцать снова почувствовали себя детьми. Лонни следит за дорогой и сворачивает в нужном месте; Лонни разыщет Пита Харриса и его цирк шапито; Лопни говорит: «Жареный хлеб, три яйца всмятку. Мальчикам молоко, а мне кофе», когда мы останавливаемся, чтобы позавтракать, и еда не омрачается попрошайничеством. Однако я не мог снять с себя всю ответственность. На мятом листке бумаги я тщательно записывал все, что Лонни на нас тратил. Однажды он застал меня за этим занятием и спросил, что я делаю, Я ответил.
— Джош, все это пустяки — пара яиц или там котлета.
— Пусть так, но мне будет приятно, если я смогу с вами расплатиться, когда найду работу.
— Может, ты и прав, — согласился он. — Но не торопись. Сначала устройтесь как следует, а с этим можешь повременить.
Мне понравилось, как он говорит со мной, будто не сомневается, что я найду работу и верну долг. Его тон укрепил мою пошатнувшуюся было веру в будущее.
Впервые мы ощутили южное тепло на границе штатов Техас и Арканзас. Лонни купил хлеба, сыра и бутылку молока, и мы позавтракали под деревом. Джой упивался мягким, свежим воздухом; они с Лонни бегали наперегонки, хохотали, а потом, запыхавшись, сели к «столу», который я накрыл прямо на траве возле грузовика. Когда мы поели, Джой попрактиковался на банджо, а Лонни спел несколько песенок, которые часто передавали по радио. Джой старался подобрать аккомпанемент. Я немного послушал их, а потом, разомлев от еды и теплого воздуха, уткнулся лицом в траву и уснул. Когда я проснулся, они тихо говорили обо мне.
— Значит, ты сильно любишь старшего брата? — услышал я приглушенный вопрос Лонни.
Джой, кажется, слегка смутился. Мы никогда об этих вещах вслух не говорили. Такие разговоры хороши для Китти и мамы, но не для нас, мужчин.
— Да, я люблю его, — не сразу ответил Джой, — очень люблю.
— Уверен, что отец теперь только о вас и думает.
