Люси Монтгомери - Анин Дом Мечты
И вновь последовало молчание: к капитану Джиму пришли на мимолетное свидание гости, невидимые для Ани и Гилберта, — те, кто сидел вместе с ним у этого камина в былые годы и чьи глаза сияли весельем и радостью новобрачных… Здесь в давно минувшие дни звенел беззаботный детский смех. Здесь собирались в зимние вечера добрые друзья. Здесь были танцы, музыка, шутки. Здесь мечтали юноши и девушки… Для капитана Джима маленький домик был населен зовущими тенями воспоминаний.
— Первого июля дом был готов. Учитель тогда начал считать дни… Мы часто видели, как он бродил по берегу, и говорили друг другу: «Совсем скоро она будет с ним». Ее ждали в середине июля, но она не приехала. Никто не тревожился. Корабли тогда нередко задерживались на несколько дней, а то и недель. «Принц Уильям» запаздывал на неделю… потом на две… потом на три. Тут уж мы начали бояться — и чем дальше, тем больше. Под конец мне было невыносимо тяжело смотреть в глаза Джона… Знаете, мистрис Блайт, — капитан Джим понизил голос, — мне тогда приходило в голову, что точь-в-точь такой взгляд был, должно быть, у его прапрабабки, когда ее жгли на костре. Он мало говорил в те дни, уроки вел точно во сне, а после занятий спешил на берег. Много ночей бродил он там с темноты до рассвета. Люди говорили, что он теряет рассудок. Никто уже ни на что не надеялся. «Принц Уильям» запаздывал на восемь недель. Была уже середина сентября, а невеста учителя все еще не приехала… и никогда не приедет — так мы думали. Потом разразилась ужасная буря, которая длилась три дня. В тот вечер, когда она улеглась, я пошел на берег и там увидел учителя — он стоял, скрестив руки на груди и прислонясь к высокой скале, и смотрел в море. Я заговорил с ним, но он не ответил. Его глаза, казалось, неотрывно смотрели на что-то, чего я не мог видеть, а лицо было окаменевшим, точно у мертвого. «Джон… Джон, — звал я… именно так, как испуганный ребенок. — Очнись, очнись». Странный, пугающий взгляд словно угас в его глазах. Он повернул голову и посмотрел на меня. Никогда не забуду его лицо — никогда, пока не уйду в свое последнее плавание! «Все в порядке, — сказал он. — Я видел, как „Принц Уильям“ огибает Восточный мыс. Она будет здесь к рассвету. Завтра вечером я буду сидеть с моей невестой у моего собственного очага…» Как вы думаете, он действительно видел его? — неожиданно спросил капитан.
— Бог весть, — сказал Гилберт мягко. — Может быть, глубокая любовь и глубокое страдание способны творить неведомые нам чудеса.
— Я уверена, что он видел корабль, — убежденно заявила Аня.
— Игра воображения, — отозвался доктор Дейв, но в его голосе не было обычной уверенности.
— А спросил я потому, — продолжил капитан торжественно, — что на рассвете следующего дня в гавань Четырех Ветров действительно вошел «Принц Уильям»! И все, кто только жил тогда в Глене и на берегу, вышли на старую пристань встречать его. Там же был и учитель. Он бодрствовал на берегу всю предыдущую ночь. Как мы приветствовали корабль, когда он плыл по каналу!
Глаза капитана Джима сияли. Они были устремлены на гавань Четырех Ветров, какой она была в тот день шестьдесят лет назад, и на потрепанный бурями старый корабль, плывущий к пристани в ярких лучах рассвета.
— И Персис Ли была на борту? — спросила Аня.
— Да… она и жена капитана. Это был ужасный рейс… буря за бурей… и все съестные припасы у них вышли… Но наконец они были на суше. Когда Персис Ли ступила на берег, Джон Селвин схватил ее в объятия… и люди перестали кричать «ура» и начали плакать. Я и сам плакал, хотя, заметьте, прошли годы, прежде чем я признался в этом. Не смешно ли, до чего мальчишки стыдятся слез?
— Персис Ли была красива? — спросила Аня.
— Мм… не знаю, была ли она красавицей в строгом смысле слова… я… просто… не знаю, — сказал капитан задумчиво. — Почему-то никогда не приходило в голову спросить себя, красива она или нет. Это просто не имело значения. Было в ней что-то такое милое и покоряющее, что вы не могли не полюбить ее, вот и все. Но смотреть на нее было приятно: большие, ясные карие глаза, копна глянцевитых темных волос и кожа, как у всех англичанок… Джон и Персис поженились в нашем доме в тот же вечер, в ранние сумерки при свете свечей. Все из ближних и дальних мест собрались, чтобы посмотреть на свадьбу, а потом мы, все вместе, привезли их сюда. Мистрис Селвин разожгла огонь в камине, и мы ушли и оставили их сидящих здесь точно так, как Джон видел это во время того своего транса. Странно… очень странно! Но я видел необыкновенно много странного за свою жизнь.
Капитан Джим с глубокомысленным видом покачал головой.
— Какая прекрасная история! — сказала Аня, чувствуя, что уж на этот раз ее потребность в романтичном удовлетворена полностью. — Как долго они жили здесь?
— Пятнадцать лет. Вскоре после того как они поженились, я, юный негодник, сбежал из дома и ушел в море. Но каждый раз, возвратившись из плавания, я — даже прежде чем зайти домой — держал курс сюда, чтобы рассказать мистрис Селвин все о своих странствиях. Пятнадцать счастливых лет! Они, эти двое, обладали чем-то вроде таланта быть счастливыми. Есть такие люди; может быть, вы замечали? Они не могли долго оставаться несчастными — неважно, что случилось. Они ссорились между собой раз или два, так как оба были людьми горячими. Но мистрис Селвин сказала мне однажды: «Я чувствовала себя ужасно, когда мы с Джоном поссорились, но в глубине сердца была очень счастлива — ведь у меня есть такой хороший муж, с которым я могу поссориться и помириться»… Потом они переехали в Шарлоттаун, а их дом купил Нед Рассел и привез сюда свою молодую жену. Это была веселая пара, сколько я их помню. Мисс Элизабет Рассел, сестра Неда, приехала и поселилась у них примерно год спустя, и она тоже была веселым созданием. Стены этого дома, должно быть, насквозь пропитаны смехом и весельем. Вы третья новобрачная, какую я встречаю в этом доме, мистрис Блайт… и самая красивая.
Капитан Джим ухитрился придать своему комплименту-подсолнуху изящество фиалки, и Аня сочла, что может с гордостью носить этот цветок. Она никогда не выглядела лучше, чем в этот вечер, с прелестным румянцем невесты на щеках и нежным светом любви в глазах. Даже немного грубоватый старый доктор Дейв бросил на нее одобрительный взгляд, а потом сказал своей жене, когда они вдвоем ехали домой, что рыжеволосую жену племянника, пожалуй, можно даже назвать красавицей.
— Я должен вернуться на маяк, — объявил капитан Джим. — Но этот вечер, проведенный с вами, доставил мне невероятное удовольствие.
— Приходите к нам почаще, — сказала Аня.
— Интересно, прозвучало бы из ваших уст это приглашение, если бы вы знали, как охотно я его приму, — таков был весьма затейливый ответ капитана.
— Другими словами, вы хотите знать, была ли я искренна, — улыбнулась Аня. — Да. «Вот вам крест», — как мы говаривали в школе.
— Тогда приду. И вероятно, стану часто докучать вам своими визитами. Буду счастлив, если и вы найдете время, чтобы заглянуть иногда ко мне на маяк. Обычно мне не с кем поговорить, кроме Первого Помощника, — общительная душа, спасибо ему! Он отличный слушатель и знает больше любого болтливого Мак-Алистера, но не очень разговорчив… Вы молоды, мистрис Блайт, а я стар, но наши души примерно одного возраста. Мы оба из племени, знающих Иосифа[13], как сказала бы мисс Корнелия Брайент.
— Из племени, знающих Иосифа? — Аня была озадачена.
— Да. Корнелия делит всех людей на свете на два вида: племя, знающих Иосифа, и племя, не знающих Иосифа. Если человек вроде как сходится с вами во взглядах, и у вас с ним примерно одинаковые понятия о вещах, и ему по вкусу те же шутки, что и вам, — тогда он принадлежит к племени, знающих Иосифа.
— О, понимаю! — воскликнула Аня, которой все сразу стало ясно. — Это то, что я раньше называла и до сих пор называю — только теперь уже в кавычках — «родственные души».
— Именно так… именно так, — закивал капитан Джим. — Это о нас, как ни скажи. Когда вы вошли в комнату сегодня вечером, мистрис Блайт, я сразу сказал себе: «Она из племени, знающих Иосифа», и очень обрадовался, так как в противном случае мы не получили бы никакого настоящего удовольствия от общества друг друга. Я думаю, что племя знающих Иосифа, — это соль земли.
Луна только что появилась на небосклоне, когда Аня и Гилберт вышли из дома, чтобы проводить своих гостей. Гавань Четырех Ветров медленно превращалась в чудо мечты, волшебства и очарования… заколдованная гавань, на которую никогда не может обрушиться ни одна буря. Лунный свет серебрил верхушки пирамидальных тополей, стоящих вдоль дорожки, — высоких и темных, как силуэты монахов какого-то тайного ордена.
— Я всегда любил ломбардские тополя, — сказал капитан Джим, махнув рукой в их сторону. — Это деревья принцесс. Теперь они не в моде. Люди жалуются, что ветки на верхушке засыхают, и от этого вид у тополей потрепанный. Так и бывает обычно, если вы не хотите каждую весну рисковать своей шеей, взбираясь по приставной лестнице, чтобы подстричь их. Я всегда делал эту работу для мисс Элизабет, и ее тополя никогда не ходили в лохмотьях. Она их очень любила. Ей нравились их величественность и чопорность. Уж они-то не станут якшаться с каждым встречным и поперечным. Если клены — теплая компания, мистрис Блайт, тополя — светское общество.
