Николай Огнев - Дневник Кости Рябцева
И пошла, и пошла… После этого Васька решил отступить, обождать, а Ленка продолжала гулять до утра с охочими парнями и девчатами и прозвала Ваську «Сухарищем».
С Культяпычем молодежь познакомилась именно на гулянке, коротая веселые летние ночки. Культяпыч по долгу службы обходил дачные улицы и с большим интересом присматривался к молодежи.
— Вы кто же будете? — спросил Культяпыч певших песни ребят, остановившись как-то ночью у дачи.
— Комсомольцы.
— А! — с почтением сообразил Культяпыч. — Стал быть, Ильичевы внучаты? И я вам должен сказать открыто: аткровенный человек был ваш дед. И вы должны его славу помнить и чтить во веки веков, аминь.
— Мы и чтим, — ответили ребята. — А ты кто будешь?
— Я? Я — старый бонбандир-наводчик, — важно сообщил старик. — Служу я ночным сторожем здеся. А звать меня Кирил Потапыч.
— Культяпыч, — подхватили ребята, и так старик и остался Культяпычем.
3В сущности, рассказывать было бы больше не о чем, если бы не трагический случай, всполошивший всю дачную местность и перевернувший кверху дном жизнь коммуны. Как-то в воскресенье Васька Грушин остался на даче один. Остальная компания ушла гулять. В одних трусиках разлегся Васька перед геометрией и принялся постигать тайны равнобедренных треугольников. К зиме Васька постановил попасть на рабфак. Солнце палило во всю мочь, словно собираясь ультрафиолетовыми своими лучами пронзить Васькины внутренности. Но Васька, изредка отмахиваясь от комарья, отважно вжигал себе в башку теорему за теоремой.
Внезапные крики и говор где-то на улице и на соседних дачах прорезали звенящую солнечную тишину. Васька прислушался: уловил:
— Эй, скорей, скорей!.. Ну да, утонули!.. Кто? Где? Ай, батюшки!
Васька легким рывком сорвался с места и побежал через улицу в лес, по направлению к пруду.
Пруд был старый, глубокий, большой и очень запущенный. На берегу толпился народ, толковали об опрокинувшейся лодке и утонувших людях. Растолкав публику, Васька пробился в центр толпы, к своим ребятам, дрожащим и мокрым.
— Ленка утопла: кажись, плавать не умеет! — встретили его испуганно.
— В самой середке! Катались мы, стали пересаживаться, а лодка того…
— Мы уже ныряли, сил больше не стало, — угрюмо бормотнул Николка.
— За лодкой, за баграми побежали…
— Да разве скоро! — сомневались в толпе. — Лодка есть, так она частная, на замке, на другой стороне…
— Где? — спросил, запыхавшись, Васька и по указанному направлению срыву махнул в воду.
Плавал и нырял он недурно, поэтому рассчитывал быстро найти утопленницу. Отмахнув саженками полпруда, он обернулся к берегу, спросил:
— Здесь?
На ответные крики забрал левей и нырнул. Дно было чрезвычайно глубокое, в водорослях и топкое. Прощупав около двух саженей в разных направлениях, Васька почувствовал, что от холодных донных ключей заходятся ноги, что не хватает больше духу, поэтому решил подняться на поверхность. Стремительно оттолкнулся он ото дна, пошел кверху, но тут же ощутил, что ноги запутались в водорослях. Васька попытался распутать руками их крепкие нити, рванул раз, рванул два и, не рассчитав, вдохнул воду. Тотчас бешено закрутились в глазах оранжевые звезды, вода пошла в ноздри, в уши, в желудок. Судорожно заходили по воде руки, но водоросли словно вцепились в мозг, в память, в сознание…
С другой стороны на двух парах весел поспешно шла лодка. Ленку очень быстро нащупали багром и за платье вытащили на поверхность. Через полчаса Ленка пришла в себя. Ваську нашли и отодрали от водорослей отдышавшиеся ребята. Но ни откачивание, ни искусственное дыхание не помогли. Васька Грушин был мертв.
4— Вот и скажите мне, что важней: почта — или почтальон? — завел как-то обычную волынку Культяпыч, рассевшись на своей постоянной перилке. — Выходит, что почтальон без почты собществовать может, это так. А вот как обойтиться почте без почтальона? Ась? Ну-кася!
Ребята молчали. Месяц прошел со дня Васькиной смерти, но ни веселье, ни гулянки как-то с тех пор на даче не налаживались.
— Теперь почта может быть и без почтальона, — необычно серьезно сказал Николка. — Теперь есть радио, всякое известие можно получить.
— А как твое радиво будет действовать без радивиста? — напустился Культяпыч на Николку. — Радивист должен быть, а без него радиво твое — одна палка. Не-ет, это ты не говори. Машина без машиниста — это все равно что шти без соли…
Разговор не склеивался. Культяпыч выпил стакан чаю, сказал:
— Водка, она хлеще, она от зуб помогает. Ну, а затем до свиданья, — и поплелся восвояси. Но, проковыляв весь палисадник, вернулся и таинственно спросил:
— Это што жа, Аленка-то ваша, ее и не слыхать?.. Раньше все, бывалоча, со смехом да с песнями, а теперь — ишь, поди ж… С книгой да с книгой… И сейчас все с книгой в саду сидит… Что, не в обиду будет спросить: не убивается она по Василию, ась?
— Не-ет, это ты, Культяпыч, зря, — задумчиво ответил Николка. — Она с Васей в любовь не грала. Так она, над смертью, должно быть, задумалась…
— Это вот что, друг Культяпыч, — пояснил Федор Зайцев. — Не знаю, поймешь ли меня. Ты вот толкуешь: баба — тормоз. А по-нашему выходит, что невежество тормоз. Василий учился. Утонул из-за нее — теперь она за книжку взялась… Это, друг, диалектика жизни.
— Ди-лех-тика, — протянул Культяпыч и повторил, стараясь запомнить: — Значит, дылехтика. Это как же понять?
— А понять это так, — охотно объяснил Зайцев. — Вот по-твоему выходит, что машина без человека существовать не может.
— Не может, — уверенно подтвердил Культяпыч.
— Верно. Так же и книга. Вася утонул — книга осталась. Ленка тоже человек. Она, видишь, подхватила книгу — и учится.
— Так, так, так, — обрадовался Культяпыч. — Это, сталоть, и есть дилехтика… Это вроде: убьют одного бонбандира у орудия, ан уж другой тут как тут. Тэ-э-эк-с.
Культяпыч опять заковылял по палисаднику. Подошел к Ленке, погладил ее по голове.
— Учиса, девушка, учиса… Всю дилехтику проходи… Настоящую пристройку к жизни получишь. А без дилехтики жизня — есто, брат, чеп железный.
24 ноября.Как только ребята закричали, что с Зоей опять обморок, я сейчас же бросился во двор, кое-что припас и бегу обратно, спрашиваю: где? Мне говорят, что в аудитории. Я сейчас же в аудиторию. Смотрю, лежит она, как всегда, бледная и зубы стиснула. Я говорю:
— Приподнимите ее чуть-чуть.
Ребята приподняли, а я сунул за ворот комок снега. Она как вскочит да как заорет не своим голосом!! Ребята захохотали, а уж бежит Елникитка с нашатырем!
— Что такое?!
— Да вот, Зоя упала в обморок, а Костя Рябцев ее вылечил…
— Ка-ак вылечил?
— Снегом.
Тут Елникитка на меня, что это бесчеловечно, и что это не по-товарищески, и что она меня вынесет на общее собрание. Но пришла Зинаидища, посмотрела на Зою и на меня и говорит:
— Елена Никитична, успокойтесь! Зоя больше в обморок падать не будет.
Зоя засверкала глазищами, запаровозила и — дралка, а Зин-Пална мне говорит:
— Только, пожалуйста, в следующий раз с моего ведома!
И ушла. А зачем это с ее ведома? Раз я — учком, значит, и обязан.
Скоро сдавать зачеты за ноябрь, а у меня еще и за октябрь не все сданы. Учкомство сильно мешает. Да и редкомиссия тянет писать в «Красный ученик», а времени ни на что нету.
26 ноября.Открылась запись в комсомол, и мы с Сильвой подали заявление в ячейку. Говорят, что скоро нашу ячейку присоединят к какой-нибудь производственной. Это очень важно, а то на наших собраниях скучища зеленая.
27 ноября.
Мы с Ванькой Петуховым ходили к беспризорным, и вот что из этого вышло. Я очень люблю таинственность, а это надо было делать очень тайно, потому что если узнают шкрабы, то из этого может выйти целый прецедент. Было это так. Ванька зашел за мной часов в девять, будто в кино, и мы пошли. Был сильный мороз — градусов двадцать. Пришли мы в этот самый разваленный подвал. Нас сначала не пускали, а потом пустили. Подвал громадный, и в нем такой же мороз, как на улице, поэтому в разных углах горят костерики, только они загорожены разным барахлом, чтобы с улицы не было заметно. Когда мы с Ванькой крались по разваленным камням, было очень жутко, так же, как в кино, когда сыщики крадутся. Они нас сначала не тронули, потому что Ваньку знают и считают его за своего. Одеты они все в страшные лохмотья, и запах от ребят идет аховый, все равно как из уборной, даром что мороз… Их там довольно порядочно, и греются у разных костериков: у одного — места всем не хватит. Как Ванька вошел, все на него накинулись:
— Даешь сказку!..
Ванька подсел к костерику и прочел им сказку про серебряное блюдечко и наливное яблочко. Страшная буза! Я и не подозревал никогда, что такая буза может быть в книжке напечатана. Потом беспризорные ребята просили еще, но Ванька не захотел. Тогда они вытащили самогонку и стали угощать. Ванька выпил немножко, я отказался. Потом они стали играть в карты, а мы собрались уходить, как вдруг кто-то тащит меня к костерику. Я упирался, но тот подтащил к самому огню и орет:
