Наталья Долинина - Мы с Серёжкой близнецы
Серёжка с Бубновым убежали, а мы с Галей гулять пошли.
Галя спрашивает:
— Ты Бубнова маму видала?
— Нет. А ты?
— Я видела. Она старая. Но хорошая, вот честное слово. Она его любит как, Сашку! Только ей некогда. И ещё она всегда плачет.
— А Бубнов по своему папе скучает?
— Нет. Он ведь его не видел.
— Галя! А ты… Скучаешь?
— Очень. Он ко мне приходит. У меня знаешь какой папа! Я его люблю. Только он редко приходит — в неделю раз. Когда мамы нет дома.
Как же это так? Папа от неё ушёл, а она его любит? И скучает. А Бубнов совсем своего папу не знает… Он, может, правда погиб…
— Галя!
— Что?
— Ты поэтому с Сашкой Бубновым подружилась, да? Потому что он тоже без папы живёт?
— Не знаю. Он меня раньше дразнил, а теперь не дразнит. С ним весело, с Бубновым.
— И он совсем не хулиган.
— Кто это сказал, что наш Бубнов хулиган?
— Мишки Кузнецова мама Марии Тимофеевне говорила.
— Что она знает, Мишки Кузнецова мама? Что она понимает про хулиганов! А Мария Тимофеевна что?
— А она: у этого ребёнка, говорит, обстоятельства…
— Это она правильно, Маша… ты только никому не говори. Нас с ним знаешь как дразнили: жених и невеста.
— Ну да?
— Честное слово. Я даже плакала. А Саша говорит: плюнь на дураков. Я и плюнула.
— А они?
— А они больше не дразнят.
А мы-то с Серёжкой ничего не знали!
Как мы ходили в гости
На улице так тепло — скоро Первое мая. И мне разрешили в носках. А Гале — нет, не позволяют. Ей теперь совсем уж ничего не позволяют, потому что мама всё время за неё боится — как бы не заболела, да как бы не простудилась. Но мы не очень-то огорчаемся: Галя как выйдет из дому, сразу закатывает свои чулки — и пожалуйста!
Сегодня мы без Гали и без Бубнова. Мы с Серёжкой и с папой идём в гости. Потому что у дяди Игоря родилась Наташа и её как раз привезли домой. А мама не может: у неё занятия. Вечно у неё занятия!
Утром мама оставила нам денег и говорит:
— Как только вернётесь из школы, идите в магазин и купите Наташе подарок. Игрушки выберите сами, только помните, что ребёнку восемь дней, а не восемь лет.
А из вещей велела купить ползунки. Это такие штаны с чулками вместе. Ещё они почему-то называются черепашками. Вот мы сразу после школы и пошли в «Детский мир». За этими ползунками, конечно, очередь. Я встала, а Серёжка пошёл в кассу платить. Только он отошёл, слышу — шум.
— Мальчик, ты за кем?
— Вот за тётенькой.
— А где твоя мама?
— На работе.
— А с кем ты пришёл?
— С сестрой.
— Где сестра?
— В очереди стоит.
— Позови её сюда.
— Зачем?
— Какой невежливый ребёнок! Что же ты, и платить сам будешь?
— Да.
— И что же ты покупаешь?
— Ползунки.
— Кому, деточка?
— Знакомой девочке.
— Нет, вы видели! Отпускают ребёнка одного в магазин покупать детские вещи! Мальчик, а сколько лет твоей сестре?
— Восемь.
— Безобразие! Ну-ка, отойди, мальчик. Всё равно ты всё перепутаешь.
А Серёжка не отходит. И кассирша ничего, не ругается. Серёжка говорит:
— Трое ползунков. Четыре восемьдесят девять.
Кассирша выбивает, а тётка сзади:
— Деточка, кто тебе сосчитал деньги?
Серёжка, вижу, разозлился и молчит. А тётка:
— Вот дети пошли. Ну конечно, какое может быть воспитание — с малых лет по магазинам, чего только не наслушаются.
Принёс Серёжка чек и говорит мне:
— Получай сама. А то опять, как с чайником будет.
С чайником это да! Это было дело. Мама однажды легла спать, а про чайник забыла. Он и распаялся. Ну, дала она Серёжке деньги и отправила в хозяйственный на угол чайник купить. Серёжка пришёл, видит: такие же точно чайники стоят, как наш, распаянный. Он и говорит:
— Дайте, пожалуйста, вон тот зелёный чайник за два тридцать пять.
А продавщица тоже:
— Ты с кем пришёл?
— Один.
— Тогда иди домой.
— Почему?
— Не дам я тебе чайника. Может, тебе не тот нужен чайник. Может, потом твоя мама придёт. А мы товар не обмениваем.
— Так мама не придёт.
— Иди, мальчик, сказала тебе.
Мама тогда очень рассердилась и сказала продавщице:
— Что, — говорит, — за водкой, что ли, я сына послала? Где это сказано, чтобы детям чайники не продавать?
А продавщица:
— Вы, гражданка, не возмущайтесь. Так проще, когда взрослые приходят.
Серёжка теперь никак не может забыть этот чайник. И послал меня ползунки получать. А я и получила — подумаешь? Голубой, розовый и ещё жёлтый. И немножко продавщице наврала. Как будто у меня сестрёнка родилась. Ну и что же, дядя Игорь ведь говорит, что мы ему как родные дети, вот и получается правильно. И ещё мы купили погремушки — такие красивые! Попугай на кольце, и красный мишка. И резиновую утку — нажмёшь, пищит. И пока шли домой, всю дорогу гремели погремушками и пищали уткой.
А теперь мы идём к Наташе. Идти далеко. Папа говорит:
— Ну как, дойдёте или на автобус сядем?
— На автобус!
Мы бы дошли, но автобусы как раз к дяде Игорю ходят стеклянные. А мы на таком ещё ни разу не ездили. Очередь на него длиннющая! Всем, конечно, хочется на таком автобусе прокатиться. Стали мы в очередь.
И что ты скажешь — опять тётенька:
— Вы бы, гражданин, с детьми-то с передней площадки шли.
Вечное дело! Нам уже год с задней площадки полагается. Но разве им объяснишь! Подходит автобус. Влезли кое-как. Папа платит. Тут кондукторша.
— Гражданин, куда вы с детьми в заднюю дверь вошли?
— Так они же большие!
А тётка сразу:
— Мы ему говорили! Он не слушал! Вот они, отцы. Нет у них жалости. Как теперь пробиваться будете?
— Нам до конца ехать. Не надо пробиваться.
Кондукторша с нами согласилась:
— Вообще-то правильно, к порядку приучает.
Тёткам лучше бы замолчать, но они снова:
— Вот так и таскают детей. Нервы треплют и себе, и людям…
Папа молчит, а мне обидно. Я и говорю:
— Потому что мы по закону поступаем. Как полагается…
А тётеньке одной очень Серёжка понравился. И около неё как раз свободное место. Она Серёжку и позвала.
— Садись, — говорит, — деточка.
Серёжка не сел. Меня посадил. Опять плохо.
— С таких лет кавалерствовать начинает.
До чего эти тётки надоели! Насилу мы дождались, когда выходить из автобуса. А Наташа у дяди Игоря до чего интересная! Только спит всё время. Ножки такие маленькие. Мама говорила — красные. И ничего такого, очень даже беленькие. И лысая совсем. А глазищи большие, голубые. Прекрасная Наташа!
Мы много ей дали игрушек — и погремушки, и утку, и разные ещё, потому что мама тоже купила. Но она не берёт. А тётя Зина очень ползункам обрадовалась и сразу стала Наташе надевать. А дядя Игорь говорит:
— Ты ей ещё бальный туалет надень. Велики же ей эти тряпочки. Утонет она в них.
Тётя Зина нам дала Наташу подержать — и мне, и Серёжке. Страшно до чего — вдруг голова отвалится. Нетвёрдая она какая-то. Тётя Зина тоже боится, оказывается. Даже не хочет из-за этого Наташу купать. Но папа сказал, что мама завтра приедет и покажет, как выкупать. Вот бы это сегодня было! А тётя Зина обрадовалась, что мама приедет, и сразу стала на стол накрывать. Всего-всего наставила. Наташа спит в коляске, а мы пируем. Папа с дядей Игорем, конечно, запели свою «Кто в Ленинград пробирался болотами», а мы с Серёжкой едим всё подряд. Особенно Серёжка. Когда пришли домой, мама спрашивает:
— Ну, как Наташа?
А Серёжка говорит:
— У меня чего-то животу тяжело. Я, мам, наверное, объелся.
— А что ты ел?
— Я-то? Я всё ел. Что у них было, всё я и съел. И салат, и пирог, и торт, и конфеты. Тётя Зина всё накладывает и накладывает. А я всё ем да ем. Вот и объелся из вежливости.
Серёжка и Тыкалка
Маму вызывают в школу. Ну что всё-таки мы за люди! Всего осталось доучиться один месяц, и послезавтра Первое мая. А у нас опять такие дела! Пришли мы сегодня на пение. Кто подальше сидит — разговаривает, книжку читает. Мы с Галей, например, играем в бумажные куклы. А Серёжка с Бубновым — на первой скамейке. Им некуда деться: поют. Ноты отвечают. И вдруг Тыкалка подходит к Бубнову:
— Ты почему не в форме?
А у Бубнова, правда, Серёжкина куртка надета. Потому что его мама форму выстирала.
— Мне Мария Тимофеевна разрешила, — говорит Бубнов.
— А я тоже хочу знать, почему ты не в форме.
— Мама форму выстирала. Сохнет форма.
Тыкалка поморщилась и заявляет:
— Что-то очень долго сохнет она. Могла бы и поторопиться твоя мама.
А Бубнов только первый день без формы пришёл. И ему, конечно, обидно. Зачем она про его маму так: могла бы и поторопиться…
