Сергей Иванов - Его среди нас нет
— Да, странно, — сказала Алена Робертовна со значением. — Действительно странно… Ты не находишь, Годенко?
— Следи за тем, что происходит! — услышал Сережа в своем ухе раздельный приказной шепот. Сама же Таня тщательнейшим образом все записывала — слово в слово, точка в точку — как слова песен Высоцкого.
— Что ж, садись, Лида. Извини, если я тебя обидела невольно… И ты, Годенко… Садись пока.
А вот дальнейшее Сереже действительно показалось странным. Это, он понял, надо запомнить: на Гришку грянуло оскорбление. Ведь и учительница, и Самсонова, хоть прямо ничего и не сказали, но явно намекают на его, годенскую, причастность к пропавшему журналу. Оскорбление! А Гришка вместо того, чтобы заорать, по своему обычаю, вместо того, чтобы вылететь из класса, просто сел и опустил голову. Может, ему было стыдно, как уличенному. Нет, представьте. Он себя лишь сдерживал. Он себя сдерживал изо всей силы… Странно!
— Продолжим урок, ребята. — Тут Алена глянула на часы. — А впрочем, запишите домашнее задание!
Полетел звонок! Сережа, как и почти весь шестой «А», сразу встал — после такого напряжения хотелось подвигаться. Лишь Годенко остался сидеть за партой. Да Самсонова. Да Таня Садовничья, которая продолжала быстро писать. И только дымящейся трубки ей не хватало да квартиры на Бейкер-стрит. А Ватсон — вон он, стоял здесь, глядя на шефа глазами, полными внимания и усердия. Таня поймала этот взгляд. И ох как трудно было ей не улыбнуться.
— Сядь-ка на минуту!
Пододвинула листок, который был озаглавлен: «Узнать, решить». И дальше в столбик:
1. Был ли выгнан с урока Слюдов?
2. Была ли в учительской Роза Григорьевна?
3. Заходила ли Алена Р. перед уроком в учительскую?
4. Кому выгодно, чтобы пропал журнал?
Сережа пробежал листок, и в первую секунду ему показалось, что он все понял, но…
— Вопросы потом, — сказала Таня. — Сейчас ты ведешь разведку по пункту первому, я по пункту второму. Третий и четвертый исследуем дедуктивным методом.
«Незнакомец из Менга» № 2
«Дедуктивным методом» — это здорово. За дедуктивный Сережа мог бы перенести и ее руководящий тон. Но вот идти в шестой «Б» и узнавать про Слюдова… Страх сунул за шиворот Сереже Крамскому свою ледяную руку.
А дело вот в чем. Когда они ходили на тренировочные раскрытия преступлений, то однажды им пришлось столкнуться с мальчишкой из шестого как раз «Б». Это был довольно расхлябанный тип. Сережа его приструнил почти без всяких усилий. Однако этот мальчишка, Соболев его была фамилия, Сереже, что называется, «пообещал»…
Обещанного, как известно, три года ждут. И Сережа не очень беспокоился насчет Соболевских угроз. Но одно дело — не беспокоиться, и совсем другое — идти прямо в логово противника.
Тут уж у Соболева, каким бы ни был он рохлей, а забитое чувство гордости должно взыграть! К тому ж поддержка родного класса обеспечена.
В общем, соваться туда было чистым самоубийством. А тут надо еще добавить, что разведку Сереже предстояло вести не только в чужом классе, но и на чужом этаже!
Школа у них была экспериментальная (теперь есть такие: либо с каким-нибудь особым уклоном, либо по какой-нибудь особой программе, либо прямо говорят — экспериментальная). И в качестве одного из экспериментов решили расселить классы «по семьям». Чтоб на одном этаже учились и первачата, и средние, и старшие.
Пусть, мол, младшие не боятся старших, а старшие учатся опекать младших… И вот теперь Сереже из-за этого эксперимента пришлось со своего третьего этажа идти на опасный четвертый.
Он так тяжело шел по ступенькам, как, наверно, никогда не будет ходить в своей жизни. И даже когда в середине где-то там двадцать первого века ему исполнится семьдесят два года…
Шел и старался успокоить себя надеждой: посмотрит на этого Слюдова — и сразу будет ясно, выгоняли его или нет! Ведь нормального человека за всю школьную жизнь выгоняют с урока раза три-четыре, не больше.
То есть для него это событие.
А значит, по лицу обязательно должно быть заметно!
Так рассуждал Сережа. И в то же время он точно знал, что никогда не разрешит себе довериться какому-то беглому взгляду. Ведь тут решается судьба человека, его честное имя.
А что? Разве нет? Береги платье снову, а честь смолоду! Если Сережа определит, что Слюдова никуда не выгоняли, то, стало быть, Годенко врет. И тогда…
Не имеет значения, что Годенко болеет за «команду Серовой», а Сережа за «команду Самсоновой»: ведь и сыщику надо беречь честь смолоду, а не одному только подозреваемому!
Собрав мужество, изобразив на лице своем всю возможную независимость, он заглянул в шестой «Б». Слюдова он увидел сразу, и Слюдов ему не понравился!
Слюдов был абсолютно спокоен.
То есть по результатам визуального обследования можно было сказать: его не выгоняли. Сидел за партой и читал книжку. Даже не учебник, а именно книжку, художественную литературу — до того он был спокоен.
— Э? Чего читаешь, Слюда? — спросил Сережа.
Они почти не были знакомы, и Сережа мог лишь догадываться, что прозвище этого человека, если исходить из обычных школьных правил, должно быть как раз, наверное, Слюда.
Предполагаемый Слюда поднял голову:
— А тебе-то что? Вали отсюда!
Это было не оскорбление, не вызов на драку, просто нормальное отношение жителя четвертого этажа к чужаку-третьеэтажнику. И при этом опять полное спокойствие! Так, интересно, интересно!
Но Сереже вдруг очень неинтересно стало вести аналитическую работу. Потому что еще несколько человек с хмурым недоумением стали смотреть на него. Вот тебе и «семья»! Впрочем, экспериментаторы, как известно, имеют право и на отрицательный результат.
Соболев в поле зрения так и не возник. Сереже удалось благополучно исчезнуть — задание практически было выполнено: на девяносто процентов он мог бы головой ручаться, что Слюдова не выгоняли.
На девяносто! Значит, для отрубания головы оставалось десять.
В сущности, это очень мало: один шанс против девяти. Например, если вероятность того, что вас завтра спросят, — один против девяти, можете смело не учить.
Да, очень мало! Но только не когда речь идет об отрубании головы и… о чести человека!
А Таня сейчас наставит на него свои синие прожекторы… Чтоб только не идти к себе на третий, Сережа поднялся на пятый этаж. Абсолютно ни для чего. Это был совсем маленький, как бы «аристократический» этажик. Его почти весь съедал огромный актовый зал. А кроме уместились только раздевалка для артистов и десятый «А».
Здесь было тихо, десятиклассники, занятые собой, не обращали внимания на угрюмого мальчишку, уткнувшегося носом в оконное стекло.
Слякоть и муть были за окном — чего там высматривать. Октябрь щедрой своей рукой засевал мокрыми зернами поля, и леса, и улицы, и крыши домов. Сережа смотрел на пролетающий частый дождь… А вспоминалось ему совсем иное утро — погожее, беззаботное.
Солнце светит сквозь нагретый влажный туман. Сережа идет по длинной и прямой просеке. Лес — елка и немного сосны. Каждое дерево стоит здесь не меньше лет ста. Каждое огромно, с кроной под небеса. В таком лесу видно далеко меж круглых прямых стволов. Идешь по такому лесу, и кажется, что идешь во сне.
И вдруг чем-то пахнуло ему прямо в лицо, удивительно знакомым, густо-сладким, похожим то ли на духи, то ли на… мамину помаду…
Он даже остановился. Ведь это густой стеною на него шел сладкий малиновый дух!
Сережа хорошо помнил свое удивление и даже волнение. Он не очень интересовался этой малиной. Ну, как объектом охоты. У них малина росла на дачном участке.
Но он никогда не знал, что так откровенно, просто и сильно может пахнуть лесной малиной. Он думал — только где-нибудь в тайге, где-нибудь в рассказах Пришвина или Бианки.
И оттого настроение у него стало особое. Он свернул со своего пути и отправился на поляну, где познакомился с той необыкновенной девчонкой, с будущей Таней… И долго ходил у корявой, медленно умирающей березы: ему хотелось найти шарик, в пару для его собственного одинокого шарика.
Казалось: найду — и что-то случится. А береза неподвижно висела над ним зеленым воздушным шаром. И словно тоже ждала: найдет он или нет.
Шарик Сережа так и не нашел, но все равно возвращался домой задумчивый и таинственный. Смотрел на себя как бы со стороны и становился еще таинственней. И дома, ни с кем не разговаривая, замкнуто пил чай…
Вот что ему вспомнилось и, может, вспоминалось бы дальше. Да тут зазвенел звонок — Сережа тотчас вернулся на грешную землю и опять увидел перед собой заплаканное окно, октябрь.
И вспомнил тяжелое свое положение.
Поскольку ничего другого ему просто не оставалось, он пошел по лестнице к себе на этаж, на урок. А что скажет Таня, об этом лучше было совсем не думать.
