Ирина Пивоварова - Тройка с минусом, или Происшествие в 5 «А».
И только она так решила, как сразу успокоилась и выскочила из тёмного подъезда на улицу.
Ох, какое тут было солнце!
Оно светило, сияло изо всех сил. И снег на деревьях, крышах и заборах сверкал ослепительно, и дым шёл из труб кверху, прямо в синее-синее небо!
«Ура!» — захотелось крикнуть Ане, но она не крикнула. Ведь она была староста класса и круглая отличница и не какая-нибудь там первоклассница, а как-никак училась в пятом. А это вам не шутки!
Всё-таки она не утерпела и немного подпрыгнула по дороге, но тут же оглянулась: не видел ли кто и не подумает ли про неё чего плохого…
Но люди шли по своим делам. Никто не обращал на неё никакого внимания, и тогда Аня совсем забыла, что она староста и отличница учёбы, и принялась подпрыгивать так, что голуби испуганно шарахались во все стороны.
Бодрым галопом Аня проскакала через три проходных двора и оказалась на большой шумной московской улице.
Ну и весёлая же была Москва в этот солнечный зимний день!
Бежали машины, звенели трамваи, и самолёты летели в небе, и торопились по улице прохожие… Всё двигалось и спешило. И Аня незаметно для себя прибавила шагу. Она почти побежала. И ей стало приятно оттого, что она так торопится вместе со всеми, и ей даже показалось, что все эти люди, и она вместе с ними, спешат по какому-то одному и очень важному делу, и она сделала такое же озабоченное, как у других людей, лицо.
Почти все люди на той стороне улицы направлялись в метро. И Аня тоже вошла вместе со всеми. Опустила в автомат пять копеек, осторожно, бочком прошла в узенький проход — она всегда боялась, что её прихлопнет какой-то штукой, которая выскакивает из автомата, — и села в поезд, и поехала с пересадками до станции «Электрозаводская», где на тихой маленькой улице помещалось пятиэтажное серое здание научно-исследовательского института мясной и молочной промышленности.
«Надо будет попросить у мамы шахматы, — думала Аня. — Надо поскорее научиться… А кто же меня научит?.. Придётся записаться в шахматный кружок. Нет, там, наверное, очень долго. Надо самой побыстрее… Это, я думаю, не очень трудно. Куплю самоучитель и быстренько научусь». И Аня вспоминала, что могла научиться играть в шахматы ещё летом, в пионерском лагере, и ругала себя, что не сделала этого.
«А как же быть с коньками?» — думала Аня.
Кататься на коньках она, правда, умела, но с грехом пополам. Она не любила ходить на каток. Ей не нравилось, что там все толкаются, и она всегда боялась упасть и разбиться. Но сейчас она решила во что бы то ни стало научиться кататься на коньках не хуже Агафонова, и для этого ходить на каток каждый день, начиная с сегодняшнего вечера.
Сделать это было нетрудно. Каток был в соседнем дворе.
Аня сидела в метро и старательно подсчитывала, сколько дней остаётся до концерта. Оставалось восемнадцать дней…
Надо было решить ещё один вопрос: любит ли она стихи?
Этого она не знала.
Да, конечно, она любила стихи, которые они учили в школе. Например, «Крестьянские дети» Некрасова из поэмы «Кому на Руси жить хорошо» или «Русь» Кольцова. Но любит ли она другие какие-нибудь стихи, она не знала, потому что никогда их не читала.
«Надо будет взять в библиотеке», — думала Аня.
Но какие именно надо взять в библиотеке стихи, она тоже не знала. Боря не написал, какие стихи он имеет в виду.
«На всякий случай возьму побольше всяких», — подумала Аня и успокоилась.
Оставались только марки. Ну, марки… это она любила. У неё у самой было собрано штук двадцать пять марок. Они все были совершенно новенькие, неиспользованные, и Аня ими очень гордилась.
А дорога всё не кончалась. Аня сделала две пересадки, и ей ещё надо было проехать целых три остановки. Время тянулось бесконечно. Но вот наконец поезд подъехал к станции «Электрозаводская», и Аня первой выскочила из раскрывшихся дверей. Не помня себя, она добежала до здания института и остановилась только в раздевалке.
— Ты к кому, девочка? — спросила её пожилая гардеробщица в меховой чёрной безрукавке поверх голубого линялого халата.
— Я?.. К маме, — довольно храбро сказала Аня, и её пропустили.
По институту ходили люди. Бегали озабоченные женщины с папками, торопливо продвигались мужчины с толстыми портфелями. Какая-то старушка несла термос. Она посмотрела на Аню лукаво.
Научно-исследовательский институт мясо-молочной промышленности был очень уютный. Всюду были длинные жёлтые коридоры. Их стены украшали красивые противопожарные плакаты.
В коридорах было много комнат, которые то и дело открывались и закрывались. Из них выходили люди и удивлённо оглядывали Аню с ног до головы.
Аня поднялась на третий этаж и направилась в дальний конец коридора, в институтскую столовую.
ВСТРЕЧА В ИНСТИТУТСКОЙ СТОЛОВОЙ
— Анюта! — вдруг услышала она за спиной полнозвучный женский голос и вздрогнула от неожиданности. — Ты ли это? Что ты здесь делаешь?
Аня обернулась. Перед ней, сияя мохеровой оранжевой кофточкой, крутыми жёлтыми кудрями и чёрными лакированными туфлями, стояла мамина подруга тётя Тамара Никитина. Вокруг её тяжеловатой фигуры распространялось тёплое облако духов «Жди меня».
— Анюточка! — продолжала громко восклицать тётя Тамара. — Как ты выросла! Как похорошела! Какие у тебя чудные сапожки! Где мама их достала? Надо и мне своей Нинке такие купить!
Всё это тётя Тамара произносила, обнимая и тормоша изо всех сил Аню. Запах духов «Жди меня» щипал Ане глаза.
— Постой-ка, — вдруг сказала тётя Тамара, отстраняя Аню, — да ведь Ирина, кажется, и понятия не имеет, что ты здесь! Я только что её видела. Ты, наверное, её ищешь?.. Пойдём же скорее к ней!
И она потащила слегка упирающуюся Аню по коридору, и вскоре младший научный сотрудник научно-исследовательского института Залетаева Ирина Васильевна была немало удивлена, увидев так неожиданно перед собой свою дочь.
— Анюта… — произнесла она, широко открыв глаза. — В чём дело?! Почему ты здесь?
— Понимаешь, мамочка… — забормотала вконец растерявшаяся Аня. — Я… мне… Ну, я соскучилась… вот и приехала.
— Но кто тебе разрешил ехать одной в такую даль?
Аня не отвечала. Ей никто не разрешал ехать.
— Уроки ты, по крайней мере, сделала? — продолжала вопрошать Ирина Васильевна.
— Да, — сказала Аня.
Вокруг стояли и глядели на неё мамины сотрудники, и она не решилась признаться в том, что уроки ещё не сделала.
— Ах, Ирина Васильевна, какая у вас дочь умница! — вздохнула одна из маминых сотрудниц, Раиса Николаевна. — Не то что мой балбес… Он, по-моему, вообще уроков не делает.
— А моя посидит кое-как минут пятнадцать — и на улицу. Никакого сладу с ней! — пожаловалась другая, имени которой Аня не знала.
— Да, — сказала третья, — вам, товарищ Залетаева, позавидовать можно.
Ирина Васильевна осталась, видимо, довольна такими приятными словами своих сотрудниц, и поэтому она взглянула на Аню теперь уже не так строго.
— Ты пообедала? — спросила она Аню.
— Пообедала, — отвечала Аня. Но, спохватившись, сказала: — Только я очень пить хочу, мамочка.
— Она пить хочет, — ласково заулыбались сотрудницы. — Молодая, набегалась… Ирина Васильевна, между прочим, у нас в буфете лимонад есть!
— Ну пойдём, я угощу тебя лимонадом, — сказала Ирина Васильевна. — Но в следующий раз, пожалуйста, так не поступай. Предупреждай меня, по крайней мере. И мама с дочерью отправились на третий этаж в институтскую столовую.
В столовой было уже совсем мало народу. Обеденный перерыв кончился. Две женщины в грязноватых белых передниках мыли в тазу тарелки и стаканы. Одна вытирала тряпкой зелёные и красные столики. Буфетчица поправляла в витрине покосившуюся плитку шоколада «Алёнка». Было тихо, и пахло не очень вкусной едой.
Мать и дочь Залетаевы взяли в буфете бутылку тёплого лимонада и сели его пить.
И тут — ты, наверное, не поверишь, но это случилось в самом деле, и мы готовы тебе в этом поклясться, — тут отворилась дверь столовой, и в неё вошли — Аню бросило в жар — высокий подтянутый мужчина в тёмно-сером костюме и мальчик в ковбойке, но на этот раз не в зелёной, а в синей с коричневым.
Да-да, это были Борис Борисович Дубов и его сын Боря Дубов, ученик шестого класса 628-й средней школы.
Войдя в столовую, оба остановились и как будто бы растерялись. Оживлённый разговор между ними почему-то мигом прекратился, и даже казалось, что они тут же забыли об этом разговоре. Выражение их лиц переменилось. Смеющееся лицо мужчины вдруг стало растерянным и несколько даже ошарашенным, а весёлое и беззаботное лицо мальчика приняло суровый и, мы бы даже сказали, вызывающий вид.
Дубовы смотрели на Залетаевых. Залетаевы смотрели на Дубовых.
