Нина Дашевская - Я не тормоз
А так два. Не откроется.
А вот окно, кстати. Ведь не так уж и высоко. Точно, окно!
Я смотрю вниз и вижу: обитая жестью крыша подвала, блестит на солнце. Не прямо под окном, но можно прыгнуть и попасть на неё… Теоретически.
Во дворе катаются на своих досках какие-то младшеклассники. Одного я знаю; он Певчий. Не в смысле поёт, а фамилия такая. Имени не знаю как раз.
Рама заклеена. Я отдираю белую ленту, пусть, пускай! Я не могу здесь, у меня будет разрыв сердца, или чего там ещё, не знаю; но я точно взорвусь! Отдираю, открываю окно — в раме дрожит стекло.
— Эй, Певчий! — кричу я.
Певчий замирает от восторга, что я, старший, к нему обращаюсь.
— Можешь принести мой скейт? В раздевалке стоит. Знаешь мой?
— Знаю, — кивает он. — А зачем?
— Надо!
Симпатичный вообще пацан этот Певчий, шустрый. Вот и мой скейт.
— А как ты спустишься? — спрашивает он.
— А вот так!
Я вылезаю из окна. Вообще-то страшно, высоко ведь! Ногами наружу сижу. Холодно. Куртка в раздевалке.
Можно перевернуться на живот и аккуратно сползти, достать носком до крыши подвала…
Так безопасней. Но люди! Люди смотрят, Певчий этот, например…
Я спрыгиваю.
О, какой грохот! Все барабаны во вселенной не дают такого грохота!
Качусь по крыше, спрыгиваю, вскакиваю на скейт…
Почти как ковбой в кино.
За мной же никто не гонится!
Хотя — как не гонится, вон охранник кричит что — то!
Я еду вниз, под уклон. Сейчас неважно, куда, главное — скорость. Всё быстрее, быстрее!
Хорошая, быстрая машина, не хуже самоката, и неплохо я научился! Нет меня, не догоните, не ищите!!! Ушёл, как колобок!
Что дальше? Не знаю, что дальше. Какая разница? У меня даунхилл!
* * * Подарок судьбыОтменили черчение, и я — вжжжик! Уже дома! Ну, в подъезде, по крайней мере. Ещё только заканчивается шестой урок, а я уже здесь! Главное, нигде не зависнуть. Не открывать никаких интернетов, тем более — книжек. Есть страшно хочется, так что я съем то, что есть, холодное, со сковородки (ещё чего — греть! Перекладывать в тарелку, потом мыть! Зачем это?…), а потом … (кстати, что там, в сковородке, интересно?… Если курица, то даже и хорошо холодную). Опять отвлёкся; значит, я съем сейчас всё, что найду в квартире съедобного, и…
Я так и не решил, что я такого сделаю потом, в освободившиеся полдня. Потому что я забыл ключи. Понимаете? Нет ключей! И хорошо, если забыл, а не потерял…
Сажусь прямо на самокат под дверью. Он почти чистый, прямо так сажусь. Влево-вправо, езжу тихонько… Что делать?
Ну, ясно что. Бежать. К маме в театр, за ключами.
Сумку с учебниками бросаю прямо здесь, на лестничном подоконнике (кому нужны мои учебники?…)
И лечу на метро. В общем, тут до театра полчаса, не так уж и сильно я испортил себе день.
Звоню маме с проходной служебного входа.
— Игнат? Что, ключи? А, так ты уже здесь? Слушай, так это отлично! Я сейчас!
Она спускается, такая «другая мама», рабоче-театральная. Мне страшно нравится, когда она такая; и нравится, как уважительно с ней все здороваются: и охрана, и балерина, и какая-то суровая тётенька в чёрном пиджаке с брошкой-цветком на груди.
— Представляешь, у меня как раз перерыв! Полчаса.
— И что? — не понимаю я.
— Пойдём кофе пить! — говорит она.
Кофе пить… Это такое взрослое! Не «пойдём, я тебя покормлю». А совсем другое.
Мы идём не в служебный буфет, а на улицу, там французская булочная и два столика. Мне нравится, что мама перебегает дорогу без пальто, прямо как мы на перемене бегаем в киоск.
Мы садимся на подоконник, такие там широкие подоконники с цветными подушками.
— Здесь вкусные круассаны, — говорит мама. Никаких тебе «после супа».
Я вдруг придумываю одну штуку. Если сейчас круассаны и кофе куплю я, а не она. Это будет космически взросло.
— Два круассана и два кофе, — говорю я, и голос предательски ломается; ну и что, повторяю ещё раз.
Мама сияет.
А я спотыкаюсь, конечно, о свой самокат. И словно в замедленной съёмке вижу, как кофе вырывается из стакана, прямо подпрыгивает там, внутри, и … Только не на маму!
И он слушается, и аккуратно проливается на самокат. Ну, и на меня немного, но главное — не на неё. Сейчас она скажет: ну, как всегда!
…Но она не говорит. И что джинсы буду сам стирать, тоже не говорит.
Просто даёт мне салфетку. И улыбается, улыбается!
Потом мы пьём кофе.
— Как у тебя дела? — спрашивает она.
— Нормально, — отвечаю я. Чего ещё говорить- то?
У неё звонит телефон.
— Женя? Извини, я сейчас занята… Да, потом. Мы тут кофе пьём. С кем? С Игнатом! — гордо-гордо говорит она и жмёт отбой.
И я тут же неожиданно рассказываю ей и про Марго, и про новенького Зайцева, мне вдруг становится так легко говорить…
И она тоже рассказывает про театр…
А потом ей надо бежать, и мы уходим, она бежит через дорогу… Я раскрываю самокат.
Внутри меня круассан и кофе, и какое-то страшное удовольствие.
Улица идёт чуть под горку. Ближайшее метро — совсем рядом, но вверх. И я не могу удержаться — еду вниз. Просто встаю на свой самокат и толкаюсь. Здесь не асфальт на тротуаре, а гладкие плиты, как в метро. Идеальные!
И я качу вниз… остаётся только чуть притормаживать — люди же, люди на троутаре…
Машины стоят в пробке. А я лечу! Ослепительный, сумасшедший даунхилл! На полкилометра, наверное.
И потом, пока я еду в метро и привычной дорогой качу дальше домой, у меня в ушах только свист ветра и скорость, скорость, как я качу вниз по Дмитровке.
Внутри метро — его нутро
Оно многокилометро —
вое. И не влезает в стро…
И только в подъезде я понимаю, что забыл взять у неё ключи. Забыл!
Автоматически беру свою сумку с подоконника и встряхиваю её. Будто какой-то звон?…
Не мелочь ли?
…Нет, не мелочь. Ключи аккуратно лежат во внутреннем потайном кармане.
Их там не было! Я же смотрел!!!
… Это был мне подарок. Иногда за рассеянность полагается не наказание, а подарок. Вот, как мы с мамой пили кофе. Хотя это была не рассеянность, а… Ну, не знаю. Когда ключей не было — точно! — а теперь они есть. Это что?
* * *Я опять в метро. Никого почти нет, и я сажусь. Чёрт, оказывается, устал. А было незаметно. Сел — и сразу ноги гудят. Открываю свой блокнот, пока не забыл рифму.
Проездная карта
Действительна до 22 марта
Рядом сидит девушка с планшетом. Студентка, наверное. Взрослая, лет 16. Тоже что-то строчит. Я кошусь в планшет и вдруг вижу: стихи. Слов не вижу, неловко смотреть в чужое. Но стихи, по форме видно.
Ничего себе. Она тоже сидит и пишет стихи, прямо сейчас!
Я записываю в свой блокнот, чтобы не забыть:
Рядом сидит девочка
И пишет стихи в планшет
Может, просто так,
А может, и нет.
Может, и правда — поэт.
Всё ж таки очень трудно удержаться и не посмотреть. И я смотрю. И вижу строчку внизу.
«Рядом со мной чувак пишет стихи в блокнот. Значит, такие не перевелись; а я думала — всё, аут».
После слова «аут» она поднимает на меня глаза. Обычное лицо, некрасивое, ничего особенного. Никогда бы не подумал… Такая толстоватая девочка, совсем не хорошенькая.
Она вдруг увидела, что я прочитал. И совершенно нахально заглянула ко мне. И тоже прочитала.
Вдруг мы начинаем хохотать. Сразу. Хохочем, и не можем остановиться.
Моя Театральная! Чуть не прозевал!
Я выскакиваю в закрывающиеся двери…
И даже смело машу рукой в окно незнакомой, совершенно незнакомой девушке старше меня. Она машет в ответ.
Уууу. Какой я идиот. На эскалаторе меня обдаёт чем-то холодным, даже начинает трясти.
Что это было?
Как люди влюбляются. Нет, не так, точно. Она некрасивая, я бы так никогда не подумал, что она некрасивая, если бы да. Влюбляются в красоту. Наверное. Или нет, я пока не знаю, не пробовал.
Но вдруг. Вдруг я никогда, никогда в жизни не увижу этого человека? Ты придурок, Игнат.
Ты должен был взять телефон. Ну… Имя, хотя бы имя, и найти потом вконтакте. Или… Да всё, что угодно!
Поезд ушёл. Я никогда не узнаю, кто это был.
А вдруг, через десять лет, я увижу по телевизору. И узнаю, и окажется, что это настоящий, серьёзный поэт. А я прошёл мимо. Не догадался проехать лишнюю станцию. Вскочил, помчался куда-то.
Придурок. Ребёнок. Никогда бы нормальный человек не сделал такую глупость.
Ноги отказываются идти. Я прислоняюсь к стене возле метро, закрываю глаза… Нет, сейчас какая-нибудь сердобольная тётушка спросит, не плохо ли мне. Фу, только не это.
Отрываюсь от стены и иду, иду. Быстрее, быстрее… О, нормально. Нормально уже. Всё, всё, дышу.
Что это было? Какое-то помутнение рассудка. Ладно, проехали. Я иду и просто стараюсь получше запомнить это обыкновенное лицо, чтобы потом, через десять лет, узнать.
