Леонид Пантелеев - Республика Шкид (сборник)
«Здорово!» – подумал Петька. С гордостью подумал. И говорит.
– Это, – говорит, – вы нам везете! Хорошенько везите. Не растеряйте там по полешку.
Засмеялся ломовой и стал нахлестывать лошадь.
А Петька в приют пошел. Только к воротам подходит – выезжают из ворот пустые подводы. Удивился Петька.
«Неужели, – думает, – тоже дрова привезли?»
Вошел Петька во двор и глаза вытаращил.
А потом подкосились у Петьки ноги.
Весь двор был завален дровами. Огромная площадка от забора до забора была загружена березовыми, сосновыми и еловыми восьмивершковыми поленьями. Ребята с шумом укладывали дрова в поленницы, а заведующий Федор Иваныч бегал вокруг, потирал руки и кричал:
– Так! Веселей ребятки… Поднажмем, ребятки!..
Подбежал Федор Иваныч к Петьке, хлопнул Петьку по плечу.
– Так! – кричит. – Видишь?.. Сто кубов навалили. Видишь, как о вас, чертенятах, заботятся? Видишь?..
– Вижу, – сказал Петька. – Спасибочки.
И, качаясь, пошел Петька в глубь двора, к лестнице, да не дошел – упал на дрова. Заплакал.
– Ах, часики…
И больше ни слова. В слезах захлебнулся.
Сидит Петька, плачет. Льются слезы рекой. Не унять. Подбегает черняненький. Наклонился над Петькой.
– Что ты? – спрашивает. – Кто тебя? По какой причине плачешь?
Встал Петька, посмотрел чернявенькому в лицо и сквозь зубы:
– Пошел к черту!
Поднялся Петька, за перила держась, по лестнице. В коридоре сел на окно. Сидит и думает.
«Что, – думает, – теперь делать? Бежать? Обидно…»
Грустно Петьке. Сидит Петька на окне и в окно глядит. А тут кончили ребята складывать дрова, мимо бегут. Чернявенький пробежал, остановился. Подошел к Петьке, руку на плечо ему положил.
– Что? – говорит. – Что, брат, с тобой происходит? Грустишь ты? Да? Хочешь, я тебе книжку дам почитать?
– Нет, – говорит Петька. – Не хочу! Уйди ты, за ради бога!
Говорит чернявенький:
– Книжку если читать, то не так грустно. Я тебе непременно дам книжку. Ты «Нос» Гоголя читал?
Разозлился Петька.
– Никаких, – говорит, – носов не читал и читать не желаю. Уйди!
А тут другие ребята подошли, обступили окно, где Петька сидел. Слушают. Чернявенький и говорит:
– Посмотрю я на тебя… Ну и поразительный же ты тип!..
– Что??!
Вскочил Петька с окна. Горькая обида взяла Петьку за самое сердце.
– Что? – говорит. – Повтори! Как ты сказал? Паразительный? Это я паразительный! Сам ты паразит! Я тебе за такие слова – знаешь? – зубы посчитаю.
Сжал Петька кулак, замахнулся. Улыбается чернявенький и говорит:
– Напрасно, – говорит, – замахиваешься. Драться я с тобой все равно не буду.
– Ага! – закричал Петька. – Боишься!
– Да, – говорит чернявенький, – боюсь. Я, – говорит, – принципиально боюсь.
Замахнулся Петька еще раз, да опустил руку – не посмел почему-то ударить. Опустил руку и пошел качаясь. А сзади ребята хохочут, и больше всех одноглазый Пятаков хохочет…
Заплакал тут Петька от горькой обиды и пошел куда глаза глядят. Где-то под лестницей забился в угол – до вечера просидел. Даже к обеду не вышел.
Только к чаю вечернему в столовую заявился. Выпил чай свой, хлеба сожрал полфунта и спать пошел.
…Приснился Петьке сон. Сидит будто Петька на хавыре у бабки Феклы и мясо ест. Свинину. Пихает Петька свинину в рот громадными кусками, давится, глотает, а жир по подбородку течет и за рубаху стекает. А бабка Фекла еще на тарелку накладывает.
– Ïшь, – говорит, – ïшь, дурница, як може швидче…
Опомниться Петька не успел – подставляет бабка Фекла плошку с пампушками. Петька пампушки глотает, молоком запивает. А сам думает: «На сколько же это я наел?».
Стал считать, а бабка Фекла за него отвечает:
– Наел ты, – отвечает, – ровно на три рубля с лишним. Полагается мне с тебя получить…
Встает Петька и говорит:
– Бей меня, бабка Фекла. Нет у меня, бабка Фекла, денег. Нет у меня ни гроша.
– Зато, – говорит бабка Фекла, – у тебя часы есть… Гони часы в уплату долга.
Сунул Петька руку в карман – вытаскивает оттуда пачку денег. Одни червонцы вытаскивает. Штук сто. Дает Петька бабке Фекле штуки четыре.
– На, – говорит, – бабка Фекла… Получи.
Кланяется бабка Фекла в ноги. Благодарит Петьку за такую щедрость. А тут входят откуда-то кордонские ребята. Митька Ежик входит, Васька Протопоп, Козырь, Мичман… И все кланяются в ноги, и всем дает Петька по червонцу. А сам влезает на стул и кричит:
– Пойте! – кричит. – Пойте, задрыги, «Гоп со смыком»!..
Вдруг откуда-то кучерявый выскакивает. Выскочил, папкой махнул.
– А ну, беги! – кричит.
Страшно стало Петьке – побежал.
На улицу выскочил и бежит. А бежать сапоги мешают. Тяжелые на ногах полсапожки. Споткнулся Петька на каком-то углу и упал в канаву. В канаву упал – проснулся.
Весь в поту. Одеяло на пол сползло, разметались подушки. Жарко Петьке – дышать невозможно. А в окно луна смотрит. А рядом ребята храпят. Чернявенький рядом храпит. И над самой Петькиной головой вентилятор: ж-ж-ж-жу.
Поднял Петька одеяло, лежит, а спать не может. Страшная давит Петьку тоска.
Думает Петька о разных вещах, но больше всего о воле. Вольную жизнь вспоминает, горюет… А вентилятор все: ж-ж-жу! ж-ж-ж-жу!
Спать мешает Петьке.
Вот где-то вдали за окном паровоз загудел. Встрепенулся Петька.
«Ох, – думает, – хорошо сейчас на вокзале. На вокзале сейчас поезд московский встречают. Ребята наши все, поди, там. Карманы, поди, чистят у публики… Весело! А здесь лежи, как дурак, на простыночках…»
Приподнялся Петька на локте, оглядел спящих ребят, усмехнулся горько.
«И как это, – думает, – могут люди терпеть? Ведь живут же… И убегать не думают… Даже в лапту играют!»
Лежит Петька. Потом обливается. Спать не может. А вентилятор: ж-жу… ж-жу…
Вдруг далеко где-то колокол ударил.
На каланче пожарный ночные часы отбивал:
Бом-м!
Бом-м!
Бом-м!
«Три часа», – сосчитал Петька. И вдруг – часики вспомнил. Задрожал весь.
«Нет, – думает, – терпения моего нету. Пойду. Попытаю… Может, и достану часики, раздобуду часики…»
Потихоньку оделся Петька, подумал немного и сложил одеяло в комок – будто лежит человек под одеялом. Подушку примял… На цыпочках к окну подошел. Осторожно затворку поднял, открыл окно.
И сразу приятно ветром в лицо пахнуло. Задышал Петька полной грудью и высунулся из окна.
Прыгать, конечно, страшно: второй этаж, и камни внизу блестят: прыгнешь – костей не соберешь.
Рядом труба водосточная. Карниз узенький. А до трубы шага три.
Осмелел Петька, вылез на карниз, раздвинул пошире ноги и перемахнул к трубе. Вниз по трубе – плевое дело. Раз, раз и готово, – стукнули каблуки о камень.
Во дворе Петька. Ходит и место ищет, где часики закопал. А место – известно – у забора, а до забора саженей на десять дрова…
Плотно Петькины часики дровами заложены.
«Ну, – думает Петька, – ничего. Как-нибудь раскопаю».
Плюнул Петька на руки и ухватился за первое полено. Потащил к себе. А полено тяжелое, сырое.
Стащил Петька первое, за второе полено ухватился… Третье стащил. Отбросил. Этак штук двадцать раскидал, уморился, вспотел, весь в поленьях закопался. Но роет все-таки, пыхтит самосильно и знай себе тянет полено за поленом.
Вот подцепил он какой-то тяжеленный чурбан с самого верха. Не выдержали руки – рухнул чурбан, загремел. И вся поленница рухнула.
Раздался вдруг лай. Пес откуда-то выскочил.
Испугался Петька – бежать не может.
А пес лает, воет, зубы на Петьку скалит, и глаза у него что у волка горят.
Сидит Петька, в дровах окопавшись, дрожит и думает… Думает – вспоминает. И все не может припомнить, как эту чертову собаку зовут… Трезор, что ли? Или Барбос? Или Шарик? И вдруг вспомнил.
– Король! – кричит. Негромко кричит. – Король! Дура! Цыц, на место!..
И сразу перестал лаять Король. Завилял хвостом, погасил глаза и отошел в сторону.
А Петька – что было духу – к трубе. Взобрался по трубе на второй этаж – и в окно. Чуть с карниза не сверзился. Влез все-таки.
Койку свою отыскал. Сел, стал раздеваться. Скорее, скорее. И все дрожит. Зубы даже лязгают.
Снял Петька первый сапог и неосторожно бросил его на пол. От стука чернявенький проснулся. Поглядел на Петьку, зевнул и спрашивает:
– Ты куда это, – спрашивает, – ходил?
Смутился Петька.
– В ватер, – отвечает, – ходил.
– А зачем же… в сапогах?
Но не дождался чернявенький Петькиного ответа – заснул.
И Петька тоже разделся, залез под одеяло и – раз-раз – захрапел.
И во сне Петьку дрожь пробирала.Удивительное дело – захворал Петька.
Странно даже. В какие, бывало, переделки парень попадал – ни малейшего кашля. Даром, что чахлый, грудь никогда не болела.
Прошлым годом в октябре в заморозки купался – и ничего. Всякую гадость ел, голодал неделями – тоже ничего. А тут на тебе – заболел.
Снесли Петьку в приютский лазарет и определили у него тяжелое воспаление легких.
Ухаживал за Петькой санитар Рудольф Карлыч.
