Сергей Алексеев - Секретная просьба (Повести и рассказы)
От неожиданности растерялся работник.
— Слушаю вас, Владимир Ильич.
— Что же вы, батенька, не на работе? Вы заболели? У вас неприятности дома?
— Нет, всё в порядке, — ответил работник. — Да я же… У меня же… Хотел он сказать, что домашний арест.
Но Владимир Ильич не дослушал.
— Тогда приезжайте. Немедленно. — Ленин повесил трубку.
Собрался работник. Мчит в Совнарком. Вообще-то был он работник хороший. Аккуратный, смелый, в работе быстрый. Мчит, по пути соображает:
«Забыл, наверное, Владимир Ильич про арест. А может, вообще изменил решение. Уж велика ли моя вина: подумаешь, грех — на письмо какого-то Мышкина слегка задержался с ответом».
Примчал арестант в Совнарком. Явился к товарищу Ленину.
— Пришли? Так быстро? Молодец. Приступайте к работе, — заявил Владимир Ильич. — А за опоздание вам, батенька, выговор, выговор. Пусть для первого раза устный.
— Владимир Ильич, значит, арест того…
— Нет, арест остаётся, — ответил Ленин. — Арест арестом, работа работой. — И уточнил: — Будем считать, что домашний арест — это, простите, не чтобы спать. Это — моральная категория.
БАРАКИИван Иванович Радченко — начальник Главторфа — сидел как на иголках. Шло заседание Совета Народных Комиссаров. Обсуждался вопрос об организации широкой добычи торфа в районе Шатурского месторождения.
Плохо было с углем тогда в стране. Плохо с бакинской нефтью. Торф спасал многих. К тому же Шатура находилась недалеко от Москвы.
Главторф подготовил смету. Среди прочих расходов были указаны также деньги, необходимые на строительство бараков. Бараки и испортили настроение товарищу Радченко.
На строительство каждого барака Главторф просил утвердить сумму в четыре тысячи рублей. Казалось, возражения вряд ли будут. И вдруг перед самым заседанием подошёл к Радченко представитель наркомата финансов:
— Учтите, я буду спорить. Двух тысяч вполне достаточно.
Напрасно товарищ Радченко пытался доказать финансовому работнику, что две тысячи это не цена, что и четыре тысячи это только-только, в самый обрез. За половинную сумму барак не построить. А без бараков всё рухнет. Где же рабочим жить?
Но тот оказался неколебим.
«Провалит смету», — понял товарищ Радченко. Мнение финансовых работников на заседаниях Совнаркома оспаривалось редко.
Надежда была только на Ленина. Радченко тут же написал записку Владимиру Ильичу. Ленин прочёл, улыбнулся. В причинах появления этой улыбки теперь и терялся Радченко. То ли будет поддержка Ленина, то ли Ленин тоже в сумму не очень верит.
Началось утверждение сметы. Очередь дошла до бараков.
Работник наркомата финансов, как и предупреждал, резко выступил против. Один из членов Совнаркома его поддержал.
Слово предоставили Радченко.
Защищает он свой проект, а сам то и дело глазами на Ленина косит. «Будет помощь, не будет? Будет, не будет?» — гадает Радченко.
Для выступления на заседаниях Совнаркома отводилось минимальное время. Вот и для Радченко.
— Уложитесь за две минуты.
Две минуты! Легко сказать. Пока поднялся, пока собрался, пока вымолвил первое слово, для второго слова времени больше нет.
Растерялся товарищ Радченко. Не смог впопыхах защитить проект. Глянул на Ленина, сокрушённо подумал: «Ну, всё».
И вдруг:
— Поскольку имеются споры, — сказал Владимир Ильич, — для внесения полной ясности в дело разрешите задать вопрос. — Повернулся Ленин к товарищу Радченко: — Скажите, товарищ Радченко, вы бараки когда-нибудь строили?
— Строил, конечно, Владимир Ильич. А как же, строил!
И верно. Главторф бараки такие строил.
Повернулся Ленин к работнику из наркомата финансов и к нему с тем же вопросом:
— А вы когда-нибудь строили бараки? Вы точно знаете, что надо две тысячи рублей?
— Нет, я лично не строил, Владимир Ильич, — смущённо ответил товарищ из наркомата.
— А вы? — обратился Ленин к члену Совнаркома, который поддержал финансового работника.
— Тоже как-то не приходилось, — пожал тот плечами.
— Что же, ставлю вопрос на голосование, — сказал Владимир Ильич. Есть два предложения. Первое: товарища, который раньше строил (Ленин сделал ударение на этом слове) бараки, — дать четыре тысячи рублей на барак. Второе: товарищей, которые не строили (в зале пошёл смешок) бараки, — дать две тысячи на барак. Итак, голосую вначале первое предложение, то есть предложение товарища Радченко. Кто, «за»?
Члены Совнаркома дружно подняли руки.
БОЛТЛИВАЯ ТЕЛЕГРАММАВ городе Константинополе в Турецкой республике советский представитель А. П. Серебровский вёл переговоры о заключении торговых договоров.
Кроме работников турецких торговых фирм, приехали в Константинополь коммерсанты из Франции и из Италии.
Заключил Серебровский торговые договора, посылает телеграмму на родину.
Пишет о том, что вёл переговоры. И были на них не только турецкие коммерсанты, но и французские, и не только французские, но и итальянские. Со всеми ними он, Серебровский, познакомился, со всеми заключил торговые договора.
Пишет Серебровский, что встретили его хорошо, что работал он с утра и до позднего вечера. Времени зря не тратил.
Сообщает Серебровский, что заключил он договора на редкость выгодные. Такие выгодные, что просто сам не ожидал такого.
Короче, прислал он телеграмму длинную-предлинную. Длиннее письма. Всё изложил подробно. Даже указал, какая погода стоит в Константинополе.
Обо всём написал Серебровский, но не о главном.
Попала телеграмма к Владимиру Ильичу. Читает Ленин про погоду, про то, что Серебровский работал с утра и до позднего вечера, что заключил он на редкость выгодные договора.
Ищет Ленин в телеграмме такое место, где было бы сказано подробное про договора. Задаёт Владимир Ильич вопросы:
— Чем они выгодные?
— Что поставят Советской стране зарубежные фирмы?
— На какую сумму?
— Как скоро?
— В какие сроки?
Дважды прочитал Владимир Ильич телеграмму, но не нашёл ответа. Отложил её в сторону.
— Болтуны развелись. Болтуны и хвастуны, — сказал Ленин.
Не только сказал, но и тут же написал об этом самому Серебровскому. Так и начал:
«Прочёл вашу болтливую телеграмму…»
А ниже:
«Сообщите короче, точнее…»
И ещё ниже — подпись, но не как обычно, а без слова «привет», без слова «Ваш», без слова «дружески», официально и коротко — «Ленин».
Получить такой ответ от Владимира Ильича — это редчайший случай. Понял Серебровский свою ошибку, переживал её долго и искренне.
КАТЕГОРИЧЕСКОЕ УСЛОВИЕДля обследования здоровья Владимира Ильича из-за границы был приглашён профессор. Ленин долго противился.
— Дорого, дорого, — говорил Владимир Ильич. — Это излишняя роскошь. Я же совсем здоров.
Но вот под напором врачей вынужден был согласиться.
Приехал профессор. Начал осмотр пациента. Прослушал трубкой, простукал пальцем.
— Чем хворали? Как аппетит? Как сон?
Внимателен очень профессор. Понимает, только раз такое бывает в жизни — в эту минуту перед ним стоит самый великий его пациент. Запоминает профессор и рост, и вид, и улыбку, и взгляд пациента. И как тот держит себя, и как говорит, и какого цвета глаза, и какого оттенка волосы.
К концу осмотра профессор сказал:
— А я, признаться, вас представлял другим, господин Ленин. Был уверен, что вы с бородкой.
Смутился пациент и говорит:
— Простите, но я не Ленин.
Действительно, это был не Ленин, а кто-то из сотрудников Совнаркома.
Извинился профессор, сказал:
— Пардон!
Ушёл не Ленин. Вновь открывается дверь в кабинет. Входит человек невысокого роста. Плотный. С бородкой. Глянул профессор. Он!
Начал профессор осмотр великого пациента. Прослушал трубкой, простукал пальцем.
— Чем хворали? Как аппетит? Как сон?
Внимателен очень профессор. Неторопливо ведёт осмотр.
— Прилягте!
— Привстаньте!
— Закройте глаза, протяните руки.
— Вдохните глубже.
— Скажите «а».
Когда прощались, профессор сказал:
— А я вас сразу узнал, господин Ленин. Очень приятно было с вами познакомиться.
Смутился пациент и говорит:
— Простите, но я не Ленин.
«Как — не Ленин?!» — хотел закричать профессор. Однако сдержался. Развёл руками.
— Извините, — сказал. — Пардон.
На приёме у профессора Владимир Ильич побывал только к исходу дня, лишь после того, как было осмотрено большинство сотрудников Совнаркома.
Таково было условие Ленина, когда решался вопрос, приглашать или не приглашать в Советскую Россию зарубежную знаменитость. Категорическое условие.
ВАЛЕНКИДолжность у Кати была маленькая-маленькая. «Куда пошлют» называлась. Работала она посыльной в одном из советских учреждений.
