Лазарь Карелин - На тихой улице
— А мне и рыться не в чем, — сказал Алексей. — Свод законов, двадцать семь лет, прожитых без особых, прямо скажем, приключений, — вот и весь мой судейский багаж.
— Да так ли это? — несогласно качнула головой Вера Сергеевна. — Одно-то приключение в твоей жизни, что ни говори, особенное.
— Какое же?
— А то, что выбрали тебя народным судьей.
— Да, это верно — вся жизнь у меня с того дня как новая.
— Ну вот, — улыбнулась Гурьева. — А кто ты такой, собственно, что народ доверил тебе быть над ним судьей?
— В том-то и дело, что я никто не такой.
— Будто бы? Выходит, народ ошибся, когда выбирал тебя?
— Может, и ошибся. Мне судить об этом трудно.
— А ты и не суди. Ты работай. Как долг велит. Как сердце подсказывает. — Голос Гурьевой стал строже: — Вот лежит у тебя на столе бумажка: подросток Николай Быстров — хулиган. Подумай-ка, судья, пустяк это или нет?
— Не пустяк, — сказал Алексей, невольно став собранней под строгим взглядом старой женщины.
— Нет, не пустяк. По наклонной плоскости пошел паренек. «А ну-ка, стой! На руку, держись!» Это ты должен сказать ему, Алексей Николаевич. Ты — народный судья. — Гурьева испытующе смотрела на Алексея. — Понял?
— Понял, Вера Сергеевна.
— Все ли, Алексей? Знаешь ли, что значит этот вот вихрастый драчун для матери? Знаешь ли, какое горе сейчас в семье у Мельниковых?
— Догадываюсь… — неуверенно сказал Кузнецов.
— Ну-ну, догадывайся. — Насмешливые морщинки привычно разбежались по лицу Гурьевой. — Одно скажу: нет для меня дел труднее и горше, чем эти вот ребячьи дела… — Вера Сергеевна протянула руку к телефону. — Следователя Беляева, — сказала она, набрав номер. — Константин Юрьевич? Здравствуйте, говорит Гурьева. Ну, что нового у вас по дому номер шесть?..
— Здравствуйте, Вера Сергеевна, — четко и неторопливо произнося слова, сказал в телефонную трубку следователь Беляев. Он сидел у себя в крошечном кабинетике за широким письменным столом, на котором, кроме листка бумаги и стопки книг, лежала лишь красная шелковая ленточка из тех, что заплетают в косы девочки-подростки. — Что нового по дому номер шесть?..
Беляев осторожно взял со стола красную ленточку и стал задумчиво разглядывать ее, не спеша накручивая на палец. Рука у него была тонкая, нервная, и весь он был сухой, костистый, с острым прищуром глаз и упрямым, выдвинутым вперед подбородком. Манера говорить медленно, точно взвешивая каждое слово, и подчеркнутая медлительность движений разительно не вязались с подвижно-нервным его лицом — лицом человека, от которого ждешь быстрой речи, стремительных жестов, громкого голоса.
— Новостей пока маловато, Вера Сергеевна, — сказал Беляев. — Вот разве что ухватился за очень тоненькую ниточку… — И он разгладил на столе своими нервными пальцами красный шелковый лоскуток. — Случай оказался не из простых, но через несколько дней надеюсь все же явиться к вам с докладом…
Беляев опустил трубку и задумался, припоминая наиболее важные подробности дела, из которого он должен был сложить для себя ясную картину всего преступления.
7
С неделю назад Беляева вызвали осмотреть только что обворованную квартиру в доме номер шесть — самом большом доме его района.
— Бывает, бывает, — спокойно сказал он по телефону, услышав тревожный голос работника уголовного розыска. — Экая невидаль — квартирная кража! — Но сам встревожился, поймав себя на мысли: «Третья кража за месяц в одном и том же доме, а воры не пойманы». — Хорошо, сейчас приду…
Через минуту следователь уже входил в подъезд дома. Поднявшись на площадку четвертого этажа, он увидел полурастворенную дверь с медной дощечкой: «Профессор Григорий Семенович Мельников». На площадке не было ни души. Только ветер, мотая из стороны в сторону входную дверь, производил странный, лязгающий звук, когда непонятно почему торчавшие наружу многочисленные язычки запоров ударялись о край стены.
Внимательно осмотрев развороченные замки, но не коснувшись их, Беляев вошел в квартиру.
В передней его встретил молодой человек с озабоченным, нахмуренным лицом.
— Третий случай в этом доме за месяц, — сказал он. — Надо же улучить такое время, когда никого не было дома!
— Значит, хорошо были осведомлены, — не спеша оглядываясь по сторонам, заметил Беляев. — Собаку вызвали?
— Вызвал. Но… — Молодой человек безнадежно махнул рукой. — Что может сделать собака, когда здесь побывали уже все соседи, домоуправ, дворники и каждый что-нибудь да тронул пальцем! Хотите осмотреть?
— Пройдем.
Беляев и молодой человек вышли из передней в коридор, где толпились, громко шепчась между собой, жильцы дома. Завидев Беляева и работника уголовного розыска, все разом умолкли.
— Говорить не возбраняется, и даже в полный голос, — насмешливо процедил свои, как всегда, неспешные слова Беляев. — А вот входить в обворованную квартиру всем домом не следовало бы.
— Да что же это, товарищи! — возмущенным шепотом произнесла одна из женщин. — Что же у нас в доме творится?!
— Свои кто-нибудь, не иначе! — зазвучал чей-то уверенный бас.
— Свои?! — накинулась на соседа женщина. — Так не вы ли, Петр Петрович?
— Грубо, грубо шутите, любезнейшая.
— Ну, так, может быть, я или вот Марья Васильевна? — не унималась женщина.
— Грубо, грубо шутите.
— Ах, шучу? А вы не клевещите, не клевещите! Тоже мне прозорливец: «свои»!.. Да мы тут по тридцать лет друг друга знаем, любезнейший! Хотя бы я вас или вы меня…
— Знаем, знаем, — миролюбиво подтвердил бас. — А все же… квартирка-то…
Беляев постоял, послушал, что говорят между собой жильцы, сочувственно покивал, как бы соглашаясь со всеми их предположениями, и только после этого приступил к осмотру квартиры.
В первой по коридору комнате все, казалось, было на своем месте. Но опытный глаз следователя сразу же отметил чуть выдвинутые ящики комода, распахнутые поспешной рукой створки шкафа, оброненную впопыхах посреди комнаты коробку из-под папирос.
Привычно и четко начала вырисовываться для Беляева картина недавнего ограбления.
— Дверь взломана не без опыта, — сказал он, обращаясь к работнику уголовного розыска. — А главный замок отомкнут подобранным ключом. Так?
— Так.
— Причем сложным ключом.
— Совершенно верно, замок с небольшим секретом.
— Для нас с вами, — усмехнулся Беляев. — Для воров же, как видите, замок секретов не имел.
— Итак, Константин Юрьевич?.. — вопросительно взглянул на следователя работник уголовного розыска.
— Не будем спешить с выводами, — проходя в следующую комнату, сказал Беляев. — Пусть пока говорят сами преступники.
В соседней комнате тоже как будто все было на своих местах, но и здесь многое казалось необычно и странно для глаз. Едва заметные приметы внесенного чужими руками беспорядка встречались на каждом шагу.
«У воров — вот только неясно еще, много ли их здесь орудовало, — времени было в обрез, — отметил про себя Беляев. — Они спешили. Они то и дело подбегали к окну, чтобы выглянуть во двор: складки занавесок и сейчас хранят следы порывистых движений рук».
— Времени у них было в обрез, — вслух сказал Беляев. — Так они думали, но они ошиблись. Вот и мы уже здесь, а хозяев все нет.
— Просто спешили, как всякий вор спешит, — заметил молодой человек.
— Так-то оно, так, — с сомнением протянул Беляев. — Я знавал домушников, которые, уложив вещички, принимали ванну и только после этого покидали обворованную квартиру. — Беляев, посмеиваясь, медленно прохаживался по комнате. — А это что такое?
Он сделал несколько быстрых шагов, нагнулся и поднял с полу небольшой плоский камень. Взгляд следователя с камня тут же перешел на окно. Окно было открыто, а на подоконнике, чуть пошевеливаясь на ветру, лежала красная шелковая ленточка.
Осторожно, кончиками пальцев, взял Беляев ленточку и положил ее рядом с камнем к себе на ладонь.
— Да… — помедлив, сказал он. — Выводы делать нам еще рано…
8
Алексей вышел из здания суда, когда на улице уже сгустились сумерки. Спал зной, стало больше пешеходов.
Алексей особенно любил свою улицу в эти сумеречные часы, когда все вокруг, такое знакомое и привычное, обретало нежданные очертания, то напоминая что-то из детства, а то и удивляя своей новизной.
Стены домов, окрашенные потемневшими в сумерки красками, словно потяжелели и попридвинулись друг к другу. Но солнце, уже скрывшееся за высокими крышами, нет-нет, да и проглядывало сквозь решетки оград, кладя на матовую поверхность асфальта свои мягкие под вечер лучи. Не стало видно потрескавшихся стен, щербатых карнизов, пыли на стеклах. И все как-то посерьезнело кругом, открывая взору неяркую, но глубокую красоту старой московской улицы, где в одном ряду стоят и дома-новостройки и такие, что были возведены здесь в прошлом и в позапрошлом веке.
