Юрий Дьяконов - ...Для того, чтобы жить
Лавируя между чужими баркасами, выбрался на чистую воду, развернул лодку и вдруг увидел: мать стоит по колено в воде, размахивает руками и кричит:
— Утопнешь, чертенок!.. Утопнешь же, горе ты мое!
«А где же Ванька?» — испугался отец. И тотчас увидел его. Ванька, как собачонка, плыл за ним метрах в пяти. Белая рубашка за спиной вздулась пузырем. Он не звал на помощь, просто изо всех сил плыл. Хотел во что бы то ни стало догнать.
Отец потабанил веслами и, когда Ванька приблизился к борту, выхватил его из воды. Вмиг содрав штаны и рубашку, укутал в свой бушлат и сказал, еле сдерживая улыбку:
— Грейся. За свое самовольство ты еще получишь! — А матери крикнул: — На-стя! Иди. Мы с Ванькой вечером вернемся…
С тех пор приобщился Ванька к делам отца, к его промыслу. Больше всего нравилось маленькому Ванюшке, сидя на корме, чуть шевельнув рулем, по своей воле направлять лодку в любую сторону. Отец гребет, а он правит.
Дома, едва отец возьмется за весла, он уже кричит:
— Ба-тя-а! Где руль?! Дай, я руль понесу!
И, пыхтя, тащит еще тяжелый для него руль к пристани. За это пристрастие и прозвали его ребята Ванька Руль.
В воде он чувствовал себя прекрасно. Бесстрашно нырял с моста. Плавал легко, стремительно. Никто из товарищей не мог за ним угнаться. И вообще, если представлялся выбор, он предпочитал плыть, а не идти. Пока мальчишки, сделав огромный крюк, перейдут по мосту, Ванька шутя перемахнет рукав Дона и давно поджидает их, загорая на пляже Зеленого острова.
Ванька не только хорошо плавал, но и постоять за себя мог. Крепкий, как обкатанный кремушек, он не давал спуску никакому противнику, даже более сильному и старшему по возрасту.
* * *Дружно жили они втроем в своем домике на Очаковской. Отец на реке промышлял. Мать по дому управлялась. А Ванюшка учился в школе. Учительница его даже хвалила.
— Только уж очень он живой, непоседливый. Во все, куда надо и куда не надо, свой нос сует, — говорила она матери.
Горе вошло в их дом весной двадцать девятого года. Подбили отца товарищи сколотить небольшую артель и поехать на Волгу заработать денег в весеннюю путину. Уехал отец и не вернулся. Ночью утонул в ледяной мартовской воде Волги. Даже тела его не нашли…
Ваня в смерть отца не поверил. То есть он понимал, что отца уже никогда не будет с ними. Но в то, что его вообще нет — не верил. Как это так — большой, веселый, не хворал, никто его мертвым не видел и вдруг — умер?.. В голове это не укладывалось.
Кое-как закончил он третью группу. А когда начались каникулы, с помощью взрослых залатал отцовскую плоскодонку. Но одному с тяжелой лодкой не справиться. Поэтому он приладил к ней съемную мачту и небольшой металлический киль. Из просмоленной парусины сшил косой парус. Каждое утро лодка под черным парусом отваливала от пристани и, обогнув косу Зеленого острова, зигзагами уходила вверх по Дону.
— Эй! Пират под черным парусом! — кричали весельчаки с прогулочных фофанов. — А где череп с костями?!
На эти шуточки Ванька не отвечал. А если уж очень донимали — шел на таран. На полном ходу мчался на лодку обидчиков. На фофане начиналась паника:
— Куда прешь?!. Сумасшедший!.. Ты же нас потопишь!..
А Ванька, насладившись местью, круто клал руль на борт. Черный парусник проносился в метре от борта лодки с перепуганными пассажирами и быстро уносился прочь.
Где он пропадал целыми днями, мальчишки не знали. Но вечером Ваня приходил домой с хорошим уловом.
— Возьми, мать, на ушицу, — небрежно говорил он.
— Да все крупные какие! — удивлялась мать. — Ведь не сетью, а на удочки. Что они у тебя, заговоренные?
— Мелюзгу я назад выпускаю, — солидно, подражая отцу, отвечал он. — Пусть подрастают… Собери, что ли, поужинать…
После гибели отца по отношению к матери он усвоил покровительственный тон. На улице, в школе Ваня оставался таким же мальчишкой. А дома серьезнел. Во всем, что, по его мнению, было мужским делом, он поступал по-своему. Даже мать на работу определил сам.
Видя, как она мечется в хате, где все ей напоминает об отце, он навел справки и пришел домой с готовым решением:
— Мать, хватит тебе дома сидеть. Иди работать.
— Куда ж я, сынок, пойду? — растерялась она. — А дом? А хозяйство?.. Да и кто меня возьмет, неграмотную?
— Швачкой на берег. С теткой Дарьей. Мешки с зерном зашивать будешь. Новые шить, латать старые.
— Хорошо бы! Это по мне, — обрадовалась мать. — А возьмут?
— Возьмут. Мы с дядей Колей ходили к завскладом. Он согласный. Прямо завтра с паспортом и иди.
— Ва-неч-ка, да чтоб я без тебя делала? — заплакала мать.
На следующий день она уже работала швачкой на берегу.
* * *Возвращаясь с рыбалки, Ваня каждый раз видел на Очаковской девчонку. Стоит и смотрит. Будто ожидает чего-то. А не говорит. Обернется — опять смотрит ему вслед.
Сначала это Ваньку злило. Потом стало даже интересно. Еще поднимаясь по Державинскому, он думал: «Стоит или нет?».
Семья Крашенинниковых появилась на Очаковской в позапрошлом году. Девчонка эта, которую зовут Оля, ее мать, худая тетка с запавшими глазами, вечной папиросой во рту и перевязанным горлом, и Олина двоюродная сестра Тонька. Тоньку он знает. Она тоже в третьей группе, только в «А». Мальчишки рассказывали: Тонька плакса и фискалка. А про Олю он ничего не слыхал. Она только первую группу кончила.
Ваня так привык видеть эту молчаливую девчонку, что когда однажды Оли на месте не оказалось, ему стало грустно. Не было ее и на другой вечер, и на следующий.
Весь день Иван думал: «Что же с ней случилось?» И на рыбалке у него не ладилось. То обнаружил, что нет весла. Оглянулся, а оно черт те где уже плывет! Еле догнал. Банка с червями оказалась пустой — забыл закрыть плотно, они и расползлись по всей лодке. Подсек хорошенького сазанчика. Водил его, водил, а под конец заторопился. Сазан как ударит хвостом, как дернет! И был таков вместе с крючком и леской.
Злой возвращался он домой. Повернул на Очаковскую. Вот те на! Прямо перед ним стоит Оля и улыбается.
— Ты чего улыбаешься?
— Ты ведь тоже, — ответила Оля, — идешь и улыбаешься. Я подумала: наверно, у тебя день сегодня очень хороший.
Ваня смутился. Что она сочиняет? Он и не думал улыбаться. И какой же у него день хороший?!
— Ты куда задевалась? Целых три дня тебя не было.
— Болела я… Но уже совсем-совсем поправилась! — поспешила обрадовать его Оля.
Он и в самом деле почему-то обрадовался. И неожиданно для себя предложил:
— Хочешь, я тебе рыбку дам? Вот эту. Смотри какая. Длинненькая. Мордочка остренькая. Вся в шипах. Зато вкусная! — объяснил он ей, как совсем маленькой девчушке.
— Я знаю. Она стерлядка называется, — подняв на него погрустневшие глаза, сказала Оля. — Мне дядя Вася давал.
— Какой дядя Вася?! — с тревогой спросил Иван.
— Твой папа. Какой же еще?! Идет с Дона и говорит: «Хочешь стерлядку, хозяечка серенькая? Ушицу вкуснейшую сваришь».
— Ну, это уж ты врешь! — взъерошился Ванька. — Сколько раз с ним ходил, а тебя не видел.
— Я никогда не вру, — спокойно объяснила Оля. — Когда ты шел вместе с ним, я в калитку пряталась.
— Почему?
— Не знаю. Пряталась и все.
— А почему он так называл тебя?.. Ну это… хозяйкой.
— Не хозяйкой! — обиделась Оля. — А хозяечкой серенькой. А иногда называл Сероглазкой… У вас, говорит, в доме одни женщины. Кто же вас ухой побалует?
Ваня глянул. И правда, глаза у Оли большие, серые, серьезные. И почему-то заторопился. Вынул из садка кроме стерлядки еще двух подсулков:
— Куда тебе?
— Вот, в фартучек. Дядя Вася всегда в него клал.
— Так испачкаешь! Рыбой провоняется.
— Ничего. Я постираю… И рыба не воняет, а пахнет.
Он уже подошел к своим воротам, когда Оля догнала его и быстро сказала шепотом:
— Дядя Вася живой!.. Я его во сне видела. Он говорит: «Не верь. Я живой!»
Так появился у Вани друг. Оля. Теперь каждый раз, возвращаясь с рыбалки, он давал ей самую вкусную рыбу.
Соседские мальчишки заметили это и стали смеяться:
— Тю! Ты чего, Руль? Нанялся им?!
— Дурачки! — отвечал Ваня. — Ведь у них в доме одни женщины. Кто же им рыбу поймает?..
Он катал Олю на своей лодке с черным парусом. Учил плавать. Рассказывал про рыбьи повадки и рыбацкие хитрости.
В присутствии Оли Иван казался сам себе старше, опытней, сильней. Это ему очень нравилось. Даже хотелось, чтобы Олю кто-то попытался обидеть. Он бы тому показал!
Иногда они говорили об отце. Оля удивляла Ивана. Оказывается, она знала о его отце не меньше, чем он сам.
И они вместе не верили, что отца нет в живых.
* * *В четвертой группе Ваню, уже не хвалили. Мать все чаще вызывали в школу учительница, завуч и даже заведующий школой.
— Говорят, Ваня, что ты всех животных из школы украл…
