Виктор Баныкин - Повести и рассказы
«Ничего. Гарний парубок! Це тот, що мандрувати любе?»
Удивленно спрашиваю, как она угадала, что это именно ты — «путешественник»? Ведь у меня много и других знакомых мальчишек!
А бабушка хитро глянула на меня и добавила со вздохом:
«Так воно ж… по очам видно!»
Валерий! Не представляю даже… неужто ты и в самом деле никогда не держал в руках ветки сирени? Цветет сирень весной, до начала лета. Цветы ее чуть-чуть похожи на гроздья вашей черемухи. Только, кроме белой, бывает и лиловая сирень — с разными оттенками. Запах — бесподобен (словцо из лексикона Инны)!
Люблю ли я купаться? — спрашиваешь ты. Люблю, но плаваю плохо. Когда мне было восемь, родители как-то поехали на море. Взяли и меня с собой. Была большая компания. За мной никто не присматривал, и вот я, взяв автомобильную камеру, поплыла куда глаза глядят. Оказавшись далеко от берега, вдруг чего-то испугалась и принялась орать на весь белый свет! Папа — отличный пловец — сразу же бросился в воду. И, работая саженками, быстро очутился около меня. С тех пор и остался у меня на всю жизнь страх перед морской далью.
На городском пляже я не люблю подолгу лежать: люди тут чуть ли на голову друг другу не наступают. Зато вдали от построек, за лиманами, почти ни единой души не встретишь. Мы туда прошлое лето всем классом ездили. Песок чистый, вода прозрачная. Можно было подумать: уж не в раю ли ты пребываешь? Честно!
Лена.
*
У нас нынче в школе вечер. Ставим «Лесную песню» Леси Украинки. Играю Мавку. Пишу тебе из нашего класса. Одна. Все ушли — не захотели мешать мне в последний раз перед выступлением «пробежать» роль. А я вот вместо того, чтобы готовиться к спектаклю, пишу тебе (надо бы чуть-чуть успокоиться).
В классе холодно, а на мне прозрачное платье, вернее, видимость платья. Сама даже не пойму, что это за «эфирное одеяние» соорудили мне подружки. Девчонки ахали и охали — будто бы от восторга. Ужасно хочется посмотреть на распущенные по плечам волосы, да нет под рукой зеркала.
Как я сейчас боюсь, Валерий! Когда ты получишь этот помятый листик, уже все, все кончится, а теперь вот… Мне кажется, я забуду все слова, едва только выйду на сцену.
Укуталась в пуховый платок. А в зале еще холоднее, но Матрена Осиповна, учительница украинского языка, меня успокоила:
«Между сценами будешь греться у батареи в коридоре».
Уже зовут. Боже мой, как я робею!.. Иду. Остальное допишу дома.
Поздний вечер. Ты, должно быть, уже крепко-крепко спишь. Из школы только что вернулась. Зря, оказывается, панически трусила. Спектакль прошел сносно, слова своей роли я не позабыла.
Когда стояла перед первым выходом на сцену, успокаивала себя так: «А ему, Валерию, думаешь, легко приходилось? И в бурю попадал на Каме, и жара одолевала, когда нажимал на педали, возвращаясь домой. Порой, возможно, и страх закрадывался в душу. Ночью одному боязно и на реке, и в чащобе леса, и даже в степи». Думала, думала так… а вышла к рампе и сразу вспомнила, что надо говорить: «Ох, как спала я долго!» И уж до конца спектакля не сбивалась с роли.
Последнюю сцену по просьбе зрителей повторяли два раза. Между прочим, мне так старательно намазали брови, что краска попала в глаза. И по щекам полились слезы (ладно хоть в самом конце это случилось, когда по ходу действия я должна была всплакнуть). И смех и горе!
Переодеваясь, твердо решила: теперь уж ни на какие роли меня не заманят! И вдруг Матрена Осиповна и директор школы подходят. Директор, поправляя массивные очки с толстыми стеклами, начинает похвальные слова произносить: вышло, де, превосходно, у нас давно не было такой содержательной постановки, и прочие «ля-ля-ля». И тут М.О. решила «обрадовать» меня: «К двадцать пятому, Леночка, тебе надо выучить отрывок из пьесы о Лесе Украинке. Организуем литературный вечер, посвященный дню рождения поэтессы».
Я и слова не промолвила. Ну, скажи, как бы ты поступил на моем месте? Потом, правда, я подходила к М.О., умоляла ее освободить меня от новых мучений, но она и слушать не пожелала! Лишь милостиво разрешила до 25 февраля не учить ее предмет. Как будто я когда-то серьезно готовилась к этим урокам! Прочту в классе материал, и все! Разгадка же моего успеха в украинском языке весьма проста: дома с мамой я разговариваю только по-украински.
Сегодня по физике, астрономии, обществоведению получила пятерки. А у тебя как? Беспокоюсь за твои отметки, Валерий! Пишу, а ты испытующе смотришь на меня с фотографии.
Собиралась поставить точку, да вспомнила твои рассуждения — в прошлом письме — о школьной уборщице бабушке Клаве, одинокой женщине (во время войны у нее погибли на фронте муж и трое сыновей). Бабушка Клава давным-давно заработала пенсию, но все никак не может расстаться с «грязной, тяжелой, унизительной работой, — написал ты и добавил, недоумевая: — И чего только она находит в ней хорошего?»
Я как-то рассказывала тебе о дворничихе с Фонарной улицы — Марфе Антоновне. Вспомнил? Об этой трудолюбивой женщине писала даже наша городская газета. Я люблю Марфу Антоновну — она никогда не унывает, ни на что не жалуется, хотя, к твоему сведению, на ее руках разбитый параличом муж.
Я также влюблена сейчас в одну продавщицу. Девушка недавно появилась в нашей булочной, а покупатели ее уже заметили. И относятся к ней с сердечной добротой. Почему, спросишь ты? Да потому, что Зиночка каждому улыбнется, даже хмурому небритому деду, каждого спросит:
«Вам какой батон подать: подрумяненный? Или тот вон, побледнее?»
Советую, Валерий: приглядись-ка повнимательнее к бабушке Клаве. И ты будешь относиться к ее труду с уважением!
Спокойной ночи!
Лена.
15 февраля.
*
Уже с утра почему-то знала: непременно получу от тебя письмецо! И вот заявляюсь вечером домой из библиотеки, а от тебя целых два послания!
Ты меня еще долго будешь дразнить своими сибирскими пельменями? Мы тут подряд три дня свои ели. Маме они чуточку наскучили. И она попросила утром, уходя на работу, сварить рассольник.
Наверно, нет ничего странного в том, что твоя бабушка Варвара чересчур набожна. У меня бабушка тоже религиозна, правда, крестики на дверях и окнах не рисует. Трудно ведь им, старым, теперь внушать, что на свете не существует ни бога, ни черта.
Ты еще пишешь: «Теперь я частенько читаю стихи».
В этом, возможно, есть и моя, хоть и небольшая, заслуга? А? Стихи Василия Федорова, присланные тобой, очень и очень самобытны. Присылай еще!
Я тебя никак не могу представить в роли будущего ракетчика! Почему ты выбрал этот род войск? У тебя, может, родственник какой-нибудь служит в ракетных частях?.. А ведь совсем-совсем недавно ты собирался после десятилетки поступать в институт! Почему ты так часто меняешь свои намерения?
Кроме тех произведений М. Горького, которые проходили в школе, я читала некоторые и другие. А вот доклад «Жизнь Клима Самгина» удосужилась подготовить, не читая этого четырехтомного труда. Просмотрела критические статейки, и бойко «отрапортовала». И получила пятерку. Сейчас краснею за свое легкомысленное отношение к большой и серьезной работе прославленного писателя.
Ты, вероятно, полагаешь: если мы живем на Украине, то и зимы у нас нет? И круглый год мы разгуливаем в «сарафанчиках-раздуванчиках»? Здесь, правда, сильных, как у вас, морозов не бывает, но тем не менее, зима и нам докучает. Случается — морозец слабый, зато ветер северный или восточный до того свирепый, что с ног валит! Тут уж поневоле в шубу закутываешься.
Иногда у меня появляется странное желание: хочется стремглав лететь на тройке с бубенцами, лететь целый день и целую ночь! Пишу тебе, а перед глазами резвая тройка тонконогих коней, запряженная в легкие саночки (в них так уютно сидеть). По сторонам мелькают вековые приземистые сосны, снежные холмы, а кони несутся и несутся себе!..
Не понимаю, почему до сих пор не пришла моя бандероль? Я тебе нынче отправила вторую.
Фильм «Спартак» смотрела. Инна не читала романа и во время сеанса часто спрашивала меня, что к чему.
Вчера у нас половина класса не явилась на физкультуру. Сегодня никто не остался на просмотр двухсерийного фильма «Гибель эскадры». До всего ли этого, если к завтрашнему дню надо написать сочинение, подготовить математику, физику, химию?
Твое последнее письмо страшно меня огорчило. Ну как это ты смалодушничал? Пусть даже перед двумя «дюжими вахлаками», когда возвращался в свою деревеньку из соседнего села после кино? Парни стали приставать к твоим одноклассницам, а ты не попытался даже урезонить их? Бросил «боевой клич»: «Разлетайтесь, девки, в разные стороны!» И сам первым припустился бежать! «Наутро все девчонки пришли в школу, — бодро заканчиваешь ты письмо. — Вспоминая, как они «драпали» во все лопатки от улюлюкающих парней, девчонки беззаботно посмеивались». И тебе не стыдно смотреть в глаза одноклассниц? Неужели все это правда? Или ты меня разыгрываешь?
