Нинель Бейлина - Калитка, отворись!
Какими бы чужими ни казались ей жильцы этой комнаты, она всё же не без волнения ждала, когда они возвратятся из прихожей. Ей почудилось вдруг, что она вроде невидимки: никто её не замечает, не может запомнить. Наверное, не только Виктор с Лидией, но и Нюрка, и октябрята, и даже папа с мамой не помнят уже её, не думают о ней… А эти — заметят или не заметят?
Двое посмотрели в её сторону и ушли по делам, зато третий, страшный и чёрный — теперь он был в гимнастёрке и татуировки не было видно, — заглянул за ширму и спросил, что Зина здесь делает. Говорил он бесстрастно, напряжённо, как не шибко грамотный человек читает вслух, но глаза его смотрели по-отцовски внимательно, и Зина, благодарно заплакав, рассказала ему всё.
— Ну брось, ну чего, небитая, орёшь? — сказал он и подёргал её за косу, на конце которой торчал смятый и скрученный, уже не похожий на тропическую бабочку байт. — Понятно, влюбилась. С вами, девчонками, это бывает. У меня у самого дочь, знаю. Воротись домой, и вся любовь.
— И ничего я не влюбилась! Это Нюрка, как вы не понимаете! А домой — после папиного письма? Ни за что!
— Хочется себя доказать?
— Не хочется, а надо!
— Что ж, доказывай! А деньги у тебя есть? — задал он неожиданный вопрос.
У Зины было с собой немного денег, мама сунула в минуту отъезда. Она хотела сказать об этом, но… «А вдруг он жулик?» Вспомнила мамины частые разговоры о кражах и, не решаясь вслух произнести «нет», отрицательно покачала головой. Тогда человек — он был шофёр, и звали его Пётр Алексеевич — протянул ей пахнущую бензином бумажку:
— Держи.
Она покраснела, спрятала руки за спину. Как быстро, оказывается, можно соврать! И даже не словом, а ничтожным движением головы. Надо немедленно сознаться. «Но что он тогда обо мне подумает?»
— Бери, бери, не обеднею. Заработаешь — отдашь.
Пётр Алексеевич взял её за руку, как маленькую, сунул деньги в карман её платья.
— А теперь пошли завтракать.
Она спустилась за ним в ресторан — так почему-то называлась столовая на первом этаже в том же доме. Пётр Алексеевич заказал два борща, две пшённые каши, а себе ещё сто граммов водки и пирожок. Зина ела безропотно, хотя вовсе не привыкла завтракать борщом. Самое лёгкое было — подчиняться. И, кроме того, теперь, через некоторое время, Зине её ложь не казалась такой уж гадкой. Во-первых, денег у неё было мало — это почти что ничего. Вполне можно принять помощь, тем более что она, конечно, заработает и отдаст. Нюрка ведь тоже никогда не отказывается от помощи, попросилась же она к Эле ночевать!.. Во-вторых, это не в первый раз она соврала — ведь не сказала же она маме, зачем едет в лагерь. И потом, разве другие не врут? Нюрка и та ответила Виктору, что ей шестнадцать лет.
Пётр Алексеевич стал разговорчивее. Он описывал ей соседей. Молодой — ветеринар, приехал на слёт. Старый — бухгалтер, из «городу Парижу». А сам он, Пётр Алексеевич, приехал на уборочную. Работа начинается завтра, и потому сейчас он может показать Зине село. До одиннадцати успеет. А в одиннадцать уходит грузотакси на Бийск.
— Хорошо, — согласилась Зина. Больше всего ей не хотелось оставаться одной.
От ходьбы она совсем успокоилась. Она была тут всего один раз, мимоходом из Пятого; тогда они с Нюркой, глупые, так торопились в лагерь, что ничего не осмотрели как следует. А было здесь интересно, особенно на главной улице, совсем-совсем городской. В парке молочного техникума рос даже настоящий южный дуб. До сих пор Зина видела дубы только на картинках в книгах. Тут было две школы, одна из них — двухэтажная, десятилетка. А несколько подальше Пётр Алексеевич показал музыкальную школу. Оттуда слышались робкие звуки пианино — видно, и летом кто-то приходил играть. Эх. Нюрку бы сюда! Совсем уже весело было прочесть на щите возле райкома такие стихи:
«За кукурузу мы душой и телом.
Свою любовь докажем делом», —
Писал товарищ Гринь.
Но этот товарищ, оказывается, не сумел убрать урожай кукурузы и
Боится, как бы не случилось
Теперь скоту давать не силос,
А сборник из своих статей.
Пётр Алексеевич сказал, что стихи эти сочиняет не кто-нибудь, а сам секретарь райкома. «Он-то говорит, что не он: начальству, гляди, стыдно писать стихи. Но мы такие, что всё вызнаем!»
Потом он привёл её к заводику, маленькому, но с большой трубой:
— Здесь сушат картошку для полярников и делают ещё какие-то концентраты.
Значит, пока она ходит по этим улицам, в Антарктиде едят здешнюю картошку! И мир по-прежнему велик, хотя она уже не такая, как в начале пути. Она стала… лучше, хуже? — но ничего на земле от этого не изменилось.
А если бы каждый человек стал лучше?..
Она проводила Петра Алексеевича до правления колхоза имени Чкалова, куда ему нужно было зайти, пошла к реке, посмотрела, как бежит вода, вернулась к гостинице, и тут оказалось, что грузотакси в Бийск уже ушло. Надо теперь ждать до завтра. Но это новое огорчение, такое тусклое по сравнению со всеми прежними, прошло для неё безболезненно.
3Зина не знала, хочется ли ей вообще ехать в Кучук. Конечно, все учили по географии, какое это замечательное место; в Кучукском озере запас всяких полезных солей на триста лет для всей страны. Но Зина не привыкла удивляться.
Папа рассказывал, как все ахали, когда у него в доме впервые появилось радио, деревянная коробка с наушниками. Соседи заглядывали под стол — не спрятан ли там кто, а бабуля Калерия заявила: «Незачем теперь ходить в театр, лучше прикоплю денег на шубу, а вместо театра буду ходить к вам слушать радио».
Теперь у Зины в доме не только радио, но и телевизор, а никто не восхищается, все даже ворчат: плохая видимость. Спутникам и то удивлялись только в первый день и сразу привыкли.
Где уж тут мечтать о стройке химического комбината, как о чуде!
В записке надо было Нюрке написать главное: пусть знает, что Зина не от трудностей бежит, а навстречу трудностям. Тут и всплыло в памяти — Кучукстрой.
Так что, в конечном итоге, и Зине решение подсказала большая жизнь, но маленькая жизнь незаметно переделала это решение по-своему.
Вечером, когда все снова собрались в гостинице, Пётр Алексеевич увидел Зину, слегка приподнял брови и уселся на койку с дорожными шахматами на коленях — решать задачу из «Огонька». Не спросил даже, почему она не уехала.
Но не успела Зина обидеться на невнимание, как к ней подошёл старик с арбузным цветом лица:
— Прошу извинения, что я утром не познакомился с вами. Спешил. Но заметил, заметил. Вижу — такая приятная у нас девушка в комнате, такое милое лицо…
Он погладил бородку. Зина вспомнила — «бухгалтер из Парижу», и ей стало любопытно. Впрочем, едят же в Антарктиде здешнюю картошку, почему бы и не приехать бухгалтеру из самого Парижа!
Спросила:
— Вы француз?
— Что? Ах, нет, это они тут шутят — я из Барнаула, прибыл делать ревизию в банке.
Зина отвернулась, разочарованная, но ветеринар подмигнул ей:
— Скромничает наш Пантелеич. Он не только в одном Париже был — он в пять стран прокатился по путёвке. Лично я бы предпочёл, правда, посидеть полтора часа в кино: и время сэкономишь и деньги.
— Не скажите, — обиделся вдруг старик. — Путешествия — великая вещь. В Париже я купил жене очень-очень красивую шубку. Все очень хвалили и хвалят.
Ветеринар по-детски рассмеялся, пытаясь и Зину развеселить этим рассказом о плодотворном путешествии. Но ей не стало от этого смешно. Она подумала: «Ну вот. Ведь он, старикан этот, точь-в-точь как бабуля Калерия, хотя вовсе не сидел всю жизнь на крыльце, а объездил пять стран. Недаром от кустов на дороге пахло, как из сундука с лежалым платьем. Всё дело не в расстояниях, а в самом человеке…» Из этого правильного соображения вытекало, что в Алтайке так же можно найти работу, как на Кучуке. А ей так не хотелось двигаться!.. Всё равно её никто не увидит: из лагеря не так-то часто ходят в село. А она, может быть, и увидит кого-нибудь хоть краешком глаза… Нюрку, например…
Глава пятая, где показано, что взрослые тоже были детьми, даже если они — инженеры
Инженер-изыскатель Сергей Чумак ехал на Кучукстрой поездом «Барнаул — Днепропетровск». Он ехал туда «пробивать трассу», совсем маленькую трассу, для подземного кабеля. Работы было на какую-нибудь неделю, он даже не взял с собой почти никаких вещей, кроме инструмента, и сейчас думал, найдёт ли рабочих. Ведь началась уборочная и даже ребятишек не заманишь, а если заманишь, всё равно через день убегут, им быстро надоедает это — тянуть ленту и держать рейку. Но он надеялся, что ему повезёт. Ему всегда везёт. И сейчас тоже. Поезд, например, не какой-нибудь, а «Барнаул — Днепропетровск». Днепропетровск — его родной город, так и кажется, что он едет туда… И места кругом всё знакомые. Ведь он же участвовал в изысканиях дороги «Барнаул — Кулунда», всю её протопал пешочком. А в Кулунде ещё раньше работал трактористом. Что ни говори, приятно ехать по такой дороге! И хорошо, что поезд уходит ночью. Значит, на месте будет как раз утром. Народу в вагоне мало — можно растянуться на полке и до работы хорошо выспаться. Вон техник Жора не теряет времени, подложил под голову рюкзак и спит, причмокивая толстыми губами, хотя поезд еще не отошёл от станции.
