Владислав Крапивин - Лерка
– Плюшевые… В седьмом отряде три плюшевых медведя было. Теперь все – инвалиды. У одного даже голова на ниточке. Потому что их не жалко. Они на живых не похожи нисколько. А большой медвежонок, который из репейников, до сих пор целый.
Лена вспомнила: в самом деле, есть у малышей из седьмого отряда медведь, слепленный из репейных головок. С добродушной мордой, толстый, ростом чуть пониже Лерки. Сделали ему берлогу под высоким крыльцом, и любят его все, и возятся с ним.
Но все-таки медведь – это не то, что надо Лерке. Лерка хочет строить большое и прочное. Он готов, наверное, египетскую пирамиду сложить своими руками! Но не умеет. И термитник у него не получается, и слон…
– Знаешь, Лерка, – осторожно сказала Лена, – ведь термиты – не муравьи. Они просто похожи на муравьев, а на самом деле они совсем другие насекомые. И муравьи, по-моему, не захотят жить, как термиты.
Лерка помолчал, разглядывая пол. И тихо спросил:
– Это точно?
– Это совершенно точно. Я про это еще в «Пятнадцатилетнем капитане» читала.
Лерка задумался. Но не огорченно, а сосредоточенно. И было ясно, что он размышляет: чем же заняться вместо термитника.
Чем?
Что ему нужно?
В давние времена в приморских городах с острыми крышами и узкими улицами жили-были бородатые мастера. Они курили закопченные трубки и вырезали из громадных кусков старого дерева фигуры. Русалок, богатырей, ведьм и чудовищ. Лена читала в какой-то книжке, что мастера прибивали их на носах скрипучих парусных кораблей, под бушпритами, и эти диковинные звери и воины качались над волнами всех океанов.
Вот это была бы для Лерки работа!
Лена представила, как маленький коричневый Лерка цепко охватил ногами плечо деревянного колдуна-великана и топориком обтесывает ему ухо.
Но подумав о мастерах, о фрегатах и корабельных скульптурах, Лена вспомнила еще и о коряге у лесного ручья и о том, как мигал и разгорался на темном рейде маячный огонь Константиновского равелина.
Море Лена увидела в прошлом году. Она приехала на юг, к маминой знакомой, и стала жить в пустой белой комнатке, где по стенам ходили черные пауки, а на потолке спала мохнатая бабочка.
В первый же день она облазила все ближние скалистые берега, почти ослепла от синего блеска, чуть не подралась со смуглыми упрямыми мальчишками из-за почерневшей снарядной гильзы и сожгла на солнце плечи.
Ночью Лена просыпалась и слышала теплый сладковатый запах трав. Это были незнакомые травы юга. Ими пахло раннее крымское лето. И еще оно пахло теплыми сухими камнями.
Лена коротко вздыхала в темноте, улыбалась и думала, что эти запахи приносит из степи в город береговой бриз. Ночной бриз, с которым рыбаки уходят в море… А может быть, не было никакого бриза, и, наверное, он совсем теперь не нужен рыбакам, с их моторными судами. Но ей нравилось так думать: дует с берега ветер, и уходят в море парусные шлюпки.
Уходят… В море!
От того, что море совсем рядом, мгновенно вырастала в Лене громадная радость. Вернее, даже не вырастала, а взрывалась. Это был бесшумный, но сильный взрыв радости. Сон окончательно улетал. Хотелось куда-то бежать, с кем-то говорить, смеяться.
Но стояла густая теплая тишина. Только за оштукатуренной перегородкой сонно дышала мамина знакомая, тетя Варя. Чтобы не разбудить ее, Лена старалась двигаться тихо-тихо. Она вставала и подходила к раскрытому окну. Ночь за окном была темно-синяя, густо усыпанная черными пятнами виноградных листьев. Виноград сплошь оплетал маленький дворик. Узорчатые листья чуть заметно шевелились, а между ними дрожали большие белые звезды и редкие желтые огоньки; город лежал на крутых складчатых горах, верхние улицы висели высоко-высоко над нижними, и ночные огоньки поэтому жили рядом со звездами.
Иногда по листьям пролетал мгновенный голубой отблеск: на плавучем доке в Южной бухте вспыхивала электросварка. Было слышно, как за бухтой, на вокзале, тяжело дышали уставшие поезда… Изредка доносился очень далекий металлический грохот, словно по камням раскатывались пустые железные шары. Может быть, на рейде гремели якорные цепи?
Ни утомленные вздохи составов, ни дальний гром цепей, ни близкое дыхание тети Вари не мешали тишине. Здесь она все равно была хозяйкой.
За окном, кроме листьев, Лена различала кусок побеленного забора, а на фоне его – трехногий умывальник и островерхую конуру Барса.
На подоконнике были рассыпаны круглые морские камешки, плоские раковины мидий, крабьи клешни и обкатанные волнами осколки мрамора и черепицы – береговая добыча Лены. Добыча была так велика, что Лена теперь ничуть не жалела это добро. Она брала на ощупь камешек покрупнее и бросала его в будку. Камешек щелкал по доскам. Барс просыпался и вопросительно гавкал. Потом, смутившись, что поднял напрасную тревогу, начинал сердито скрести за ухом. Тесная будка скрипела и качалась. Но скоро Барс засыпал и принимался тихонько рычать и повизгивать. Наверно, ему снился Македон – облезлый соседский кот.
Лена вдруг поняла, что не может сидеть в комнате.
Она тихо надела платье и босоножки, выбралась в окно и на цыпочках прошла мимо будки с Барсом к калитке.
Над улицей, на столбе, горел фонарь. Он очень ярко горел, как на сцене, когда ночь ненастоящая. Листья большой акации просвечивали слабой зеленью. Они были похожи на большие перья с мушкетерских шляп. Ветра не было, и тень от листьев лежала на белых камнях забора неподвижным громадным веером.
Лена пошла в конец улицы. Там, изгибаясь на заросшем склоне, убегала вниз лестница. Вниз, к огонькам, крышам, освещенным улицам.
Лена остановилась на верхней площадке. Справа, за каштанами, погромыхивал и мигал цветными огоньками сквозь листья Северный рейд. Впереди и слева было Темное Пространство.
Там, в ночи, сливались море и небо.
В этой громадной темноте полз Одинокий Огонек. Очень маленький и очень заброшенный. Или фонарик на мачте, или окошко в каюте, кто знает…
Лене стало тревожно и одиноко, будто она вдохнула в себя всю эту большую ночь. И сделалось ей очень жаль тот дальний огонек. Бывает так: заберется в душу непрошеная грусть – и хоть плачь.
Но вдруг справа, у невидимого берега, прогоняя всякую печаль, вспыхнули другие огоньки – красные и белые. А из-под них ярко-голубой иглой ударил Большой Огонь. Он проткнул ночь, и там, где брел по темной дороге Одинокий Огонек, вспыхнула звезда ответного прожектора. Потом она погасла, но огонек побежал будто веселее.
А маяк сигналил, не уставая.
Лена вспомнила, что днем видела в той стороне желтую полуразрушенную крепость на мысу, а на крепости – вышку и мачту.
Она засмеялась и пошла домой. Ей было хорошо идти и знать, что там, над старыми бастионами, воюет с темнотой надежный маячный огонь. И никто не заблудится в ночи.
Это воспоминание осталось в ней как яркая звездочка.
– Лерка, – сказала Лена, – вот что… Есть одно дело. Тебе понравится.
Он глянул с недоверчивым интересом.
– Правда, понравится, – повторила Лена. – Только ты пока не спрашивай. Я рассказать не сумею. Это надо посмотреть. Ты согласен?
– Да, – сказал он и мягко, по-кошачьи, поднялся, не отрывая глаз от Лены. – А где это дело?
– Знаешь, где ручей впадает в озеро? Был там?
– Ну, был, – нехотя ответил он. – Один раз… Что там делать? Там нет хорошей глины.
– Неважно. Ты иди сейчас туда. Но не берегом, а лесом, по правой тропинке. Лесом – ближе. Там подожди.
– А ты?
– Я скоро приду… Послушай, а может, ты боишься один в лесу?
– Ну и вопросы ты задаешь, – сказал он совершенно по-взрослому.
– Ну иди… Постой. Ты переоденься, а то всю свою парадную одежду перемажешь. Будет много работы.
Лена сходила в сарай за веслами. Дотащила их, прихрамывая, до причального плотика, отцепила лодку.
Грести оказалось трудновато, потому что больной ногой нельзя было упираться в дно. Лена торопливо налегала на весла и беспокоилась о Лерке.
Зря беспокоилась. Когда лодка села на отмель в устье ручья, Лена сразу увидела Лерку. Его мятый ситцевый костюмчик розовел в темной зелени, как большой шиповник. Лерка уже отыскал корягу. Он по-хозяйски оседлал ее, опоясав толстый ствол коричневыми ногами.
– Я здесь, – отчетливо сказал он сверху и уселся поудобнее. Коряга угрожающе закачалась над откосом.
– Осторожней!
– Ты про этот пень говорила, что будет дело? – спросил он, качаясь.
– Про этот… Да осторожней ты! – с досадой сказала Лена и начала продираться наверх. Было жаль, что не удался сюрприз.
Поднявшись, она за рубашку стащила всадника с коряги и едва удержалась, чтобы не шлепнуть.
– Тоже мне наездник! Вот сломаешь шею!
Лерка не обиделся. Отколупнул гнилушку и доверительно сказал:
