Татьяна Свичкарь - И сколько раз бывали холода (сборник)
После она провела гостей по конюшне.
– А вот эта лошадь у меня особенная. Знакомьтесь – Мирточка моя, русский тяжеловоз. Ей здорово досталось от людей, но сколько в ней любви! Ножки у неё больные, специальными подковами подковали, но она только ребят катает. На другой бы конюшне списали. А я дивлюсь: кого из детей ни привезут – все выбирают Мирту. Вот смотрите, прелесть какая, белая арабская лошадка, Агруша. Не хотят Агру. Вот Лушенька, пони. Нет – только Мирту. Видно, какая-то энергия от неё добрая идёт.
Когда они уже собирались прощаться, подъехала синяя легковушка. Мать привезла ребёнка лет шести. Диагноз можно было поставить сразу – достаточно взглянуть на шаткую походку, на личико: детский церебральный паралич. Заседлали Мирту. К Ире тут же подошёл помощник. Малыша усадили на лошадь.
– Держишься?
Мужчина вёл Мирту, а Ира поддерживала малыша.
– Это не лошадь, это диван. Падай куда хочешь – везде Мирта, – говорила Ира ободряюще.
Налитое, тёплое тело, мышцы, перекатывающиеся под кожей, жёсткая светлая грива и особый запах коня – кто-то его терпеть не может, а кто-то за него отдаст всё на свете.
Мирта несла ребёнка бережно, как хрустальную вазу.
– Ох, бедный малыш, погляди, как вцепился, – сказала Ольга Сергеевна.
– Он не от страха, он от счастья вцепился. Смотри, как у него глаза сияют, – возразила Саша.
Она подумала, что это и есть настоящее, когда ты делаешь кого-то таким счастливым. Пусть возила ребёнка Мирта, но где бы она была без Иры?
Когда малыша сняли с лошади, он ещё долго не хотел уходить от неё. И Мирта словно понимала – наклоняла большую голову, тянулась губами. Она и целоваться умела. Малыш визжал от восторга.
Когда Ира проходила мимо, Саша коснулась её рукава:
– А можно я буду приезжать вам помогать?
– Да ради бога, работа всегда найдётся.
– А экзамены? – испугалась Ольга Сергеевна.
– У девочки все знания в голове перемешаются, надо же хоть раз в неделю воздухом подышать, – заступилась Ира.
Они с Сашей переглянулись, как заговорщики.
19
Мама отчего-то была страшно озабочена выпускным. Гораздо больше, чем сама Саша. Оказалось, когда Саша была маленькая, мама водила её на площадь смотреть на выпускников. Саша с мамой жили тогда в полной нищете. На работе несколько месяцев не платили зарплату. В те годы у многих так было. Если бы соседка-пенсионерка не купила Саше босоножки, девочке не в чем было бы выйти на улицу.
Но, несмотря ни на что, город старался проводить своих питомцев красиво. На площади устанавливали сцену. Над ней колыхались гирлянды воздушных шаров.
У мужчины, который разводил голубей, закупали белых – по числу выпускников, чтобы ребята выпустили птиц в небо. Для голубятника это был доходный бизнес. Птицы неизменно возвращались в родную голубятню, и на следующий год он продавал их снова. Так что услугу следовало назвать «голубиный прокат».
Юноши стояли непривычно застенчивые. Девушки – в платьях, атласных, шёлковых, на кринолинах. Они казались прекрасными, как цветы.
Пока мама любовалась выпускниками, Саша съела осу. Потянула с клумбы цветок, и не заметила, что меж лепестков притаилась оса. Саша взвыла. Мама перепугалась. Теперь у ребёнка распухнет горло, и он не сможет не только глотать, но и дышать. Мама потащила дочку домой – благо жили они рядом – чтобы вызвать скорую.
Саша визжала, то ли от боли, то ли оттого, что её уносили с праздника.
– Ничего, ничего, – ласково бормотала мама, прижимаясь щекой к её щеке. – Ты у меня будешь самая красивая, когда время придёт.
И вот этот день приближается.
– Всё, я договорилась, – сказала Ольга Сергеевна, придя с работы. – Тебе Людмила Константиновна своё платье даст.
Саша вздохнула. Опять про платье…
– А Людмила Константиновна – это у нас кто? – спросила она.
– Это у нас знакомая артистка оперетты. В выходные мы поедем в Самару.
В областной центр они выбирались нечасто – пару раз в год. Поездки эти любила даже Ольга Сергеевна, которая обычно выматывалась за неделю как собака.
Стоило выйти из автобуса, начиналась экскурсия по местам маминой юности.
– Видишь стеляшку-забегаловку? Ту, где написано «Аптека»? Когда я училась в институте, её только что открыли и сделали в ней пончиковую. Ты не представляешь, что это в то время значило. Всё по талонам. Абсолютно всё. Я уж не говорю про колбасу, но сахар, спички, соль, сигареты – словом, всё. Это было смешно. Мы с подружкой гуляли по набережной, подходили теплоходы, и туристы спрашивали: «Девочки, где тут можно купить знаменитые куйбышевские конфеты?» Да я за пять лет учебы их ни разу не видела… Купишь килограмм карамелек «клубника со сливками» и таскаешь в сумке. Представляешь, да? А тут вдруг такая роскошь – горячие пончики, обсыпанные сахарной пудрой, и стакан клюквенного морса. Стакан большой, тяжёлый и так клюквой пахнет вкусно – мама дорогая! Мы сюда ходили раз в неделю, потому что это удовольствие стоило рубль. Целый рубль.
…А вот тут, в магазине, висела блузочка. Я её так хотела хоть примерить, так она мне нравилась… Красная блузочка, с мережкой. На цыганскую похожа. Я ходила на неё смотреть, я о ней мечтала. А потом её кто-то купил.
…Эту скульптуру – вон, видишь, – мужчина с парапланом – мы называли «Паниковский». Помнишь «Золотого телёнка»? «Паниковский, отдай гуся». Мы тут у фонтана назначали свидания.
Саша с мамой бродили по городу, сворачивая на те улицы, которые вдруг привлекали их внимание. Непременно спускались на набережную, к Волге. Неторопливо ели мороженое и смотрели на большие круизные теплоходы, которые их маленький городок миновали, а здесь стояли подолгу.
Но вот в оперном театре Саша не была ни разу. Правда, Ольга Сергеевна водила её на «Сильву», когда труппа приезжала к ним с гастролями. Они сидели в первом ряду, не снимая пальто: во дворце культуры было холодно. И Саша была страшно разочарована. Такая красивая Сильва, а жених у неё маленький, плюгавенький, с отвисшими щеками, похож на собачку Друппи из американского мультфильма.
…Людмила Константиновна жила в одном из старых домов на Дворянской. Было ей лет, наверное, за семьдесят. Изящная седая дама. Она угостила их чаем с пирожными.
– Это платье не театральное. Мне привезли его из Парижа, для бенефиса, – сказала она, распахивая шкаф.
В шкафу было много вещей, но и Саша, и Ольга Сергеевна сразу поняли – это. Платье искрилось голубизной моря в яркий солнечный день. Искрилось и переливалось. Так в старых детских фильмах мерцающими звёздочками изображались мечты.
Саша подумала, что, если бы такое платье надели на корову, все забыли бы, что это корова, и видели бы одно голубое сияние.
20
Захар оставил дома её тетрадь. Брал списать английский и забыл принести в школу. На другой день работы надо было сдавать.
– Зайдём после уроков ко мне, – покаянно предложил он.
Захар жил в бесконечно длинной девятиэтажке, в народе называемой «шоколадкой». Отчего-то её, единственную в квартале, выкрасили в жёлто-коричневый цвет.
Когда Захар отпер дверь и кивнул Саше: «Проходи», как обычно, первый взгляд её был – бедно живут, богато? Если бедно – своё, родное. Если богато…
У Захара было пусто. Коридор, выкрашенный голубой краской. Здесь Саше полагалось ждать. Захар ушёл в комнату за тетрадью.
Из кухни вышла женщина, показавшаяся Саше очень старой. Халат завязан кое-как, дряблые руки. Волосы неопределённого цвета, с обильной проседью, висят вдоль лица.
– Здравствуйте, – сказала Саша.
Женщина внимательно на неё посмотрела и промолчала.
– Ты в магазин ходил? – крикнула она негромко, жалким, каким-то срывающимся голосом.
Саша стала смотреть себе под ноги. Возле полочки для обуви, у самой двери, она заметила несколько пустых бутылок из-под водки.
Захар вынырнул с тетрадью и чёрным пластиковым пакетом.
– Я из школы только, сейчас пойду.
– Пойдёшь ты… – женщина подняла руку, то ли замахиваясь на сына, то ли отмахиваясь от него. – Ты сейчас шлёндрать уйдёшь до ночи, знаю я тебя…
Дальше пошёл мат. Захар торопливо отпирал дверь. Оказавшись на лестнице, ребята не стали ждать лифта, благо жил Захар на третьем этаже.
В подъезде он привалился к стене:
– Понимаешь теперь, почему я хочу уехать учиться? Далеко…
Саша кивнула. И ещё она знала – он не вернётся.
21
Наступил «день икс». Саша проснулась на рассвете. За окном захлёбывались, пели соловьи – настоящий соловьиный гром. Саша встала и пошла к маме. Прилегла рядом, ощущая родное тепло. С мамой всегда чувствуешь себя маленькой, всё просто и безопасно. Ольга Сергеевна обняла дочку, прижала к себе, укрыла одеялом. И, пригревшись, обе уснули неожиданно крепко, так что их разбудил будильник.
– Спокойно, ты всё знаешь, – повторяла Ольга Сергеевна, пока Саша допивала кофе. – Не торопись, времени вам дают много. Главное, даже не пытайся списывать.
![Владислав Крапивин - Та сторона, где ветер [с иллюстрациями]](/uploads/posts/books/208872/208872.jpg)
