Лидия Чарская - Том 48. Тринадцатая
— Тебе не больно? Ты не укушена? — сыпятся на Кодю со всех сторон вопросы.
Но девочка спокойна, даже слишком спокойна — точно ничего особенного и не случилось.
— Жаль платья, конечно, но со мной, право же, ничего.
— Как это случилось? Как ты попала к Полкану? — спрашивает Марья Андреевна.
"Как случилось это? Гм! Не думает ли в самом деле учительница, что Соколиный Глаз может нарушить данные им обеты! Неужто же выдать Славу! Как бы не так!"
Кодя повторяет с лукавой усмешкой:
— Мне ничего… Право же ничего… а только я хочу спать, очень хочу спать, потому что…
Тут она уже не может удержаться от смеха и, приподнявшись в постели, на которую ее только что уложили, сознается в том, какую шутку сыграла она нынче с обитателями усадьбы, подняв их в такую рань.
Ей как раз подошло время сознаться, так как вернувшаяся из лавки Лиза глубоко возмущена и обижена: ей пришлось прождать в селе около двух часов, пока открыли мясную лавку и лабаз.
— Это не иначе, как новенькая наша перевела часы и подняла всех с петухами, — обиженно заключила Лиза, бросая на Кодю негодующий взгляд.
Валерия Сергеевна и Марья Андреевна переглянулись. Анна Васильевна покачала с укором головой. Девочки поглядывали на старших, старшие — на детей. Няня заворчала что-то о непристойном поступке Башибузука.
Только Слава, Люся и Софочка остались вполне довольны таким событием, особенно Слава.
Когда все вышли из спальни, поручив Кодю заботам Анны Васильевны, Слава задержался немного около постели девочки, насильно уложенной докторшей, и шепнул ей, захлебываясь от восторга:
— Соколиный Глаз! Ты новый член нашего кружка! Ты храбрейший из людей, белых и краснокожих! Ты герой! А поэтому третьего подвига тебе совершать не надо! Ты с сегодняшнего дня вождь, Соколиный Глаз! Дай мне твою руку!
Но Соколиный Глаз не мог, к сожалению, исполнить желание Следопыта.
Приняв хорошую дозу успокоительных капель из рук заботливой докторши, новый вождь краснокожих и вновь избранный член кружка спал богатырским сном.
Глава 3
— Милая Кодя, мне надо переговорить с тобой. Подойди ко мне, дитя мое! — эту фразу Валерия Сергеевна Симановская произнесла ровно через две недели по вступлении Коди в Лесной приют.
Быстро промелькнули эти две недели. Прочно и дружно сошлась она со Славой, Люсей, Софочкой и Жучком. Они играют вместе в краснокожих, а затем, превратившись в белолицых, ухаживают за цветами, выращивают овощи в огороде, читают интересные книги про дикарей, которые имеются у Славы и Люси в огромном количестве.
Они — пятеро друзей, верных и неразлучных, стоящих друг за друга горой.
Но если у Коди есть друзья, то есть и недруги. Или, по крайней мере, ей так кажется.
Няня Ненилушка зовет Кодю Башибузук и Сорвиголова и ворчит на нее с утра до вечера.
Вера Чижова, самая вспыльчивая в «Убежище», тоже недолюбливает Кодю. Большая Липа как будто разделяет чувства Веры к новенькой.
Еще бы! Кодя постоянно подшучивает над Липой, смеется над ее именем, называет его "деревянным именем" и часто вместо Липы зовет Липу то Осиной, то Березой. Все это, конечно, не нравится обидчивой девочке.
Но больше всех невзлюбила Кодю суеверная Маня Кузьмина.
Маня самым чистосердечным образом верит, что Кодя, как тринадцатая по числу воспитанница, несет несчастье всему "Убежищу".
С тех пор, как водворилась в "Лесном приюте" Кодя, здесь то и дело, по мнению Мани, происходят всякие несчастья. Полкан чуть не взбесился, погода переменилась к худшему, у Сары Блюм еще серьезнее расхворался и без того больной отец-башмачник, Ганя Сидоркина, убирая свою кровать, уколола руку булавкой, и у нее образовался большой нарыв — словом, несчастья сыпались дождем. Конечно, все это по вине Коди — убеждена Маня.
Больше всех была недовольна Кодей Танеевой няня.
Ей, не в пример прошлому, много прибавилось работы со дня поступления в «Убежище» Коди.
На девочке одежда горела, как в огне. Ей запрещено было ходить босой, а потому ежедневно няне Ненилушке приходилось штопать огромнейшие дыры на Кодиных чулках. Затем каждый вечер приходилось класть заплаты на ее фартучек и платье и стирать косынку, которую Кодя употребляла больше как знамя во время игры в краснокожих, а не как головной убор. А о носовых платках, превращаемых тоже в дырявые знамена, и говорить нечего. Словом, девочка доставляла немало хлопот старушке.
— Видишь ли, Кодя, я уезжаю на две недели из лесной усадьбы с Люсей и Славой, — говорит Валерия Сергеевна, — но уехать спокойно я не могу до тех пор, пока ты мне не дашь слова вести себя тихо, не шалить. Слышишь, Кодя? Можешь ты отпустить меня со спокойной душой?
Добрые, всегда немного грустные глаза Валерии Сергеевны смотрят в лицо Коди.
Кодя обожает Валерию Сергеевну. В Маме Вале ей нравится ее голубиная кротость! Мама Валя никогда ни на кого не сердится, никого не бранит, а ограничивается только замечаниями, которых дети «Убежища» боятся больше всяких выговоров и резких замечаний, поскольку эти замечания неприятны самой Маме Вале. Нравится Коде и внешность Мамы Вали, ее глубокие синие глаза и черные, нежные и мягкие, как шелк, густые волосы.
И сейчас, глядя в лицо Валерии Сергеевны преданными, открытыми, хотя и чуть плутовскими, глазками, Кодя говорит, теребя свой хохолок и улыбаясь:
— Пожалуйста, не беспокойтесь, Мама Валя! Я не могу дать вам слово не шалить, потому что ведь вы сами понимаете, как это страшно — дать слово и не исполнить его, но… но я даю вам слово стараться (Кодя выговаривает это особенно отчетливо) не шалить и не проказничать. Такое слово я могу вам дать!
Валерия Сергеевна невольно улыбается и целует девочку.
— И слушаться Марью Андреевну тоже обещаешь мне?
— О, да! Ведь она такая милая, что слушаться ее совсем не трудно! — горячо восклицает девочка.
— Дай твою руку, Кодя!
— Вот она, Мама Валя!
Сильная, но не очень чистая ручка Коди крепко ударяет по протянутой белой, нежной и красивой ладони Валерии Сергеевны.
— Вот и по рукам, значит, Мама Валя, — смеется Кодя, — будет нечестно, если я отступлю… Так говорил покойный папа…
Кодя замолкает на полуфразе.
Ее глаза становятся грустными. Ей вспоминается любимое мужественное лицо отца, загорелое, обвеянное ветром. Слезы невольно навернулись ей на глаза, которые она попыталась спрятать от Валерии Сергеевны.
"Кодя! Ты, кажется, хочешь разреветься! Стыдись, ведь ты храбрый вождь лесного кружка!" — говорит себе девочка и, сделав над собой невероятное усилие, бросается к окну.
— Куры на клумбе! Куры на клумбе! — громко кричит Кодя и с громким хохотом вскакивает на подоконник, откуда прямо спрыгивает вниз.
Еще минута — и она уже несется с оглушительным хохотом за громко и отчаянно кудахтающими курами, в страхе мечущимися по саду.
— Кодя! Платье разорвешь!
— Кодя! Сапог потеряла!
— Кодя! Нос разобьешь!
— Кодя! Кодя! Кодя! — несутся вслед за девочкой разные голоса.
Но Кодя уже не слышит…
* * *
— Прощай, Соколиный Глаз!
— Прощай, Следопыт-разведчик! Прощай, Смелая Рука!
— Прощай, Быстрая Лапа!
— Мудрый Змей, прощай!
Софочка и Кодя крепко пожимают руки отъезжающим.
Мама Валя, Люся и Слава уже сидят в коляске.
Все трое уезжают погостить на неделю в имение к дедушке.
Тринадцать девочек с Марьей Андреевной, няней и докторшей вышли проводить семью Симановских за ворота усадьбы.
Тринадцать девочек и три воспитательницы машут платками до тех пор, пока коляска не исчезает за деревьями.
— Кодя, — говорит Марья Андреевна, — Мама Валя сказала мне, что ты… Ну, словом, ты сдержишь данное слово? Не правда ли, Кодя?
Глаза девочки серьезно смотрят на воспитательницу.
— Я сказала, что буду стараться! — повторяет она, хмуря свои густые брови и растягивая последнее слово.
— Уж чего тут! — вмешивается в разговор няня Ненилушка и сердито, поверх очков, смотрит на Кодю. — Уж и где это видано, уж и где это слыхано, чтобы в одну неделю исправилась такая шалунья и сорвиголова?!
— Вот увидим! Поживем — увидим, — отвечает Марья Андреевна.
— Нянечка! — говорит через несколько минут кротким голосом Кодя. — Не надо ли вам написать письмо в деревню зятю и сестре? Я могу написать, если хотите!
Няня изумлена.
Такого любезного предложения она не ожидала от шалуньи и сорвиголовы! Кодя пишет красивее и лучше всех девочек «Убежища». Но сколько бы раз ни просила няня Кодю написать письмо ее семье, проживающей где-то за тысячи верст у себя в деревне, Кодя всегда находила предлог убежать от неприятной обязанности. А тут вдруг — виданное ли дело — предлагает сама!
