Карло Коберидзе - Зеленые каникулы
— Что сказать, куда прийти? — Я протянул ему кнут.
— Вон, не видишь, народ толпится возле персиковых деревьев!
Я поглядел в ту сторону, а там действительно толпа, столько людей! И шум доносится.
Я спрыгнул на землю и пустился во всю прыть. Без оглядки бежал. Тоже мне сторож! У хорошего сторожа телочка дяди Абриа не разгуливала бы в колхозном винограднике! Интересно, с чего дядя Кория перепугался, побледнел так. Наверное, спугнул беднягу Никору, она и наскочила на мотыгу…
По дороге окликают из склада, спрашивают:
— Куда несешься, Рати, что случилось?
— Может, осел у тебя заболел?
Я остановился, перевел дух и заорал во всю глотку:
— Ветврач Резо там?
— Здесь просто врач. Покажись ему, Рати! — шутит кто-то.
— Полечись у Калтамзе, у тебя же сквозняк в голове гуляет!
Я помчался дальше, бегу, взбиваю пыль.
Перебежал заброшенную дорогу и очутился наконец у полевого стана. Ветврач был там — развалился в тени и рассказывает бывшему бригадиру Сосии про ту игру команды «Алазани», когда она проиграла три — ноль.
— Слева летел мяч, нет, не слева, справа, хотя нет, кажется, с центра, ну не помню откуда, только летел — это точно, и влетел в ворота.
— А потом? — спрашивает Сосия. — А вратарь где пропадал, не мог взять?
— Лежал — в небо глазел!
Я утер со лба пот и стою жду: спросят в конце концов, чего я так мчался к ним?
— Лежал? В небо глазел? — удивляется Сосия.
Оба мельком, без всякого интереса, оглядели меня с ног до головы и дальше чешут языками, как будто ничего стоящего внимания не увидели.
Резо поудобнее сел на траве и продолжает:
— А потом…
— А меня вы не видите? Чего я, по-вашему, тут стою? — разозлился я.
— Ого! Тебя не хватало командовать!
— Никора ногу о мотыгу поранила. Никора дяди Абрии, — спокойно сообщил я.
— Ну и что? Чем я могу помочь?
— Раз послали, значит, можешь!
— Кто послал? — спросил Сосия, долго-предолго зевая.
— Кория, вот кто!
— А-а… — поднялся Резо. — Верно, акт надо составить.
Сосия даже с места не сдвинулся, а когда опять разинул рот еще раз зевнуть, я поискал глазами мух — хоть бы одна залетела ему в рот!
Резо пошел со мной, медленно, вразвалочку, покуривает папироску.
— Прибавь немного ходу, Резо, — говорю ему и сам ускоряю шаг.
— Хм!..
— Чего хмыкаешь! Что я, зря бежал за тобой?
— А чего спешить? В больницу Никору не повезешь! Если рана серьезная, конец ей — под нож, и все!
— Ты что! Жалко телочку!
По дороге нас нагнала председательская «Волга». В ней один Вано был.
— Куда путь держите, грузины? — спросил нас Вано, когда мы сели в машину.
— Никора Абрии ногу поранила. Погляжу-ка, интересно мне, какую ногу повредила, — сострил Резо.
Вано рассмеялся:
— А я думаю, это все равно.
— Что думаешь ты, не имеет значения, — рассмеялся и Резо.
— Значит, поедим сегодня шашлыка, а?
— Смотри осторожнее держи вертел, не оброни в золу! — посоветовал я.
— Ах ты сопляк! До чего я дожил!
Доехали мы наконец до места происшествия.
Столько народу мне во время ртвели[10] не приходилось видеть. Столпились в тени персиковых деревьев, кто на земле сидел, кто к стволу прислонился, галдят!
— Ну, где Никора? — спрашивает Резо.
Наш бригадир нахмурился.
— Вон там лежит. — Он кивнул головой. — А тебя какой умник привел?
Резо покосился на меня.
— Какого послали за мной.
— Я привел! — громко сообщил я бригадиру.
Бригадир зубами заскрежетал.
— Носом в землю тебя ткнуть надо за твои штучки! Слышишь? Носом в землю! Надо ж: к человеку ветврача привести!
Мы подошли к толпе, пробрались сквозь нее, и представляете, не телочку Никору увидели, а сына мельника — Никору! Никто его настоящего имени не помнит, все кличут Никорой… Лежит на спине без кровинки в лице и стонет — у меня от жалости все внутри перевернулось…
— Что тебе Кория сказал? — напустился на меня Лексо.
— Никора, мол… Я думал телочка Абрии, — еле выдавил я и отошел в сторону.
Вано склонился к Никоре.
— Потерпи, Никора! Мигом доставлю сюда Калтамзе! — Он, растолкал людей, бросился к машине и исчез с ней в дорожной пыли.
Резо промыл Никоре рану, присыпал каким-то порошком и аккуратно перевязал.
Когда приехала Калтамзе, ей уже нечего было делать. Одобрила «первую помощь» ветврача и отправила стонущего Никору в больницу. Усадили его в «Волгу», и айда!
Много времени прошло с тех пор, но и сейчас никто не верит, что я не нарочно привел ветврача. Клянись им сколько хочешь, никто не верит, а уж про самого Никору и говорить нечего: его убеждать — что воду толочь.
Никора на Корию дуется, Кория — на меня, а вся деревня над нами потешается и не перестанет потешаться, пока не случится что-нибудь посмешнее.
12
Мы кончили опрыскивать виноградники в третий раз, и Лексо заявил своей бригаде: не сидеть же сложа руки, пока подойдет пора в четвертый раз опрыскать виноградник. Пошли поможем людям в поле. Помочь так помочь, все согласились с ним, вот почти неделя, как путь наш лежит в поле. Я и здесь снабжаю водой нашу бригаду.
У меня уже набралось много трудодней, и, признаюсь, работаю теперь с еще большей охотой. Может, вы решите, что я выхваляюсь, и все-таки скажу вам: по словам нашего председателя, если и следует кому красоваться на Доске почета, так это мне.
В воскресенье я пошел на стадион — нельзя же совсем забросить футбол! Наш агроном высунулся в окно (у самого стадиона живет) и во всеуслышание сказал: «Работаешь отлично, Рати, слов не хватает тебя хвалить, и мяч, оказывается, гоняешь не хуже!» А я как раз в тот день играл очень плохо. Видел бы он, как я играл, когда мы с командой из деревни Мукузани расправлялись — пять мячей заставили их вынести из ворот!
По дороге домой я повстречал почтальона. Обрадовал меня, письмо, говорит, от Нанули принес. Спасибо, говорю. А он: «Не стоит благодарности, ты лучше не косись в сторону моего сада». Я даже обиделся. «Давно, — говорю, — перестал лазить через чужие изгороди, не до этого мне теперь». — «Значит, могу спать спокойно?» — и погладил меня по голове. А сам, вижу ведь, не верит.
Я поклялся, что не вру — ну разве стану обманывать человека его лет?
Раньше я любил сворачивать в чужие сады, проверить, что как зреет, а сейчас, сами видите, просто времени не остается на это, а вообще-то протянуть руку к сочной почтальоновой груше не такое уж, по-моему, тяжкое преступление.
Я прочел письмо Нанули. Одна чепуха. Ей не пятерки надо ставить, а из школы гнать. Представляете, пишет: никакого сравнения между Квишхети и нашей деревней! Здесь все прекрасно, насовсем остаться готова, только вот соскучилась по малышам, Манане и всем моим близким. Интересно, по ком она еще должна была соскучиться? Погоди, приедет — поговорим, выясним, что чего лучше!
Не может ведь быть, чтоб и мне ни разу не довелось поехать куда-нибудь далеко! Дядя Сико сказал: «Поработаешь так же усердно до сентября — дам тебе погулять по Москве, а если не сдержу слова, можешь все окна мне выбить, за рогаткой у тебя дело не станет!..» Ладно, сентябрь не за горами, скоро зазвенят школьные звонки. Посмотрим, если и дядя Сико баснями кормит, значит, никому в этом мире веры нет. Эх, повез бы он меня в Москву, не обманул бы, я такое выкину — только обо мне говорить станут ребята, «Путешествие Гулливера» позабудут!
Вечером, как бы поздно ни было, я останавливаю двуколку перед магазином и ласкаю привязанную там собаку. Потом приникну носом к витрине и заглядываю, не продали ли стол для пинг-понга. Вижу, стоит по-прежнему. Оборачиваюсь, и тут в меня целится сторож Нодар.
— Кто ты? Что тебе здесь надо? — От его крика стекла в витрине дребезжат.
— Отведи-ка ружье, не задел бы черт за курок! — советую я.
— Ух, это ты, Рати? — Он опускает ружье и приветствует меня: — Здравствуй, здравствуй, опять поздно возвращаешься!
— Здравствуй! Дел по горло, дядя Нодар, а дела откладывать нельзя, сам знаешь! Дело — прежде всего.
— А я удивляюсь, к кому ластится мой пес? — Потом задумывается и деловито предлагает: — Меняю свою собаку на твою Куршу, с придачей отдам.
Собака поскуливает, носится вокруг меня, звякает цепью.
— Давай, по рукам, — говорю я решительно.
— Сначала скажи, что требуешь в придачу?
— Твое ружье и девятнадцать, нет, двадцать девять, а еще лучше — тридцать девять патронов.
— Многовато, — колеблется он.
— Ладно, согласен на девять патронов. И только из уважения к тебе, — разве отдам кому свою бесценную Куршу!
Но тут дядя Нодар отступает:
— Вот что, Рати, с ружьем я никак не могу расстаться, а патроны дам, сегодня один, а восемь завтра достану где-нибудь.
