Джанни Родари - Жил-был дважды барон Ламберто, или Чудеса острова Сан-Джулио
Вот другие, самые переполненные представителями масс-медиа пункты наблюдения:
СМОТРОВАЯ ПЛОЩАДКА В КВАРТО, ГДЕ ПИВО ВСЕГДА ХОЛОДНОЕ,
ЦЕРКОВЬ МАДОННЫ ДЕЛЬ САССО, СТОЯЩАЯ НАД САМЫМ ОЗЕРОМ,
ОСТЕРИЯ В ВАЛЬСТРОНЕ, ОТКУДА НИЧЕГО НЕ ВИДНО, НО ГДЕ ПОДАЮТ ОТЛИЧНУЮ ПОЛЕНТУ С КРОЛИКОМ,
БАШНЯ БУЧЧОНЕ, ПОСТРОЕННАЯ В ДВЕНАДЦАТОМ ВЕКЕ, НО ВСЁ ЕЩЁ КРЕПКАЯ,
МОНАСТЫРЬ НА ГОРЕ МЕСМА, ГДЕ МОНАХИ ИЗОБРЕТАТЕЛЬНО СОБИРАЮТ ДОЖДЕВУЮ ВОДУ, НО УГОЩАЮТ ГОСТЕЙ ЧУДЕСНЫМ ВИНОМ,
ЦЕРКОВЬ МАДОННЫ В БОЧЧОЛЕ
и, ЕСТЕСТВЕННО, САМАЯ ВЫСОКАЯ ТОЧКА МЫСА В САМОЙ ОРТЕ.
Во время грозы здесь, по крайней мере, всегда можно укрыться в капеллах, где раскрашенные, обветшавшие от времени терракотовые статуи молчаливо повествуют о жизни святого Франциска.
Японские фотографы занимают две самые высокие точки в окрестностях, а именно:
АЛЬПИЙСКУЮ ВЕРШИНУ КУАДЖОНЕ (1150 МЕТРОВ НАД УРОВНЕМ МОРЯ),
ХРЕБЕТ МОТТАГОНЕ (1491 МЕТР НАД УРОВНЕМ МОРЯ).
И всё же они недовольны, потому что оттуда, с этих точек, озеро видно только с севера на юг — из Оменьи в Гоццано, и нет такой же высокой точки, откуда открывалась бы панорама всего озера с юга на север.
Такой вид, правда, предстаёт с уже упомянутой башни Буччоне, но она занята силами мексиканского телевидения.
Один английский журналист раскинул палатку в лесу над Амено и каждое утро любуется оттуда самой высокой альпийской вершиной Монте Роза — освещённая солнцем, она величественно выплывает из облаков, когда все остальные ещё затянуты голубоватым туманом и лишь постепенно появляются одна за другой, по очереди располагаясь на своих местах в прекрасной горной панораме, заполняя наконец всё пространство под небом.
Журналист с восторгом описал эту картину в статье, которую редактор тут же отправил в корзину и немедленно продиктовал срочную телеграмму: «Оставь в покое пейзаж, людей интересует не то, что происходит в горах, а что делает барон Ламберто».
Каждое утро, полюбовавшись неповторимым пейзажем, английский журналист спускается на мотоцикле в Орту. Обычно он всегда успевает к началу пресс-конференции лодочника Дуилио.
— Что купили сегодня?
— Двенадцать кур, семь кроликов, макароны, рис, сыр пяти сортов, тридцать килограммов фруктов, кофе, сахар, соль.
— Сколько соли?
— Два пакета мелкой и два крупной.
Когда Дуилио усаживается в лодку, собираясь отвезти продукты на остров, его провожают аплодисментами, а фотографы кричат:
— Посмотри сюда, Дуилио!
— Улыбнись!
— Подними повыше эту связку бананов! Фотографы всегда ко всем обращаются на «ты».
Когда Дуилио возвращается в Орту, его сопровождают лодки, переполненные репортёрами. Они засыпают его вопросами:
— Что сказали бандиты?
— Видели барона?
— А синьора Ансельмо?
— Вы служили в армии?
— В каком возрасте вы женились?
— Сколько у вас детей?
— Сколько вина выпиваете за день?
И так далее, самые разные вопросы. Журналисты, в отличие от фотографов, всегда ко всем обращаются на «вы».
Мальчишки провожают лодку вплавь к острову и обратно. На берегу кто-то продаёт неизвестно почему виды Колизея. И кто-то даже покупает их.
Всегда ведь находится кто-то, кто что-нибудь покупает в любую погоду.
Бары, кафе и магазины открыты всю ночь, потому что всё это скопище людей не может найти пристанища, не знает, куда деться и продолжает бродить по улицам или располагается на ночлег где попало, жуя бутерброды и запивая их пивом.
Ночью на берегу собирается также народ из Гоццано, Боргоманеро, Оменьи и Гравеллоны. Днём этим людям некогда — они работают. Зато теперь им удаётся узнать всё самое главное — сколько кур купил Дуилио и сколько выпил вина.
В субботу и воскресенье на всех видах транспорта сюда съезжаются миланцы, туринцы и промышленники из Бусто Арсицио.
Иногда Дуилио провожает в его путешествие на захваченный остров жена, которая сокрушается так, словно он отправляется на войну.
— Не езди, Харон! (Она тоже так ласково зовёт его.) Они убьют тебя! При чём здесь ты? Какое тебе дело до барона Ламберто! Подумай о своих детях, которые могут остаться сиротами.
— Да они уже взрослые, у них свои семьи!
— Подумай о внуках!
— А чего о них особенно беспокоиться?
У причала всегда находятся мальчишки, ныряющие в воду. Журналисты выуживают их за волосы и тоже интервьюируют перед телекамерой:
— Кто тебе больше нравится — Зорро или Человек-паук?
— А что тебе лучше даётся — информатика или структурная антропология?
— Сколько будет трижды восемь?
Словом, кино не кончается. Торговцы носят мэра на руках, словно всё это его личная заслуга. В местном банке открыли дополнительно три окошечка для финансовых операций.
Журналистам тоже работы хватает. Всё время есть о чём рассказать — то миланский адвокат организует соревнования по ночному футболу, то бродячий продавец устраивает демонстрацию своего товара — пробкоизвлекателей, которые крайне необходимы, когда пробка проваливается в бутылку.
Кроме того, в программе дня концерты исполнителей на клавесине или духовых инструментах, выступления хоровых ансамблей, бег в мешках...
Местные крестьяне просят телерепортёров:
— Позвольте нам сказать пару добрых слов о наших винах — «Гаттинара», «Гемме», «Сиццано», «Фара»...
На третий день в Орту прибывает автобус с кондиционером. По особому разрешению местного регулировщика уличного движения, сражённого видом пассажиров, шофёр ставит автобус на площади, где обычно движение дозволено только пешеходам.
На номерном знаке автобуса стоят буквы «МI», что значит Милан. Первыми из него выходят двадцать четыре синьора в тёмно-серых костюмах. Затем появляются ещё двадцать четыре, помоложе, в синих костюмах. В общем, сорок восемь белоснежных рубашек и сорок восемь различных галстуков. Все вместе они производят исключительное впечатление.
Кто же это такие? Это двадцать четыре генеральных директора банков, принадлежащих барону Ламберто, каждый со своим секретарём, которому надлежит делать записи, звонить по телефону и носить портфель с документами.
Толпа затаила дыхание. Разве кто-нибудь видел когда-либо сразу две дюжины генеральных директоров банков? Живые, во плоти, в блестящих ботинках, некоторые в очках, и все как один с непроницаемыми лицами.
— Дорогу, дорогу, — вежливо просят секретари.
В толпе с трудом образуется узкий проход, по которому двадцать четыре директора, а затем ещё двадцать четыре секретаря гуськом следуют к берегу, откуда хорошо виден остров Сан-Джулио. Вот они снимают в знак почтения все сорок восемь шляп. Надевают. И некоторое время недвижно стоят, глядя на остров.
Печать и другие средства массовой информации устремляются на приступ банкиров, стреляя вопросами по крайней мере на двадцати различных языках, но получают ответ лишь от одного из двадцати четырёх секретарей, выполняющего обязанности пресс-атташе. Он отвечает только одно:
— No comment![2]
Спустя несколько минут двадцать четыре банкира и двадцать четыре их секретаря направляются в мэрию, заходят в кабинет мэра, и тот вручает им послание барона Ламберто, которое тайно передал ему Дуилио.
Послание гласит:
«ЛЮБЕЗНЫЕ ГОСПОДА,
БЛАГОДАРЮ ЗА ВАШУ ЗАБОТУ ОБО МНЕ. НАДЕЮСЬ, ВЫ ВСЕ ЗДОРОВЫ. Я ЧУВСТВУЮ СЕБЯ ПРЕКРАСНО. ДВА ЧАСА В ДЕНЬ ЗАНЯТИЙ ГИМНАСТИКОЙ — ЭТО ДЛЯ МЕНЯ СЛИШКОМ МАЛО. ПОЭТОМУ Я ПОПРОСИЛ БЫ ВАС ДОСТАТЬ МНЕ ШТАНГИ, НЕОБХОДИМЫЕ ДЛЯ ЗАНЯТИЙ ТЯЖЁЛОЙ АТЛЕТИКОЙ. ЭТО ЕДИНСТВЕННЫЙ ВИД СПОРТА, КОТОРЫЙ РАЗРЕШЁН МНЕ В ДАННОЙ СИТУАЦИИ. ЖЕЛАЮ ВАМ ПРИЯТНОГО ПРЕБЫВАНИЯ НА ПРЕКРАСНОМ БЕРЕГУ ОРТЫ.
ЛЮБЯЩИЙ ВАС ЛАМБЕРТО».
После подписи барона главарь бандитов крупными печатными буквами приписал:
«P.S. В ОБМЕН НА БАЮНА ЛАМБЕРТО, НАШЕГО ЗАЛОЖНИКА, ТРЕБУЕМ ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ МИЛЛИАРДА, ПО ОДНОМУ ИЗ КАЖДОГО ЕГО БАНКА. ЧЕКИ, ОБЛИГАЦИИ, ВЕКСЕЛЯ И ТЕЛЕФОННЫЕ ЖЕТОНЫ НЕ ПРИНИМАЮТСЯ».
Двадцать четыре генеральных директора переглядываются, и то же самое делают двадцать четыре секретаря.
Банкиры не знают, возмущаться ли требованием выдать двадцать четыре миллиарда или огорчаться из-за штанги, которая нужна для занятий тяжёлой атлетикой.
Лёгкое покашливание выдаёт их смущение. Более сильное покашливание говорит об их полной растерянности.
Один из секретарей шепчет на ухо своему соседу:
— Барон, бедняжка, наверное, сошёл с ума от страха.
— И что же вы ответите на это? — спрашивает мэр.
— Ответа не будет, — заявляют генеральные директора.
Они встают все сразу, как один, прощаются и, преследуемые двадцатью четырьмя своими тенями и двадцатью четырьмя секретарями, выходят на площадь и садятся в автобус.
Автобус быстро отвозит их в Миазино, где для них приготовлена вилла семнадцатого века с фресками восемнадцатого века, картинами девятнадцатого века и бытовыми электроприборами двадцатого века.
