Бранко Чопич - Ноги в поле, голова на воле
— Пропади ты пропадом со своими травками, бабка! В целом свете от всяких хворей лечит только ракия, горькая да жгучая, в котле кипучая!
— Посмотрим, старый разбойник, что ты запоешь, когда расхвораешься! Небось сам прибежишь бабку Еку звать! — грозила ему старуха.
До появления в школе воинственной Вей никто из ребят не догадался воспользоваться этой дружбой бабки Еки с нашей учительницей.
Но вот однажды застаем мы Вею возле бабкиной хижины. Вея как раз сбросила со спины вязанку хвороста и зовет бабку Еку:
— Эй, бабушка Ека, поди посмотри, хороших ли я тебе дров принесла?
В дверях показалась бабка Ека. Окинув оценивающим взглядом вязанки, она воскликнула:
— Вот это растопка что надо! Чистый граб один к одному, а граб лучше всего горит! Я-то думала, ты только пошутила, что дров мне принесешь!
— Сказано — сделано! — отвечает Вея.
Они вдвоем скрылись в бабкином доме, а мы отправились своей дорогой, недоумевая, с чего это Вея завела такую дружбу со старушкой.
В школе как раз в те дни только и разговоров было что о Вее. Учительнице со всех сторон сыпались жалобы на эту неугомонную девчонку. Кто заступался за подпаска, кто за своих детей. В довершение всего Вея вскочила на пастбище старостиному выездному рысаку на спину и этаким босоногим дьяволенком промчалась через все наше село, чем и вогнала в дикий страх деревенских кумушек.
— Держите ее, держите, она, видно, спятила! — верещали женщины не своим голосом.
На следующий день после посещения бабки Еки Вея как ни в чем не бывало является в школу. Гладко причесанная, умытая, нарядная — не узнать ее.
— Что это ты так прифрантилась? — с недоумением оглядел ее Кляча и на всякий случай обошел бочком. Как бы это Веин необычный вид не обернулся для него какой-нибудь каверзой!
Войдя в класс, учительница отыскала взглядом Вею и ровным голосом, не предвещавшим ничего хорошего, произнесла:
— А ну-ка, Вея, выйди к кафедре, мне с тобой надо кой о чем поговорить!
Вея неторопливо выбралась из-за парты и, потупив голову, встала у кафедры. Учительница оглядела ее с ног до головы и с этаким ехидством заметила:
— Скажите пожалуйста, какая ты сегодня примерная и опрятная девочка, а вчера точно ведьма на рысаке носилась, не так ли?!
— Простите, госпожа учительница, но это был не рысак, а самый обычный смирный мерин. Вот у моего дядьки действительно рысак, так я на нем двухметровую живую изгородь брала!
— Ну и девчонка! — вырвалось у Еи Клячи.
— Нет, вы послушайте, что она такое говорит! Да разве пристало взрослой барышне, школьнице, гоняться на скакунах, подобно Королевичу Марко?!
— Вообще-то здорово пристало! — с восхищением воскликнул Славко Дубина.
— Ну, раз пристало, то выходи и ты сюда, встань рядом с ней! — повысила голос учительница, хватаясь за указку. — Ишь ты какой адвокат нашелся. А ну-ка протяни мне руки!
Вжик! — опалила указка Славкины руки, и он подскочил, словно наступил на угли. Только было учительница снова взмахнула указкой, как дверь отворилась, и в класс тихо проскользнула согбенная бабка Ека и умильно проворковала:
— С добрым утром вас, голубчики, счастливо за работу приниматься!
— Работа у нас вовсю идет — вон как указка по рукам прохаживается! — заявила наша бесстрашная Вея.
— Ох-ох-ох, что это ты такое говоришь, бедовая головушка! — заквохтала старушка. — Да кто посмеет поднять руку на мою милую Вею?! Ведь она мне вчера целую вязанку хвороста принесла, такая добрая девочка!
— Но она провинилась, бабушка! — заметила учительница.
— Да разве может провиниться такая сладкая щебетунья, как моя Веица! — поражалась старушка.
— Мой хребет на себе это испытал, какова эта сладкая щебетунья! — пробубнил Кляча Длинный.
Учительница обняла старушку и стала ей объяснять, что она, мол, про хворост ничего не знала, а собиралась наказать Вею со Славко за их прошлые проказы и проделки.
«Интересно, каким это ветром принесло сюда бабку Еку?! — гадал между тем мой дядька Икан. — В это время она обычно по лесу бродит. Не иначе как Вея надоумила ее явиться в школу в неурочное время, клянусь своим зубом! Такие вязанки хвороста задаром не носят!»
Слух о том, что бабка Ека спасает учеников от наказания, как искра пробежал по школе. Надо было только заручиться, чтобы бабка Ека оказалась в школе в черный час расправы. Вернее всего, это достигалось с помощью все той же вязанки дров. Взваливаешь этакий воз себе на спину — и к бабкиной хижине. Скинешь его на землю — бумп! — и скромно докладываешь бабке:
— Вот тебе, бабушка, немного хвороста для растопки, а взамен я тебя прошу, если только можешь, приходи завтра в школу пораньше. Учительница что-то рассердилась на меня, готовится мне завтра хорошенько всыпать. Как я голос подам, ты без промедления ко мне!
— Ладно, душенька, не бойся ничего!
Сказано — сделано. Не успеет учительница в класс войти, как из-за живой изгороди выскользнет бабка Ека и незаметно прошмыгнет в школу. Усядется в коридоре на скамейку и шерсть прядет, а сама прислушивается, не подаст ли голос ее золотой дровоносец.
Мой дядька Иканыч проявил себя невероятно красноречивым в описании своих страданий. Принесет бабке Еке дров и тут же в слезы:
— Родненькая моя, милая бабушка! Оболгали меня злые люди, навели напраслину, будто я у соседей яйца из-под кур таскаю. А я эти яйца, как тебя, в глаза не видывал! Завтра с утра ждет меня в школе страшная расправа, если ты меня не спасешь, пропадет моя буйная головушка! Я тебе за твою доброту к твоей хижине половину леса на своем хребте приволоку, пусть староста в меня хоть из пушки палит!
В иные дни перед бабкиной избушкой сваливалось по три-четыре вязанки хвороста. Была как раз осенняя пора, созревали орехи в угодьях старосты и пономаря, и школьников пачками хватали на сборе орехов.
Кроме нашей общей заступницы, бабки Еки, у меня в школе объявился еще и личный покровитель в лице самого Джурача Карабардаковича, старинного приятеля моего деда. Оказалось, что в давние годы молодыми парнями они на пару колобродили в своей гористой Лике.
Пономарь Глиша, тоже дедов друг, открыл мне верный путь к сердцу старого гайдука.
— Вот что я тебе, милый, скажу, — посоветовал мне как-то пономарь. — Старина Джурач очень к песне чувствительный, его надо стихами пронять. Как напроказничаешь в школе, приходи ко мне, мы с тобой вместе сложим песню для Джурача.
В скором времени, глядишь, мне и в самом деле потребовалась выручка. Пожаловались на меня, будто бы я Ильку в ушате в колодец спускал. Разбойник Иканыч подтвердил этот наговор, да вдобавок еще и побожился, что, мол, едва не утонул.
— Ладно, ладно, завтра утром мы еще вернемся к этому разговору! — зловеще пообещала учительница, имевшая обыкновение откладывать расправу на утренние часы с тем, чтобы целый день продержать нас в страхе и таким образом немного присмирить.
Сразу же после окончания занятий бросился я к Глише-пономарю и застал его за стрижкой жеребенка.
— Дед Глиша, я песню пришел сочинять, завтра ждет меня порка!
Пономарь Глиша отпустил стригунка с миром и взял меня за руку:
— Пошли в сад, под орех, сядем там в прохладце и без помех сочиним для тебя жалостную песню.
Оказалось, что в сочинительстве я и сам был не промах, и вот совместными усилиями мы «сложили» следующее стихотворное обращение к старине Джурачу Карабардаковичу:
Драгоценный наш дед Карабардакович!
Иль не чуешь ты, иль не ведаешь,
Какова беда надо мной стряслась,
Каково мне, молодцу, достанется!
Приглядись-ка ты, Карабардакович,
К толстостенной нашей школе белокаменной!
Как запрут-затворят меня завтра в ней,
Да как всыплют мне розог горяченьких!
Ручки-ножки поотнимутся у молодца,
Ясны глазоньки его ослепнут совсем!
Ты приди ко мне, герой Карабардакович,
Принесись на своем могучем коне
С богатырской саблей беспромашною!
Уж ты вызволи меня, добра молодца,
Из темницы вырви на божий свет,
А за то твое имя буду славить я,
Пока солнца в мире не исчезнет след!
Назавтра поутру заходит за мной Глиша-пономарь с бутылью ракии, и мы отправляемся с ним вместе в школу. Я сворачиваю на школьный двор, а Глиша прямиком направляется к старине Джурачу. Приложились они с ним несколько раз по очереди к бутыли с ракией, а потом вынимает Глиша из торбы свиток с песней и торжественно так произносит:
Побратим ты мой Карабардакович!
Челобитную тебе передать хочу,
Челобитную, слезами смоченную!
Разогретый ракией, старикан так и встряхнулся при первых звуках стиха, коснувшегося его слуха, и воскликнул в сильном душевном волнении:
