Елена Усачева - Механизм чуда
В нем не было того, что отличало обыкновенного человека от учителя, — строгости, солидности. Он был… как все. И совсем-совсем не похож на учителя. Обыкновенный пацан из старших классов. И куртка у него такая же, как у старшеклассников, и смотрит так же. Недобро.
— Ева, — прошептала она. Истерика улетучилась.
— Обидел кто?
Ираклий жег взглядом. Были еще двое. Стояли, молчали. И самое страшное — улыбались.
— Нет, никто… Извините, — бормотала Ева, забыв, куда ей надо. Она пятилась — лишь бы спрятаться, уйти от этих глаз, от этого дурацкого совпадения.
Петр Павлович еще больше насупился, окончательно превращаясь в обиженного пацана.
— Погоди! Надо тебя проводить. Где ты живешь?
— Ой, не надо! — Все было слишком по-загаданному, а потому плохо, очень плохо.
Она метнулась туда-сюда и вдруг увидела табличку. Медная табличка с черными буквами. «Педагогический колледж № 60» У них здесь есть колледж?
— Ты уверена, что сама дойдешь?
— Она дойдет, — мягко произнес Ираклий Васильевич. Двое других засмеялись.
— Уверена, — дрогнувшим голосом отозвалась Ева и зашагала прочь.
Какой ужас! Какой позор!
— Не беги!
Петр Павлович догнал, пошел рядом, легко подстроившись под ее шаг.
— Далеко идти? — спросил недовольно.
— Близко, — буркнула, сама не понимая, на что злится.
— Я как-то не подумал, что теперь буду всех вас встречать, — в тон ей отозвался Петр Павлович. — Оно понятно — здесь в школе учитесь, здесь и живете. А чего нос повесила? С кем ругалась?
Сама с собой она ссорилась. С кем же еще? Не с Антоном же. Он бог, с ним не поссоришься. Он всегда прав. А она… всегда и во всем виновата.
— Варианта три, — уже рассуждал Петр Павлович. — С родителями, с подругой, с парнем. Идешь домой, значит, не с родителями. Крутила в руке телефон — ждешь звонка. От подруг звонков не ждут, им сами звонят. По всему выходит, ты поругалась с парнем. Это ерунда. Подростковая любовь быстро затягивается.
— Не ерунда! — выкрикнула Ева, бросаясь к подъезду.
— Ну, вот и дошли, — из темноты отозвался Петр Павлович. — Бывай, мелкая!
Хотелось еще что-нибудь сказать, потому что это он, практикант Петрушка, во всем виноват. Из-за него она поссорилась с Антоном. Из-за него в глупой голове Че родилась не менее глупая идея с ревностью. И вообще.
В кармане возмущенно завибрировал телефон. Испугалась — Антон. Что же она тянет?
От неожиданности начала искать телефон в сумке, хотя он лежал в кармане куртки. И сам карман светился, выдавая спрятавшегося.
— Мать! Ты что, спишь?
Пушкин!
— Сашка! — заорала Ева, потому что это была верная связь с Ежиком. Как же она сразу об этом не подумала?
— Спокойно, девушка, — холодно отозвался Пушкин. — Не надо столько эмоций. У нас одному в трубку тоже так гаркнули — он теперь со слуховым аппаратом ходит.
— Тебе принести слуховой аппарат?
— Себя принеси. У меня днюха. Приглашаю в субботу на тусняк.
— Ой, поздравляю! — выпалила Ева, чувствуя, как все сразу наладилось. Как все стало отлично!
— Ты что, совсем с ума сошла? Кто ж раньше времени поздравляет? Это же плохая примета. У нас одного препода поздравили, он на следующий же день в больницу загремел.
— А во сколько? Кто еще будет? — торопилась Ева — не было ей дела до всех знакомых неугомонного Пушкина.
— Вы как под копирку, — проворчал Пушкин. — Кузьмин тоже все волновался, кто будет. Наши будут. И никого чужого. Поняли? Адрес у Тохи возьми, он знает. Бывай!
Отключился. Она даже не успела ему сказать, что не может ничего узнать у Тохи, что теперь друзья Ежика перестают быть ее друзьями. Или не перестают? Что-то она запуталась. И устала. Ева заторопилась домой. Там уже пришла мама. Вернулся с работы папа. Сейчас они будут пить чай. И не эту горькую бурду, где чая больше, чем воды, а нормальный. Когда чай настаивается в фарфоровом заварнике, через ситечко разливается в чашки, разбавляется водой, кладется сахар. На тарелке ждут бутерброды с лососем и колбасой. Папа с хрустом будет резать вафельный торт. Спрашивать о школе… Ой, только не о школе. И чай, и бутерброды от этого станут невкусными. Но она все выпьет и съест, потому что очень голодная и очень хочет домой.
Глава четвертая
Принцип неопределенности
Пушкин сиял. Рядом с ним сидела тихая скромная девушка. Угадайте, как ее звали.
— Натали, — с гордостью представлял Пушкин. — Та самая!
Девушка бледнела и приклеивалась взглядом к полу.
— Знаешь, был такой случай, — с ехидной улыбочкой начал Стив. — Парень в нашей школе познакомился с девушкой. Звали ее Наташа. А его как раз Шурик. Стихи еще писал.
— Да пошел ты! — потемнел лицом Пушкин. — За такие шуточки, знаешь, что бывает?
— Знаю. Гроб и похоронная музыка.
Ежик всепонимающе щурился. Даже ему смотреть на увлеченного Пушкина было забавно.
— Давно вы знакомы? — бесцеремонно просил он, проходя мимо Евы. Не замечая, головы не поворачивая, не здороваясь.
— Вечность! — Пушкин осклабился. Зубы у него были мелкие и щербатые.
— Тогда это надолго, — хмыкнул Антон.
Стив изобразил на губах похоронный марш.
— Отвяли! Оба! — рявкнул Пушкин и схватил Натали за руку.
— И пусть у гробового входа, — провыл Ежик, отбегая подальше к комнатам, — младая будет жизнь играть…
— Заткнись! — рванул по коридору Пушкин, но споткнулся о выходящего Ра.
— И равнодушная природа! Ой!
— Пушкин? — Ра не удержал равновесия и растянулся вдоль плинтуса.
— Пушкин, Пушкин, — прошипел Стив, сгибаясь от смеха.
— Это классика! Она бессмертна! — орал из комнаты Ежик между глухими звуками — Пушкин пытался отомстить за шутку.
— Ай!
Квартира дрогнула от очередного падения. В коридор выбрался Антон.
— И пал поэт, невольник чести… — тяжело отдуваясь, пробормотал он.
— И… равнодушная… природа… — сквозь приступы смеха икал Стив.
— Саша? — Натали одарила всех испуганным взглядом и убежала спасать Пушкина. — Саша!
Ева готова была и дальше смотреть этот спектакль, но тут перед ней встал Ра. Или не Ра?
— Ева! — все-таки Ра радостно распахнул объятия. — Сколько не виделись!
— Столько не живут! — она увернулась от жизнерадостного бога.
Мельком глянула на Ежика. Стоит, ухмыляется. Глаз хитрый. Когда Ева вошла, коротко кивнул. Приблизиться не дал, сразу сделал шаг назад, руку поднял. Про объятия с поцелуями и говорить нечего. Может, подарить все это Ра? Терять уже нечего.
— Хорошо выглядишь! — доверительно сообщил Ра. — А я о тебе думал.
— Врет! — раздался недовольный голос из другой комнаты. — Он думал о газовом паяльнике. И немножко про адаптер К-лайн.
Ева покосилась на Ежика. Стоит. Не уходит.
— Ребята! — Ра пропустил это замечание мимо ушей. — Смотрите! Это Ева!
Антон тут же забылся, потому что на Еву посмотрело три пары совершенно одинаковых глаз. Ра и еще две его копии. Как там говорил Пушкин, три египетских бога… Близнецы. Невероятно!
— И не подумай, что у тебя, мать, троится в глазах, — выпрямился после долгого смеха Стив. — Хотя боги могут и не такое. А вы, — повернулся он к божественным братьям, — осторожней. Это все-таки Ева.
Антон демонстративно хохотнул, уходя вглубь квартиры.
— Это мои братья. — Ра был искренне рад чему-то. Наверное, дню рождения Пушкина. — Птаха ты уже знаешь. А это Гор.
Они все же отличались друг от друга. Птах был чуть шире лицом. У Гора — нос с горбинкой. А Ра… Ра просто был и улыбался, показывая все свои зубы.
— Красивая, — уронил Гор, глянул на братьев и рассмеялся.
— Богиня! — фыркнул Птах.
Ра побледнел.
— Они мне уже стул сломали, — пожаловался выбравшийся из комнаты Пушкин. — Если каждый сломает по стулу, то сидеть будем на полу. И есть тоже на полу. Чего-то у тебя глаза желтые, заболеваешь?
— Чем? — С Пушкиным всегда надо было держать ухо востро, но тут Ева пропустила удар.
— Желтухой. Слышала о такой? Билирубин в крови повышенный, вот и желтеешь. Ты сходи проверься.
— Куда?
— В морг, подруга, в морг. — Пушкин поднырнул холодной рукой ей под локоть. — Как тебе Наташка?
— Ничего так. — Ева дернулась. Не хватало еще, чтобы ее Пушкин за руки хватал. В такие моменты обычно и появляется Антон.
— А чего вы с Тохой — поссорились?
— С чего ты взял? — Ева сама не поняла, почему стала отнекиваться. Но в любом случае обсуждать с Пушкиным ничего не хотелось. Так можно было стать героем еще одной байки.
— Он сильно удивился, когда я сказал, что тебя тоже пригласил.
— Как будто ты меня не можешь пригласить?
Пушкин вдруг важно напыжился, подбоченился. Бросил быстрый взгляд через плечо.
— Он умеет громко кричать. Чего, говорит, всяких-разных звать. Но я его послал. Потому что ты мне друг! Ага?