Рувим Фраерман - Дикая собака Динго
Дом был крайний из всех, где жили командиры. Окропленные известью камни устилали дорожки, но и сквозь известь пробивалась трава, только чуть побеленная на концах своих перышек.
Шума не было тут. И стеклянные двери были всегда открыты.
Через эту стеклянную дверь Таня входила в дом, а собака оставалась у двери. Как часто Тане хотелось, чтобы она осталась у двери, а собака вошла в дом!
Меж тем все в этом доме относились к ней ласково.
Надежда Петровна первая встречала Таню на пороге. Тихая, простая в обращении, с милым лицом, она трепала Таню по плечу или целовала в голову, каждый раз повторяя одно и то же:
– Ага, вот и Таня пришла!
И хотя голос ее был мягок при этом, но сердце Тани против воли переполнялось недоверием через край.
«Зачем она смотрит на отца, когда целует меня? – думала Таня. – Не затем ли, чтобы показать ему: „Вот видишь, я ласкаю твою дочь, и ты теперь ничего не можешь сказать мне, и она тоже ничего не может сказать“.
При одной только мысли об этом у Тани тяжелел язык, глаза переставали слушаться – она не могла посмотреть прямо в лицо отцу.
И только подойдя к нему, ощущая его руку в своей, она чувствовала себя спокойней.
Она могла тогда и Коле сказать:
– Здравствуй!
– Здравствуй, Таня! – отвечал он приветливо, но не раньше и не позже той минуты, когда она кивнет ему головой.
Отец же ничего не говорил. Он только касался легонько ее щеки и потом торопил обедать.
Обедали весело. Ели картошку с олениной, которую покупали сами у проезжих тунгусов. Ссорились из-за лучших кусков, смеялись над Колей, который засовывал целую картошку в рот, и ругали его за это, а иногда отец даже ударял его пальцами по носу так больно, что нос немного припухал.
– Папка, – говорил тогда Коля, хмурясь, – перестань так глупо шутить! Я уже не маленький!
– Это верно, шалопай ты не маленький, – говорил отец. – Все вы уже большие очень. Просто так не перескочишь через вас. Поглядим только, что вы запоете, когда подадут пирожки с черемухой.
И отец лукаво посматривал на Таню.
А Таня думала:
«Что пирожки с черемухой, если я знаю, что он никогда не будет меня любить, как Колю, никогда не назовет меня шалопаем, не ударит по носу, не отнимет лишнего куска! Да и я сама никогда не назову его „глупым папкой“, как этот жалкий подлиза. Неужели пирожками с черемухой можно меня обмануть!»
И сердце ее опять начинало понемногу щемить – наполняться обидой.
А в то же время все привлекало ее тут. И голос женщины, повсюду раздававшийся в доме, ее стройный стан и доброе лицо, всегда обращенное к Тане с лаской, и большая фигура отца, его ремень из толстой коровьей кожи, постоянно валявшийся на диване, и маленький китайский бильярд, на котором они все играли, позванивая железным шариком по гвоздям. И даже Коля, всегда спокойный мальчик, с упрямым взглядом совершенно чистых глаз, привлекал ее к себе. Он никогда не забывал оставить кость для ее собаки.
Но о ней самой – казалось Тане – он никогда не помнил, хотя и ходил вместе с ней в школу, и обедал, и играл на бильярде. И все же он не давал себе труда думать о ней хотя бы только для того, чтобы ненавидеть ее так же, как она ненавидела его.
Так почему же, однако, согласилась она пойти с ним на рыбную ловлю и показать место, где клюют лещи?
VIII
Таня любила звезды – и утренние, и вечерние, и большие летние звезды, горящие низко в небе, и осенние, когда они уже высоки и их очень много. Хорошо идти тогда под звездами через тихий город к реке и увидеть, что и река полна этих самых звезд, как будто насквозь просверлена ими темная и тихая вода. А потом сесть на берегу, на глину, наладить удочки и ждать, когда начнется клёв, и знать, что ни одна минута, отпущенная законом охоты на ловлю, тобой не потеряна зря. А рассвета все нет, и солнце еще не скоро протащит туман над рекой. Еще сначала будут клубиться в тумане деревья, и после уже задымится вода. А пока можно думать о чем угодно: о том, что делает теперь под кустом бурундук, и спят ли когда-нибудь муравьи, и бывает ли им холодно перед утром.
Да, хорошо было на исходе ночи.
Но сегодня, когда Таня проснулась, звезд уже было мало: одни ушли совсем, а другие уже бледно горели на краю горизонта.
«Вряд ли будет хорошо, – подумала Таня, – ведь Коля собирался с нами».
И тотчас же она услышала стук. Это в окошко стукнул два раза Филька.
Таня в темноте надела платье, накинула на плечи платок и, распахнув окно, выскочила прямо во двор.
Филька стоял перед нею. Глаза его в бледном сумраке были странного цвета, блестели точно у безумного, а удочки лежали на плече.
– Ты что же так поздно? – спросила Таня. – С вечера червей не накопал?
– А ты попробуй накопай их в городе! – хрипло сказал Филька. – Еще не поздно, как раз придем.
– Да, это правда, – сказала Таня, – с червями у нас плохо дело. Удочку мою взял?
– Взял.
– Ну что, пойдем? Чего ждать!
– А Коля? – спросил Филька.
– Ах да, Коля! – И Таня даже поморщилась немного в темноте, словно совсем забыла о Коле, словно не вспомнила о нем в ту самую минуту, как проснулась и поглядела в окно на звезды. – Мы подождем его в переулке на набережной, – сказала она и тихо свистнула своей старой собаке.
Та даже не шевельнулась под сенями, не переместила даже лап. Только взглянула на Таню, будто хотела сказать ей: «Хватит! Разве мало ходила я с тобой на реку летом за рыбой, зимой на каток и разве не я так часто таскала в зубах твои стальные коньки! А теперь уж хватит. Ты подумай только, куда я пойду в такую слепую рань!»
И Таня поняла ее отлично.
– Ладно, – сказала она, – лежи.
«Но, может быть, кошка пойдет?»
Таня позвала:
– Казак!
Кошка поднялась и пошла со всеми своими котятами.
– Зачем она тебе? – спросил Филька.
– Молчи, молчи, Филька, – сказала Таня. – Она не хуже нас с тобой знает, зачем мы идем на реку.
И они пошли, все углубляясь в утро, как в волшебный лес, выраставший перед ними внезапно. Каждое деревце в роще казалось клубом дыма, каждый дымок, тянувшийся из труб, превращался в причудливый куст.
На углу у спуска они подождали Колю. Он долго не шел, и Филька дул себе на руки: холодно было ночью добывать червей – копаться в остывшей земле. А Таня со злорадством молчала. Но и ее озябшая фигурка с открытой головой, тонкими волосами, от влаги завившимися в кольца, будто говорила: «Вот посмотрите, какой он, этот Коля, есть?»
Наконец они увидели его. Он выходил из переулка. Он не торопился ничуть. Он подошел, стуча ногами, и снял удочку с плеча.
– Простите, пожалуйста, – сказал он, – я запоздал. Вчера меня затащила к себе Женя. Она тоже показывала мне разных рыб. Только она их держит в аквариуме. А есть красивые рыбки. Одна совсем золотая, с длинным черным хвостом, похожим на платье. Я загляделся на нее… Так что простите уж меня, пожалуйста.
Таня задрожала от гнева.
– «Простите, пожалуйста!» – повторила она несколько раз. – Какая вежливость! Ты бы лучше не задерживал нас. Из-за тебя мы прозевали клев.
Коля промолчал.
– Мы еще не прозевали клев, время есть. Это наверху светло, а на воде еще не видно поплавка. Зачем же ты сердишься? – сказал Филька, более опытный, чем они.
– Я потому сержусь, что не люблю очень вежливых, – ответила Фильке Таня. – Мне всегда кажется, что они меня хотят обмануть.
– А я, например, – сказал Фильке Коля, – не люблю кошек никаких: ни тех, которые ходят ловить рыбу, ни тех, которые не ходят никуда. Однако я из этого не делаю никакого вывода.
И Филька, сердце которого не выносило тяжести ссор, с грустью посмотрел на обоих.
– Почему вы ругаетесь всегда – и тут и в классе? А я вам вот что скажу: перед охотой ссориться – так лучше остаться дома. Так говорит мой отец. А он знает, что говорит.
Коля пожал плечами:
– Я не знаю… Я никогда не ссорюсь с ней. Но всегда она. А между тем отец говорит, что мы должны быть друзьями.
– Это необязательно, что говорит отец, – сказала Таня.
Филька еще печальнее посмотрел на нее. И даже Коля был удручен ее словами, хотя не показал виду.
– Нет, я не согласен, – заметил Филька. – Мой отец охотник, он говорит со мной мало. Но все, что скажет, – правда.
– Вот видишь, – сказал Коля, – даже Филька, твой верный Санчо Панса, не согласен с тобой.
– Почему же он Санчо Панса? – спросила насмешливо Таня. – Уж не потому ли, что ты недавно прочел «Дон-Кихота»?
– Нет, «Дон-Кихота» я прочел давно, – ответил Коля спокойно, – но потому хотя бы, что он всегда носит твои удочки и копает для тебя червей.
– Потому что он в тысячу раз лучше тебя! – крикнула Таня, сильно покраснев. – Филька, не давай ему червей!
А Филька подумал:
«Черт возьми, они говорят обо мне, как об убитом медведе, а ведь я еще живой!»
Коля еще раз пожал плечами:
– И не надо, я сам накопаю на берегу и место найду для себя. Не надо мне твоих червей!
