Тамара Лихоталь - Одно лето на краю света
— Хорошо после баньки! — довольным голосом протянул Юра, надевая чистое бельё.
Настроение у него отличное. Сейчас самый подходящий момент расспросить Юру.
— В кого это вы там стрелять хотели? — задал Жека, наконец, вопрос, который не давал ему покоя с самого утра. Он и теперь опасался, что Юра не ответит — отшутится, и всё. Граница есть граница. Но Юра на вопрос Жеки ответил улыбаясь:
— Михаила Ивановича встретили.
— Медведя? — Жека и верил и не верил Юре, но Юра, хотя и продолжал улыбаться, ответил серьёзно:
— Его самого. Идём по маршруту, всё чин чином, и вдруг Дик как рванёт поводок! Шерсть дыбом, рычит. Мы приостановились, пригляделись — бамбук шевелится, и кто-то сопит. Мы там и раньше следы находили, а тут неожиданная встреча носом к носу. К океану пришёл, рыбки, наверное, половить.
— А вы его стрелять хотели! — с упрёком сказал Жека.
— Да нет. Просто доложили на заставу, как положено. Всё-таки зверь, неизвестно, как себя поведёт.
— А как он себя повёл?
— Солидно, — засмеялся Юра. — Посопел, посопел и потопал напролом через бамбук.
— А вы его видели?
— Видели. Сначала он на задних лапах пробирался, голова поверх бамбука мелькала. А потом вышел на ложбину и зачесал на всех четырёх, да так быстро!
Жека с завистью слушал Юру. Вот бы ему пойти с пограничным нарядом! Но об этом даже просить не стоит — это Жека и сам понимал. А Юра, словно угадав его мысли, сказал:
— Как-нибудь сходим с тобой к скалам, где нерпы лежбище облюбовали. У них уже детёныши появились.
Солдатское дело
Только недавно шёл дождь, и вот уже висит в пёстром от белых барашков небе солнце — ясное-ясное, словно его только что вымыли в океане и начистили прибрежным песком, как мама чистит кастрюли и сковородку. Вылезли из-под крыльца куры. Каждый раз, как только начинается дождь, они прячутся под крыльцо. А спать вечером уходят в сарай. Но иногда и днём какая-нибудь курица забьётся в сарай сядет в ящик, где мама постелила травки, и сидит там тихо-тихо. А потом выскочит и закудахчет изо всей силы. Это чтобы все знали, что она снесла яйцо. Жека зашёл в сарай, заглянул в ящик, достал яйцо. Нести его трудно. Не потому, что оно тяжёлое, — непонятно, как его лучше держать. Если некрепко, то оно может выкатиться из рук и разбиться, если крепко, то может хрупнуть нежная скорлупа. Яйцо белое-белое и ещё немного тёплое. Жеке кажется, что оно живое. Потом, когда оно полежит в коробке вместе с другими яйцами, оно уже перестанет быть живым. Его можно опустить в кастрюльку с водой, можно пожарить. Но это уже просто еда.
Отдав маме яйцо, Жека стоит и раздумывает, чем бы заняться, и вдруг видит: неподалёку от заставы стоит машина. Из-под машины видны сапоги и форменные брюки. А того, кто лежит под машиной, не видно. Но Жека и так знает: это Алёша. Машина опять забарахлила, и Алёша её чинит. Жека подбежал, присел на корточки возле машины. Он верно угадал: под машиной лежит Алёша.
— Привет! — говорит Жека.
— Сцепление полетело, — натужным голосом откликается из-под машины Алёша.
Жеке не ясно, что такое сцепление и куда оно полетело, но зато совершенно ясно, что у Алёши беда. Вот и дежурный — а дежурит сегодня Юра — сбежал с крыльца и быстрыми шагами подошёл к машине:
— Ты долго ещё ковыряться будешь? Майор ждёт!
Алёша вылезает из-под машины. Всегда аккуратный и подтянутый, сейчас он весь мокрый и грязный — надетый поверх куртки бушлат перемазан, и брюки, и даже лицо в чёрных разводах.
— Ведомого диска другого нету, а его, чёрта, покоробило, — виноватым голосом говорит Алёша.
Забирается в машину, нажимает там на что-то, и машина двигается с места, но при этом она рычит так громко и сердито, что даже Жека понимает: Алёше до зарезу нужен непокоробленный ведомый диск. Алёша останавливает машину и опять залезает под неё. Юра уже убежал, а Жека очень бы рад помочь Алёше, но не знает, как и чем он может помочь. К сожалению, ничем. Постояв ещё немного возле машины, Жека идёт вслед за дежурным. Юра занят, в столовой никого. Жека уже поворачивается, чтобы уйти, но тут в окошке раздаточной показывается Гена.
— Иди сюда! — зовёт он Жеку и протягивает ему большой кусок хлеба с маслом. — Отнеси Алёше. Он с утра не евши.
Жека со всех ног несётся к машине. Алёша уже опять вылез из-под неё и садится на сиденье. Жека суёт ему хлеб с маслом. Алёша, вздохнув, берёт его грязными руками и быстро жуёт, а сам при этом снова запускает машину. Может, Алёше всё-таки удалось починить этот ведомый диск? И начальник заставы, Жекин отец, скажет: «У Алёши золотая голова и золотые руки!»
Ну и погода у них на острове! Только что сияло солнце, весело бежали лёгкие белые барашки, и вдруг с океана наползла громадная чёрная туча, закружилась над островом и обрушилась мокрым дождём. Может, кто-нибудь удивится: «А разве бывает немокрый дождь?» Бывает. Так, по крайней мере, считает Жека. Это мелкий, медленный дождик. Он сеется и сеется потихоньку. При таком дождике и гулять можно. Застегни на куртке молнию, натяни капюшон, и всё. Даже мама не скажет: «Иди домой!» А этот — мокрый дождь — бьёт со всех сторон густо и крепко. Жека, пока добежал от машины до помещения заставы, весь вымок. Катятся струйки воды по оконным стёклам, бегут ручейками по земле. А Алёша всё лежит там под машиной. Он — солдат, и должен делать своё солдатское дело и в дождь, и в жару, и в мороз, и в метель.
— Сними свою куртку и отнеси в сушилку! — говорит Жеке дежурный Юра.
Жека стягивает с себя куртку и идёт. Возле сушилки небольшой полутёмный коридорчик. Сейчас тут полно народу. Даже солдатам, занимавшимся на учебной полосе, старшина Костя отдал команду: «На заставу бегом! Марш!» В сушилке почти над самым полом тянутся горячие трубы. Над ними вешалка с крючками. Горячий воздух идёт от труб вверх. Здесь всё быстро сохнет. Солдаты уже пристроили в сушилке кто фуражку, кто куртку. И Жекину куртку тоже повесили. А сами толкутся в коридорчике. Перекур. Нет такого приказа в армии, который запрещал бы солдатам курить, но Жекин отец и сам не курит, и ребятам говорит:
«Нечего отравлять себя. И привыкать незачем к поганой этой соске».
Ни в спальне, ни в столовой, ни в Ленинской комнате, ни в физкультурном зале у них на заставе курить не разрешается. А те, кто уж очень желает себя отравлять, потихоньку затягиваются сигаретой разок-другой в этом коридорчике. Остальные так просто здесь стоят, за компанию. И Жека стоит и слушает.
— У нас в Сибири если лето — значит, лето. А зима — значит, зима. Климат здоровый, — это говорит Володя Кольчугин.
— И грибы у вас как грибы, и малина как малина!.. — Это весёлый голос Жекиного тёзки Жени.
— Тебе бы только хихоньки да хахоньки, — прерывает Женю старшина Костя.
— «И тот, кто с песней по жизни шагает, тот никогда и нигде не пропадёт…» Верно я говорю, тёзка? — наклоняется Женя к Жеке.
Вот и Алёша появился. В руках у него набухший от воды бушлат. И даже куртка насквозь мокрая.
— Ну как? Ты — её или она — тебя? — спрашивает Женя про машину.
— Сдалась на милость победителя. До следующего раза.
Алёша кладёт свой мокрый бушлат прямо на огненно-горячую трубу. С него на пол капает вода.
— Умоюсь — и спать, — говорит Алёша.
— Ты сначала горячего поешь, — советует Костя.
— Солдат спит — служба идёт, — вставляет Женя. — Восемь законных часов отдай, и ни минутой меньше.
Оказывается, солдату положено спать восемь часов в сутки. А Жека и не знал. Алёша уходит.
— На учебную полосу марш! — командует Костя.
Солдаты выбегают из сушилки. Жека пристраивается возле дежурного.
— Юра, — озабоченно спрашивает он, — а Дик не промокнет?
— Чего ему сделается? — отвечает Юра. — Спит небось. Под дождик всем хорошо спится.
«И правда, — думает Жека. — Вот и Алёша, наверное, спит крепко-крепко». Ещё бы! Ночью на посту наблюдения дежурил, а потом вот машина испортилась, пришлось её ремонтировать. Зато теперь Алёша будет спать свои законные восемь часов. И Жека рад за Алёшу.
— Юр, а ты любишь спать? — спрашивает Жека.
— Спать? — Юра не успевает ответить. Над заставой громко ревёт сирена.
Тревога!
Тревога!
Тревога!
Жека даже не успел натянуть свою куртку, как застава наполняется грохотом бегущих ног. С хозяйственного двора, с учебной полосы — отовсюду мчатся солдаты. Вот из спальни выскочил Алёша, так и не доспавший свои восемь часов. Из кухни бежит повар Гена. Он уже не в белом колпаке и не в белом халате, а, как и все остальные, в форме. Дежурный уже открыл комнату, в которой хранится оружие. И последнее, что видит Жека, — это как солдаты расхватывают автоматы. А Жека, набросив незастёгнутую куртку, бежит домой — к маме. Таков приказ отца. Если на заставе тревога, Жека должен быть возле мамы. Граница есть граница. Нельзя же в минуту опасности оставлять женщину одну.
