Жорж-Эммануэль Клансье - Детство и юность Катрин Шаррон
Такова Катрин Шаррон — теперь уже понятно почему «душа дома, душа города, душа народа».
Но ограничиться только рассказом о жизни и характере Катрин нельзя.
Нельзя потому, что Катрин жила не в безвоздушном пространстве, потому, что не одна Катрин несла душевное тепло и материальную поддержку людям, не одна по-своему боролась со злом буржуазного строя. Рядом с ней — целая когорта друзей, таких же простых и скромных тружеников, что и она сама. Это и ее брат Франсуа, и ее друг Орельен Лартиг, и дядюшка Батист, и работницы с фабрики, и много, много хороших, отзывчивых людей, готовых поделиться последним, пожертвовать своим благом во имя блага близких. Подобное высокое чувство товарищества, своеобразная братская солидарность тружеников невольно объединяют таких людей крепче родственных уз.
А на противоположном полюсе — целая галерея праздных бездельников, кичащихся своим дурно пахнувшим богатством или сословными привилегиями, вздорных, мстительных и жестоких, которые тоже именуют себя людьми, но в которых не увидишь и намека на подлинную человечность, искренность и доброту. Вместо того чтобы помочь беднякам, они «только тянут жилы и сосут кровь» из неимущих, как заявлял Франсуа. Вот законченный, хитрый негодяй землевладелец Манёф, выживший семью Шарронов с земли; вот ворчливый скаред Тома Паро, кормивший свою служанку чуть ли не отбросами; вот властная холодная красавица Эмильенна Дезарриж, доставившая своей высокомерной гордостью немало горьких минут Катрин; вот сладкоречивый аббат Ладюранти, расточавший с кафедры «святые» истины, но не пошевельнувший пальцем, чтобы помочь больной сестре Катрин… Галерею таких людей можно было бы продолжить и детально рассмотреть, но надобности, пожалуй, в этом нет. Какими бы они ни были разными, живут они по эгоистичному, безжалостному закону буржуазного общества: человек человеку — волк. Главное для них — свое «я». Другие для них не существуют, а если и существуют, то лишь для того, чтобы выжать из них последние соки ради собственного обогащения.
Жорж-Эммануэль Клансье не пожалел красок на описание подобных «героев», сознательно проводя резкую грань между имущими и неимущими, между судьбами богачей, на стороне которых власть и закон, и судьбами бедняков, для которых уготовано лишь одно право — право подчиниться силе капитала и умереть в ужасающей нищете. Не удивительно, что все симпатии писателя отданы именно простым труженикам, таким, как Жан Шаррон, Катрин, дядюшка Батист и другие.
Да, в книге встретишь немало людей труда. И среди них — любопытнейшую и колоритнейшую фигуру дядюшки Батиста. Старый мастер на фабрике фарфора, бывший коммунар, он выступает в романе как характерный представитель рабочего класса Франции. Это он по своему собственному почину придет на помощь Катрин, ее брату Франсуа и всей семье Шарронов; это он поможет создать своего рода дружную коммуну обездоленных, но не впавших в безысходное безразличие детей и взрослых; это он выпестует первые ростки социального протеста в душах ребят и, рассказывая о Парижской коммуне, призовет к будущим битвам с общественным злом — злом, имя которого капитал.
Глядя на крепкую дружбу ребят и думая о разобщенности французских рабочих, дядюшка Батист с горечью восклицает: «Вот если бы весь рабочий люд так хорошо понимал друг друга, как ваша маленькая компания!..» Это он внушает Катрин, что, работая на фабрике, она должна гордиться оказанной честью, ибо теперь она «принадлежит к новому миру, миру труда, миру будущего». Под его воздействием Катрин крепко становится на ноги, отбрасывая прочь заманчивую идею стать компаньонкой Эмильенны Дезарриж. Язвительно усмехаясь, он, прекрасно знающий жизнь, замечает: «Добрые господа и молочные реки с кисельными берегами — это из одной и той же сказки».
Но дядюшке Батисту хочется не только показать детям подлинное лицо мира, сорвать лицемерный покров с несбыточных иллюзий Катрин. Он старается внушить им идеи Коммуны, идеи революции. «Ружье в руке, баррикады, голод, товарищи, падавшие под пулями… — вспоминает он о Коммуне, этой немеркнущей звезде, зовущей, светом своим к счастливому будущему. — Но сильнее страха, сильнее слез, сильнее даже ненависти к врагам была у нас… надежда, да, надежда! Мы думали… мы хотели все перевернуть, все изменить. Мы убивали, нас убивали, но мы верили: тем, кто останется в живых, Коммуна принесет все: счастье, жизнь, свет. Мы верили в это!.. Ведь Коммуна — это словно руки, словно тысячи, десятки тысяч рук, которые хотели взять будущее и вылепить из него, как из глины, новую жизнь…»
Этот старый коммунар, вынужденный скрываться от жандармов, не потерял, несмотря ни на что, веру в неизбежность грядущей революции. Он намекает своему юному другу Франсуа: «Ты и твои товарищи тоже возьметесь за дело…»
Добавим: за дело павшей и будущей Коммуны. Так, капля за каплей, мысли дядюшки Батиста о Коммуне, о сплоченности рабочих проникают в сознание ребят. Недаром Катрин мечтает о содружестве рабочих на фабрике, об избавлении от нищенской, полуголодной жизни.
Можно с уверенностью сказать, что дела и мечты дядюшки Батиста не пропадут даром. Их подхватят, уже подхватило молодое поколение таких же мальчишек и девчонок, как Катрин, Франсуа, Орельен… Они-то и понесут сквозь вьюги и непогоды своей жизни страстную жажду справедливости, жгучую ненависть к эксплуататорам, великую надежду на освобождение от капиталистического рабства.
Итак, мы познакомились с маленькой труженицей Катрин Шаррон, с ее братом Франсуа, с ее родителями, вышедшими из крестьян и ставшими — вольно или невольно — в ряды могущественного класса — пролетариата. Мы узнали о дядюшке Батисте, о дружном коллективе ребят и взрослых, общими силами борющегося с нищетой, несправедливостью и невзгодами, о жадной своре алчных хозяев и их прихвостней. Не надо думать, что все эти созданные Жоржем-Эммануэлем Клансье образы разложены по полочкам: здесь белое, там черное, здесь злодеи, там добряки. Это совсем не так. Писатель наделил своих героев поистине жизненными, человеческими качествами. Они смеются и плачут, радуются и скорбят, ненавидят и любят, надеются и отчаиваются. Словом, они не куклы, не манекены, а настоящие живые люди, с их заботами и тревогами, с их страстями и волнениями. Они могут совершить благородный поступок, но могут и ни за что обидеть друга; они могут отдать последнее, но могут оказаться неожиданно жестокими; они могут эгоистично пользоваться подневольным трудом обездоленных, но могут хоть на минуту поступить по-человечески. Как в жизни. Словом, люди со своими недостатками и со своими слабостями. Поэтому-то французские критики и отмечали, что «в этой книге встречаешь такие образы, которые невольно западают в память». Они не оторваны от действительности, от окружающей среды, ибо они — сами порождение той среды, той эпохи, о которой честно и откровенно рассказал Жорж-Эммануэль Клансье.
Подобное сочетание — правдивость созданных писателем характеров, психологическая и историческая достоверность развертывающихся событий, обстоятельность описаний деталей быта и обстановки — привело к тому, что книга эта приобрела звучание настоящего исторического документа. И хотя в ней нет широкого детально-исторического охвата эпохи — впрочем, автор и не ставил перед собой такой задачи, — зато в каждом отдельном явлении, в каждом образе незримо ощущается неискоренимый дух этой эпохи. Воспроизведенное писателем полотно жизни той поры можно сравнить с мозаичной картиной, где отдельные красочные мазки сливаются в одно целое, создавая впечатление одухотворенного подлинника. Мы как бы становимся незримыми свидетелями всех мытарств и несчастий семьи Шарронов, всей душой презираем и ненавидим всевозможных господ Манёфов и Дезаррижей, с невольным трепетом следим за грустными приключениями Катрин и ее друзей, восхищаемся мужеством и духовной силой девочки, сумевшей даже в беде обрести надежду и веру в людей.
Своеобразный лирический пафос книги еще больше притягивает нас к ней.
Ведь задушевность и искренность всегда импонируют человеку. Так пусть же этот поэтический, правдивый до беспощадности рассказ о детстве и юности Катрин Шаррон и ее друзей поможет нам по-своему научиться стойкости, бесстрашию и мужеству в годину тяжких испытаний.
В. Фиников
Примечания
1
«Louр» — по-французски значит «волк».
