Виктор Лихачев - Единственный крест
— Они, видать, меня дурачка с каким-нибудь тибетским гуру перепутали. Думают, сяду сейчас в позу лотоса, подниму руки к небу, затем поднимусь к потолку и произнесу оттуда сверху что-нибудь вумное. — Он так и сказал — «вумное». И вновь засмеялся, искренне и открыто, как ребенок.
Лиза улыбнулась, а затем неожиданно даже для себя, спросила, пряча хитринку в глазах:
— А разве вы этого не умеете?
— Чего?
— Левитировать?
— Чего-чего?
— Ну, летать. В воздух подниматься.
Отец Николай погрозил Лизе пальцем, затем сказал:
— А чего тут уметь? Это все фокусы, девонька. Для тех простаков, кто вроде бы истину ищет, а на самом деле — приключений и чуда. Поэтому и прутся в эту Шамбалу, прости, Господи.
— А идти не надо?
— Почему же? Надо. Только не туда, а к Нему, — и одними глазами старец показал на икону Спасителя. И вновь перекрестился — медленно и торжественно. Перекрестилась и Лиза.
— А если человек хороший, добрый, но не верит в Бога, тогда что, батюшка?
— Все равно идти надо — навстречу своему сердцу.
— Что к нему идти, оно всегда с нами, — притворилась непонимающей Толстикова. Ей, как и любой женщине, хотелось больше конкретики, а старец выражался символами.
Отец Николай улыбнулся:
— Хорошо, скажу по-другому: живи сердцем и не стой на месте…
— А если захочется передохнуть?
— Нельзя.
— Но почему?
— Или — вперед, или — назад. Третьего не бывает.
— Батюшка, но ведь иной раз просто паузу требуется взять…
— Для чего?
— Чтобы жизнь обдумать свою…
— Иди вперед — и обдумывай.
— А если человек решится все начать с нуля?
— То есть по-новому?
— Да.
Старец замолчал, будто решая, сказать — или не сказать. Позже Лиза поняла: отец Николай очень не хотел предстать перед ней «фокусником», боялся той самой «прелести», которую имел в виду, говоря о восточных «мудрецах». Но в конце концов он решился, видимо, посчитав, что вера Толстиковой достаточно крепка, чтобы не соблазниться услышанным.
— Когда Асинкрит жил в Тамбове, он купил в магазине маленькую зеленую книжку — стихи местной поэтессы. Слыхала такую фамилию — Дорожкина?
— Нет, не слыхала. Это он вам рассказывал?
— Ничего он не рассказывал.
— Дорожкина, говорите?
— Заметила, какая «говорящая» фамилия? Ему стихи не понравились, и он отложил книгу в сторону. Но не выбросил ее. Так вот, когда он приедет, попроси его найти эту книгу, открыть наугад и прочитать одно стихотворение. Хорошо? И тогда ты поймешь, почему нельзя стоять на месте…
— Именно наугад?
Старец кивнул.
— Все. А теперь иди с Богом. Устал я очень.
***
Сидорин приехал через два дня. Лиза кормила его ужином. Странно, но в этот момент она чувствовала себя простой деревенской бабой, которая сидит, подложив руку под подбородок, и рассказывает мужу новости, случившиеся за то время, пока его не было дома. И она рассказала Асинкриту о своей встрече с отцом Николаем. Немного заколебавшись, поведала даже о том, как придя домой, попыталась найти зеленую книгу. Перевернула вверх дном весь дом, но произведения неизвестной поэтессы Дорожкиной в доме не оказалось. Молча поглощавший до этого пищу Сидорин, со вздохом отложил вилку и сказал:
— Тебе же сказано было, Алиса: пусть Асинкрит возьмет, откроет и прочтет.
— Но ведь интересно же было узнать, почему…
— …нельзя останавливаться?
— Почему нельзя… Слушай, ты что, смеешься надо мной?!
— Не-а. Дивлюсь на тебя, душа моя. Ты же глубоко почитаешь отца Николая. И вот старец тебе говорит: сделай так-то и так-то. И что же мы видим? Едва придя домой, не дождавшись мужа…
— Пока мы не венчанные, ты мне не муж! — неожиданно выпалила Лиза.
— Хорошо. Не дождавшись чужого для нее человека, Асинкрита Васильевича Сидорина…
— Ты мне не чужой…
— Еще лучше. Не дождавшись не совсем чужого ей Асинкрита, нарушает просьбу старца. Интересно, когда я завтра пойду к нему, рассказать об этом или нет?
— Только посмей!
Асинкрит, засмеявшись, вдруг погладил Лизу по голове.
— Только попробуй скажи, что я глупая…
— Кто? Ты? Да умнее тебя на всей Среднеевропейской возвышенности нет женщины. Вот те крест! Только объясни мне, неужели ты думаешь, что если он знает о какой-то зеленой книжке, купленной в Тамбове неведомо когда, знает о каком-то стихотворении какой-то Дорожкиной, то почему не знает о том, как ты вчера…
— Позавчера…
— Господи, неужели важны детали?
— Очень важны.
— Соглашаюсь. Как ты позавчера наводила шмон в моих вещах?
— Фи, Сидорин: шмон. А еще борец за чистоту русского языка.
— Не уводи меня в сторону, не получится. Так ответь мне: как ты думаешь, он сейчас там, лежа в своей кровати, знает об этом…
— Знает.
— Ну?
— И все равно: попробуй скажи — убью! И еще. Если будет ругать тебя, вали все на меня.
— Что валить?
— Все! Ладно, хватит об этом. Скажи, где книга Дорожкиной?
— Знаешь, Алиса, здесь на самом деле все забавно получается…
И Асинкрит рассказал, что перед отъездом в Москву он собрал несколько книг, которые пылились у него и лежали мертвым грузом, решив подарить их местной библиотеке. Книг было немного, и Сидорин решил занести «ценный груз» по пути на вокзал. Но в тот день в библиотеке был выходной. Пришлось вести их сначала в Москву, а затем обратно домой. Асинкрит поднялся и принес из прихожей свою сумку. Минута-другая, и вот уже маленькая зеленая книжка лежит на столе. Он видит, как волнуется Лиза.
— Открывай!
— Ты уверена?
— Абсолютно.
— Алиса, я не знаю, что имел в виду отец Николай, но сейчас скажу честно: стихи мне не понравились: типично женские стихи.
— Слушай, что-то ты стал нашего брата критиковать…
— Хочешь сказать, вашу сестру?
— Вот именно. Тебе было сказано: открывай наугад.
— Как прикажете. Кстати, ужин был очень вкусный.
— На здоровье. Так ты откроешь?
Сидорин взял книгу, открыл ее. С минуту он молчал, а затем стал читать:
Все беспокойней ночи темные,
Все беспокойней мыслей нить.
Мои года, мне отведенные,
Кому дано остановить?
И от кого зависит это —
Длинна ли жизнь иль коротка?
Означен день полоской света
У жизни нет черновика…
Рассвет, закат. Еще немного,
И вот — окончен путь земной.
К обрыву подойдет дорога,
А дальше? Дальше — путь иной.
Как?! Не увижу птичьи стаи
И в синем небе облака?..
Прошепчет дерево листами:
«У жизни нет черновика…»
Смятенье вдруг охватит душу,
Сожмет и не отпустит страх,
И только выплеснешь наружу
Сквозь зубы стиснутые: «Ах!..»
Ах, если б знать, что так получится,
Иначе б жил, наверняка…
Но скажет черная попутчица:
«У жизни нет черновика…»
Глава сорок третья.
Что такое любовь?
От отца Николая Сидорин пришел задумчивый и даже мрачный. Как ни пытала его Лиза, он упорно отказывался передать свой разговор со старцем.
— А я тебе все рассказала, — делала она очередную попытку, — а ты…
— Прости, душа моя, но мне велено молчать, аки рыбе.
— Но ко мне ведь это не относится?
— Относится в первую очередь. Придет время…
— И что?
— И ты все узнаешь.
Зато в качестве возмещения «морального ущерба», Асинкрит подробнейшим образом рассказал Лизе о своих планах. О том, что выбор его новой «штаб-квартиры» от него не зависит. Завтра-послезавтра он узнает будет ли это Смоленск, Брянск или Калуга. Рассказал о предстоящей через неделю показательной охоте на волков, где он должен быть обязательно.
— И ты не можешь отказаться? — спросила Лиза, зная нелюбовь Сидорина к подобным мероприятиям.
— Меня не поймут, душа моя. Охота будет проходить где-то на рубеже моей прежней территории…
— Хочешь сказать — нынешней?
— Ну да, и той, что скоро станет моим новым рабочим местом. С кем-то попрощаюсь, с кем-то познакомлюсь. Говорят, ожидается приезд всяческих знаменитостей, вроде политиков и артистов, но это можно пережить.
Лиза вздохнула и, пытаясь придать своему взгляду строгость, посмотрела на Сидорина:
— Только обещай мне на охоте не пить…
— Сколько раз я тебе говорил, что на охоте не пьют?
— А что же столько мужиков, собравшихся в одном месте, делают?
— Охотятся. Пьют после охоты. Но я постараюсь оттуда побыстрее смотаться. И вообще, мы сейчас с тобой не о том говорим.
