Фред Адра - Лис Улисс и край света
— Ммм… — Флейтист поставил «барометр» на стол. — Ладно, давайте так. Задавайте вопросы, на которые я смогу ответить только «да» или «нет». Это, конечно, уловка, но все же не прямое нарушение правил.
Друзья немедленно ухватились за эту идею.
— Мы можем спасти Евгения? — спросила Берта.
— Да.
— А набить морды всем полицейским Вершины? — поинтересовался Константин.
— Нет.
— А как мы можем спасти Евгения? — спросила Берта.
— Да, — ответил Флейтист.
— Ой, так нельзя. Ммм… Сейчас. А, вот! Мы можем убедить полицию в его невиновности?
— Нет.
Константин спросил:
— Может быть, мы могли бы связаться с крысами, убедить их войти с нами в военный союз, затем создать в Вершине подполье, вызвать из Градбурга профессиональных революционеров, захватить прессу, свергнуть мэра, создать временное правительство, жестко подавить оппозицию и издать закон, по которому Евгений объявлялся бы невиновным, а полицейские — врагами революции? Это бы помогло?
— Да.
— Ура! До Железных Зверей управимся?
— Нет.
Кот расстроился.
— Ох… А я-то уже обрадовался, что нашел такой легкий способ.
Тут Берту осенило.
— Мы можем его похитить!
— Да! — глаза Флейтиста одобрительно сверкнули.
— А разве мы сами справимся? — засомневался Константин, хотя идея ему понравилась.
— Нет, — ответил Флейтист.
— Нам понадобится помощь того, кто разбирается в похищениях? — спросила Берта.
— Да.
Константин возбужденно подпрыгнул.
— Похититель! Его как раз сегодня освободили! Уж он-то точно знает, как выкрадывать пингвинов из полицейских участков!
— Да, — кивнул Флейтист.
Однако Берта оптимизма друга не разделяла.
— А он согласится нам помогать?
— Нет.
Но кот уже увлекся этой идеей.
— Спокойно, подруга! Он не согласится, это понятно, но мы его вынудим! Флейтист, можно обманом убедить Похитителя нам помочь?
— Да.
Берта отыскала на полках телефонную книгу, но та оказалась очень старая — тех времен, когда Гений еще был жив.
— Ничего, — сказала лисичка. — Самого Похитителя здесь, конечно, быть не может, но, вероятно, есть его родители или деды. Вот! Есть адрес Муравейчеков! Та же улица, что у Башенек!
— Так это когда было, — заметил Константин. — Где гарантия, что Похититель живет там же?
— А ты вспомни статьи! Просперу помог Теодор Башенька, потому что оказался рядом!
— О… Тогда бежим!
— Погоди. А как мы обманем Похитителя?
— Пока не знаю. Сориентируемся на месте. Доверься моему вдохновению и опыту. Все-таки обманывать я умею. — Константин повернулся к Флейтисту. — Спасибо за помощь! Нам пора, этот Муравейчек живет на другом конце Вершины.
— Колеса быстрее лап, — сказал тигр.
— Чего? — удивился Константин.
— Это намек! — догадалась Берта. — Вы намекаете, потому что не можете сказать прямо, верно, господин Флейтист?
— Да.
— То есть нам следует найти транспортное средство на колесах, потому что это сэкономит время?
— Да.
— Но где мы найдем автомобиль? Вызовем такси?
— Велосипеды тоже ездят на колесах, — намекнул Флейтист.
— А где же мы возьмем велосипеды?
— В домах бывают чуланы, — намекнул Флейтист.
— Точно! А где в этом доме чулан?
— В некоторых домах неизвестных гениев чулан бывает вон там, — намекнул Флейтист, указывая лапой вглубь коридора.
В чулане действительно обнаружилось два велосипеда. Еще там нашелся термос. Пока Константин надувал покрышки, Берта наполнила термос свежезаваренным чаем, после чего мартовский вечер уже не казался таким безнадежно холодным, как прежде. Напоследок Константин, поддавшись порыву вдохновения, прихватил из чулана коробочку с накладными клыками. Друзья попрощались с Флейтистом, оседлали велосипеды и понеслись на другой конец города…
В доме Альфреда Муравейчека горел свет. Берта прислонила велосипед к забору и спросила Константина:
— Ну, как там твое вдохновение? Идеи есть?
— Есть одна… Только ничему не удивляйся, ладно?
— Знаешь, после всего, что нам довелось пережить, меня не так-то легко удивить.
— Вот и хорошо. Тогда слушай мои указания. Никаких улыбок, выражение морды строгое, глаза пылают праведным гневом.
— О, не беспокойся! Праведного гнева у меня хватит на сотню Похитителей!
— Вот и отлично. Идем.
Открывший им дверь Альфред Муравейчек выглядел утомленным и раздраженным.
— Не могли до утра подождать? — проворчал он, не поздоровавшись. — Ну, давайте, где расписаться? Только быстро, а то столько поклонников за один день — слишком даже для меня.
— Мы пришли не за автографами, товарищ Муравейчек! — строгим тоном сообщил Константин.
Похититель насторожился. Не за автографами? «Товарищ»?
— У нас к вам серьезный разговор, — продолжил Константин. — Впустите нас в ваш дом и поговорим. — Кот бросил оценивающий взгляд за плечо тигра. — Пока еще ваш.
— Что значит — пока еще мой?! — нахмурился Похититель. — Кто вы вообще такие?
— Меня зовут товарищ Константин, я — первый секретарь Вершинского революционного совета. А это товарищ Берта, народный комиссар из комитета по уничтожению кровопийц и угнетателей. Позвольте пройти. — Кот отстранил обалдевшего Муравейчека и зашел в дом. За ним с гордо поднятой головой и горящими праведным гневом глазами последовала Берта.
— Ничего домишко, — заявил Константин, обведя взглядом гостиную. — Пожалуй, здесь можно будет разместить не менее сотни сирот.
— Ка-каких сирот? — испугался Муравейчек. — В Вершине нет столько сирот.
— Будут, — заверил Константин. — После нашей революции обязательно появится много-много сирот. Так что не беспокойтесь. Надеюсь, вы не думаете, что мы бросим малюток без присмотра? Революция очень любит сирот. А вы, товарищ?
— Обожаю. Но при чем тут мой дом!
— У вас его конфискуют, как у барыги и угнетателя. А вас самого расстреляют или сошлют. Товарищ Берта, его сошлют или расстреляют?
— Это решит трибунал! — ответила Берта. — А вообще, конечно, расстреляют.
Муравейчек выдавил слабую улыбку.
— Это розыгрыш, правда?
— Правда, — кивнул Константин и уселся в кресло. — Это страшный розыгрыш судьбы. Все мы — дети смутного времени, и все можем сложить жизнь на алтарь революции! Однако ваши шансы выжить и даже сохранить за собой нечестно нажитый дом вырастут многократно, если вы перейдете на сторону народа.
— Прочь сомнения, товарищ! — решительно включилась в игру Берта, голова которой кружилась от обрывков воспоминаний об исторических фильмах. — Неужели вы не видите, как народ стонет под гнетом мэра и его приспешников? От всевластия и произвола жандармов? Близок уже тот день, когда мы выплеснем наш гнев на улицы, свергнем кровососов, перевешаем угнетателей, а на месте вашего магазина построим заводы и планетарии!
— Отличная речь, комиссар! — одобрил Константин. — Кроме того, товарищ Муравейчек, не забывайте, что именно нам вы обязаны своим освобождением из темницы.
— Вам? — удивился Похититель.
— А вы как думали! Наше подполье набирает силу! У нас имеются союзники во всех сферах! Товарищ Катерина помогла нам статьями, а товарищ капитан полиции выпустил вас на волю и арестовал реакционного сыщика, который нам совсем не товарищ! Видите, как мы сильны?
— Вижу. Но зачем вам понадобилась меня освобождать?
— Революция нуждается в вас! — Константин разошелся не на шутку. — В ваших способностях и бесценном опыте! Когда мы победим, новой власти придется очень часто похищать зверей. Тут-то вы и пригодитесь, товарищ Муравейчек. Я думаю, что, в случае вашего перехода на сторону народа, вы можете рассчитывать на пост министра похищений. А это, между прочим, куча льгот, личная машина с шофером и пассажирами, пожизненное право на похищения от двух до пятнадцати девушек в неделю и бесплатные деньги. И все это вы будете иметь вплоть до новых репрессий. Я бы на вашем месте от таких перспектив не отказывался.
— Да я и не отказываюсь…
— Умно и дальновидно, товарищ! В таком случае, вы вступите в борьбу прямо сейчас. Надо похитить… то есть вызволить из застенок нашего друга, подпольщика Евгения. Это очень важно, без него революционное движение рискует быть обеспингвинено.
Альфред Муравейчек перевел внимательный взгляд с одного революционера на другого.
— То есть ваш друг — пингвин?
— Да, товарищ! Но революция не делает различий между видами, плохо будет всем!
— Ах, вот оно что… — Похититель успокоился, но перемена в его настроении ускользнула от внимания слишком увлеченных подпольщиков. — Конечно, раз дела обстоят так, я непременно помогу революции. Я ведь тоже терпеть не могу угнетение.
