Елена Ильина - Это моя школа
Надо будет обо всем этом рассказать дома — маме, Тане, бабушке. И про дорогу, и про Сережу, и про Анну Сергеевну. Что-то они скажут, когда узнают, что Сережа нашелся?!
И Кате вдруг очень сильно захотелось увидеть поскорей своих.
Гудки паровозов, протяжные и тревожные, доносились откуда-то издалека и как будто звали: домой, в Москву!
Да ведь ждать недолго. Завтра утром они сядут опять в поезд, и вагон, подрагивая, побежит по рельсам, среди волнистых сугробов и засыпанных снегом елок. А там и Москва. Всего только два с половиной часа дороги!
«Да неужели мы только сегодня утром выехали из Москвы? Как все-таки много можно увидеть за один день, когда куда-нибудь уезжаешь!.. А Наташа, бедная, верно, просидела весь этот день дома. Ведь ей, должно быть, и на улицу нельзя. Какой скучный у нее первый день года! Надо будет ей тоже подробно все рассказать, так, чтобы ей показалось, что она и сама была на елке в Ореховском детском доме».
— Настенька, а Настенька, ты уже спишь? — спросила Катя.
— Сплю, — тихо ответила Настя. — А ты?
Катя тихонько засмеялась:
— Я тоже сплю.
Она поправила подушку, плотнее закуталась в одеяло, и крепкий сон подкрался к ней сразу, как будто только и ждал этого мгновения.
Катина минутка
За окнами еще было темно, как ночью, а в комнатах уже горел свет. Несмотря на ранний час, в доме все встали.
— Пишите нам письма, девочки, — говорила Маша, завязывая у Кати на спине концы теплого платка. — Будете писать?
— Будем, Машенька, — отвечала за всех Катя. — И вы все тоже пишите. И не забудьте прислать нам карточки!
Девочки крепко обнялись. Кате показалось, что она уже давным-давно знает эту темноглазую, спокойную и уверенную Машеньку, знает и ласковую, беленькую Люду Князеву, и Сережу, и Алика, и Юру Белова…
И этот город, который только вчера был для Кати и ее подруг совсем новым, неизвестным, сейчас тоже показался ей каким-то родным, давно знакомым.
Вот если пойти прямо-прямо по улице Ленина, то там дальше будет Дом пионеров, напротив него, немножко наискосок, — памятник Петру Моисеенко, еще дальше — телеграф, потом — кинотеатр «Художественный», горсовет и еще дальше — вокзальная площадь и вокзал, тот самый, где Катя впервые увидела Машу и Алика.
До свиданья, дорогие новые друзья!
Ирина Павловна ждала Катю к часу дня. В одиннадцать двадцать три приходит поезд. Пока маленькие путешественницы с учительницей и Олей доберутся сначала до школы, а потом до дому, пройдет еще целый час, а то и больше. Ведь когда девочки возвращаются с уроков, они и то минут пятнадцать-двадцать провожают друг дружку от подъезда к подъезду, а сегодня у них столько впечатлений…
Ровно к часу дня бабушка приготовила обед, Таня накрыла на стол, и Миша, взобравшись на подоконник, стал смотреть в окно, хотя морозные узоры мешали ему.
Часы пробили два, половину третьего, три, четыре… День уже клонился к вечеру, а Катя все не возвращалась.
Ирина Павловна сидела за своей работой и, время от времени поднимая голову, смотрела то на часы, то на окно. Миша устал стоять на коленках. Он слез с подоконника и ушел к бабушке.
За окном уже было темно. Горел, покачиваясь, фонарь. На синеве оконного стекла серебристо поблескивали ледяные узоры. Вчера они были похожи на листья и травы, а сегодня превратились в сплошное, очень мелкое кружево. Но это кружево было не прозрачное, а как будто нашитое на белую плотную ткань. Ирина Павловна невольно загляделась на этот рисунок, сделанный невидимой рукой мороза. В другое время она бы, пожалуй, перенесла ледяной узор в свой блокнот, в котором делала наброски, и морозное кружево превратилось бы в конце концов в замысловатый узор на какой-нибудь шелковистой легкой ткани. Но сейчас Ирине Павловне было не до того.
«Где же это она? Что там с ними случилось? — думала Ирина Павловна, то и дело отрываясь от работы. — Ведь если Анна Сергеевна выехала с девочками не утренним поездом, а дневным — в двенадцать пятьдесят девять, — то и тогда Катя должна была бы уже давно быть дома…»
— Ничего не будет, мамочка, не волнуйся, — говорила Таня, перехватывая ее тревожный взгляд.
Но сама она нет-нет да и поднимала голову от толстой книги, лежавшей у нее на коленях, поглядывала на часы и сердито пожимала плечами: «Ничего не понимаю!»
Устроившись в уголке дивана, возле елки, Таня старалась вдуматься в то, о чем говорилось в книге. Но сосредоточиться было трудно. Строчки мелькали перед глазами, путаясь с мыслями о Кате.
«Неужели Анна Сергеевна решила задержаться в детском доме еще на один день? — думала Таня. — Нет, вряд ли! Что же могло случиться?»
Таня опять взглянула на мать. Ирина Павловна была уже не в силах, видимо, продолжать работу. Она встала и подошла к окну, хотя за окном ничего нельзя было разглядеть. Круглое окошечко, которое проделал Миша, прикладывая к стеклу разогретый пятак, уже затянулось новым легким узором.
— Ну что ты, мамочка? — ворчливо сказала Таня. — Я же тебе говорю, что ничего… ну ровно ничего с ними не случилось. Ты совершенно напрасно волнуешься.
Ирина Павловна с сомнением слегка покачала головой.
«А вдруг и в самом деле не напрасно?» — тревожно подумала Таня.
Постояв у окна, Ирина Павловна вернулась к своему столу и опять — в который раз! — взялась за работу. Рисовать кисточкой на мельчайших клетках миллиметровой бумаги было нелегкое дело. Оно требовало самого пристального, самого напряженного внимания. В этой работе малейшая ошибка, малейший просчет в клеточках приводили к тому, что на ткани при печатании рисунка получался брак.
Несколько минут в комнате было совсем тихо. Слышно было только, как часы звучно отсчитывают минуты.
— Все-таки это очень странно, — проговорила Ирина Павловна, опять кладя кисточку на стол. — Просто не знаю, что и думать. Ведь Анна Сергеевна собиралась выехать утренним поездом.
— А возможно, — неуверенно сказала Таня, — что она решила немного задержаться. Наверно, в детском доме ее уговорили погостить еще денек. Ведь теперь каникулы.
Дверь тихонько приоткрылась. Мягко ступая своими теплыми войлочными туфлями, в комнату вошла бабушка.
— Взгляни, Иринушка, — сказала она, — который час. Не вижу без очков… пятый или шестой?
— Седьмой, — ответила Ирина Павловна упавшим голосом.
Бабушка так и села на стул.
— Седьмой?! Да что же это такое? Ну и денек! Ну и денек! И Сережа еще не звонил?
— Нет, не звонил еще.
Конечно, Ирину Павловну беспокоило, что Сергей Михайлович, у которого на три часа дня был назначен доклад, до сих пор еще не позвонил. Но доклад мог начаться и попозже и затянуться подольше. Сереже только дай поговорить о своей работе — он и до утра не кончит. А потом обсуждение, разговоры о будущей экспедиции. Мало ли что… Раньше восьми он вряд ли позвонит. А вот что с Катей? Что с Катей?
— Обедать будем сейчас, — шепотом спросила бабушка, — или подождем еще немножко? Третий раз разогреваю. Суп выкипел, второе перестоялось.
— Ну, давайте уж обедать, — сказала Ирина Павловна. — До какого же часа ждать? Все голодны.
Она сняла свой рабочий халат и пошла мыть руки. В комнатах давно горел свет, и казалось, что это уже не обед, а ужин.
За столом все молчали. Говорил один только Миша. Для него это и в самом деле был ужин. Бабушка давно уже покормила его одного супом и голубцами.
— Почему это так? — рассуждал Миша. — Обещали по радио тридцать градусов, а дали только двадцать?
Таня невольно улыбнулась:
— Сколько было, столько и дали. Больше, наверно, не хватило.
Ирина Павловна ничего не сказала. Она прислушивалась к звукам шагов на лестнице за стеной.
— Ох, неспроста ребенка так долго нет, — проговорила она словно про себя.
Миша с тревогой посмотрел на маму. Он знал, что когда мама или папа говорят про него или про Катю «ребенок», то, значит, дело серьезное.
— А почему Катя еще не приехала? — спросил Миша.
Но мама была занята своими мыслями.
— Вот что, я пойду в школу, — сказала она, решительно вставая с места.
— Мамочка, да ты ведь простужена, — остановила ее Таня. — И ты пойми: девочки могли разойтись по домам, даже не заходя в школу. Лучше позвонить по телефону.
— У Анны Сергеевны нет телефона, — сказала Ирина Павловна.
— Ну, тогда кому-нибудь из родителей.
— Хорошо. Позвони.
Таня стала перелистывать длинный зеленый блокнот, где были записаны по алфавиту номера телефонов всех родственников и знакомых.
Среди записей, сделанных папой, мамой и Таней, были написаны Катиной рукой телефоны некоторых ее одноклассниц. Таня сразу увидела фамилию, выведенную такими крупными буквами, что она заняла целых две строчки: «Кузьминская Стелла».
