Кейт УИГГИН - Ребекка с фермы Солнечный Ручей
Она прошла через месяцы утомительной работы в госпитале, месяцы ухода за другими солдатами ради дорогого Тома, и вернулась домой другой женщиной, лучше, чем была. И хотя с тех пор она никогда не покидала Риверборо и внешне превратилась в точную копию своей сестры и всех других строгих и тощих новоанглийских старых дев, была эта копия скорее подделкой, а внутри сохранялся еще слабый отголосок бурного биения сердца ее юности. Научившись любить и страдать, бедное верное сердце продолжало эту свою сентиментальную деятельность, хотя занималось ею главным образом втайне и жило одними воспоминаниями.
- Слишком уж ты чувствительная, Джейн, - сказала однажды Миранда, - всегда была такой и всегда будешь. Если бы я тебя не охлаждала, ты, думаю, совсем бы растаяла.
Назначенный час почти прошел, но дилижанс мистера Кобба еще не громыхал вдоль улицы.
- Пора бы им быть здесь, - сказала Миранда, в двадцатый раз обеспокоенно взглянув на высокие напольные часы в углу гостиной. - Кажется, я ничего не забыла... Я прикрепила два толстых полотенца за ее умывальником, а вниз, под ведро, положила коврик, но дети так безжалостно обращаются с мебелью. Боюсь, через год мы свой дом не узнаем.
Мрачные предчувствия Миранды угнетали Джейн и заставляли ее страшиться надвигающегося бедствия. Единственная разница между сестрами заключалась в том, что если Миранду волновало лишь, как они вынесут Ребекку, то у Джейн случались моменты озарения, когда она с тревогой спрашивала себя, как вынесет их Ребекка. В один из таких моментов она взбежала наверх по черной лестнице, чтобы поставить вазу с ветками цветущей яблони и положить красную, как помидор, подушечку для булавок на комод в комнате, предназначенной для Ребекки.
Дилижанс с грохотом подкатил к боковой двери кирпичного дома, и мистер Кобб подал Ребекке руку, как настоящей пассажирке. Она вышла из экипажа с большими предосторожностями и вручила букет поникших цветов тете Миранде, которая приветствовала ее тем, что едва ли можно назвать поцелуем, не оскорбив светлое имя этого способа выражения чувств.
- Совсем ни к чему было везти с собой цветы, - заметила эта любезная и тактичная леди. - В саду их и так полно, когда приходит пора.
Затем Джейн поцеловала Ребекку, предложив несколько лучшую имитацию настоящего поцелуя, чем ее сестра.
- Поставьте ее сундук в передней, Джеримайя, а вечером мы попросим кого-нибудь отнести его наверх, - сказала она.
- Я отнесу его наверх прямо сейчас, если хотите, девочки.
- Нет, нет, не оставляйте надолго лошадей: кто-нибудь будет проходить мимо и заинтересуется, а мы не можем сейчас никого принять.
- Ну, до свидания, Ребекка; до свидания, Миранда и Джейн. Будет у вас теперь бойкая маленькая девочка. Я думаю, она составит вам отличную компанию.
Старшая мисс Сойер не смогла скрыть своего содрогания, услышав определение "бойкая". Она была убеждена, что хотя дети могут быть на виду, когда это совершенно необходимо, то уж слышно их быть не должно, если только этого можно избежать[10].
- Мы с Джейн не очень-то привыкли к шуму, - заметила она с кислой миной.
Мистер Кобб понял, что пошел по неверному пути, но для него было слишком непривычно обосновывать свое мнение без предварительных раздумий, и поэтому он уехал, пытаясь придумать по дороге, каким более безопасным словом, чем "бойкая", мог бы он охарактеризовать свою интересную маленькую пассажирку.
- Пойдем со мной наверх, я покажу тебе твою комнату, Ребекка, - сказала мисс Миранда. - Дверь с сеткой закрой за собой плотно, чтобы не впустить мух; пока еще только середина мая и мух нет, но я хочу, чтобы ты привыкала к порядку с самого начала. Возьми с собой свой узелок, тогда тебе не придется спускаться за ним, - всегда пользуйся головой, чтобы сберечь каблуки. Вытри ноги об этот плетеный коврик; когда будем проходить через переднюю, повесишь там свою шляпу и пелерину.
- Это моя лучшая шляпа. - сказала Ребекка.
- Тогда возьми ее наверх и положи в шкаф; но я думаю, тебе не следовало надевать свою лучшую шляпу в поездку по пыльной дороге.
- Это моя единственная шляпа, - объяснила Ребекка. - Другая, которую я носила по будням, уже выглядела не так хорошо, чтобы брать ее с собой. Фанни ее доносит.
- Свой зонтик поставь в шкафу в передней.
- Вы не возражаете, если я буду держать его в моей комнате? Так все же безопаснее.
- Здесь, в окрестностях, нет никаких воров, но если бы и были, то, думаю, полезли бы они не за твоим зонтиком... Ну, пойдем. Помни: подниматься всегда будешь по черной лестнице, Мы не ходим по парадной, чтобы не портить ковер; будь осторожна на повороте, не зацепись ногой; поверни направо и входи. Когда вымоешь лицо и руки и причешешься, можешь спуститься. и мы быстро распакуем твой сундук и устроим тебя на новом месте еще до ужина. Не задом ли наперед у тебя надето платье?
Ребекка склонила голову и взглянула на ряд дымчатых перламутровых пуговиц, протянувшийся сверху вниз посредине ее плоской груди.
- Задом наперед? А, понимаю!.. Нет, нет, всё в порядке. Если у вас семеро детей, вы не можете постоянно застегивать и расстегивать их пуговицы - им приходится делать это самим. В нашем доме все всегда застегнуты спереди. Мире еще только три года, но и у нее пуговицы спереди.
Миранда ничего не сказала, когда закрывала за собой дверь, но вид ее был более красноречив, чем любые слова.
Ребекка, стоя совершенно неподвижно в центре комнаты, оглядывалась вокруг. Перед каждым предметом мебели был расстелен квадратный кусок клеенки; вытянутый коврик лежал возле узкой кровати с пологом на четырех точеных столбиках. Кровать была покрыта белым канифасовым[11] покрывалом, обшитым бахромой.
Все было аккуратным и чистым донельзя, а потолки гораздо выше тех, к которым привыкла Ребекка. Высокое и узкое окно комнаты выходило на север, за ним виднелись хозяйственные постройки и скотный двор.
Нет, не сама комната, которая была гораздо более удобной, чем собственная комната Ребекки на родной ферме, и не отсутствие красивого вида из окна, и не долгое путешествие, ибо в тот момент она не сознавала усталости, и не страх перед незнакомым местом, ибо она любила новые места и стремилась к новым впечатлениям, - нет, совсем не это, а какая-то любопытная смесь непостижимых эмоций заставила Ребекку поставить свой зонтик в угол, сорвать с головы свою лучшую шляпу, швырнуть ее на комод, сдернуть канифасовое покрывало, ринуться в глубину постели и натянуть покрывало на голову.
Через минуту дверь бесшумно открылась. Стучать перед тем, как войти, - такая предупредительность была совершенно неизвестна в Риверборо; впрочем, если бы о ней и слышали, то не сочли бы нужным проявлять ее в обращении с ребенком.
Мисс Миранда вошла, взгляд ее скользнул по пустой комнате и упал на бурный белый океан покрывала - океан, вздымающийся странными волнами, гребнями и валами.
- Ребекка!
Благодаря тому, как было произнесено это слово, впечатление было точно такое, как если бы его прокричали на всех перекрестках.
Над канифасовым покрывалом появилась всклокоченная черная голова и испуганные глаза.
- - Почему ты лежишь на застеленной кровати среди бела дня, портишь перину и пачкаешь столбики пыльными туфлями?
Ребекка поднялась с виноватым видом. Ей нечего было сказать в оправдание. Ее проступку не было ни объяснения, ни извинения.
- Простите, тетя Миранда. Что-то на меня нашло; сама не знаю что.
- Ну, если это слишком скоро снова найдет на тебя, нам придется выяснить, что же это такое. Сию же минуту поправь постель. Эбайджа Флэг несет сюда твой сундучок, и я не допущу, чтобы он увидел такой разгром в комнате: он рассказал бы об этом всей деревне.
В тот вечер, поставив лошадей в конюшню, мистер Кобб принес из кухни стул и расположился рядом со своей женой, сидевшей на заднем крыльце.
- Знаешь, мать, я привез сегодня из Мейплвуда маленькую девочку. Она родня девочкам Сойер и будет жить у них, - сказал он, когда уселся поудобнее и начал строгать ножом какую-то палочку. - Это дочка той самой Орилии, что сбежала с сыном Сюзан Рэндл незадолго до того, как мы сюда переехали.
- Сколько лет девочке?
- Десять или что-то около того; хоть на вид и маловата для своего возраста, но, Боже мой, послушать ее, так кажется, что ей все сто! Как задаст вопрос, так я и подскочу. И так всю дорогу. Из всех чудных детей, каких я встречал на своем веку, она самая чудная. Красоты в ней особой нет - одни глаза; но если она когда-нибудь вырастет под стать этим глазам да малость потолстеет, люди кругом будут на нее таращиться. Боже мой, мать! Послушала бы ты, как она говорит.
