Дмитрий Санин - Сбоник короткой прозы Дмитрия Санина
— Я не видел, что он санитарный… — отвирался Тунгус заунывным голосом, угрюмо глядя в сторону. – Я читал… Я учил… Там было написано: «ирокез» — ударный вертолёт… Я так и доложил по радио — вижу ударный вертолёт «ирокез», все слышали…
Командир что–то тихо сказал, и Тунгус вдруг вытянулся и обрадованно залопотал:
— Так точно! Я думал, это крест, как на их флаге!..
— Вот тебе и бой, — в сердцах сплюнул кто–то. — С викторией, мля, славяне…
Снова стало тихо — только ветер шелестел травинками.
— Мы не дрались, — ясным голосом, не оборачиваясь, ответил Командир. — Дрались Бэшка и Компьютер. Значит, победили они. Это был их бой.
— И хватит об этом, — совсем севшим голосом добавил прапор. Мрачно бренча инструментами, он полез снимать с мёртвых врагов тепловизоры.
Все угрюмо стояли и думали — как же это так, как такое может быть — брошенные танки… Танк может чувствовать — не так, как люди, но может. Он умеет обижаться, ненавидеть, может любить, даже бояться – одного не умеет: удивляться. И уж тем более — удивляться до оторопи. Но сейчас… Это было непонятно, противоестественно — подло, наконец! В это не верилось. Оказывается, смерть бывает не только в ударе и взрыве — но и вот так, когда ветер гуляет в распахнутых люках… Оказывается, война бывает не только до победы — а ещё когда убил и сбежал. Оказывается, можно предать всех и вся – предков, товарищей, даже свой танк — и всё равно это будет война, а предавшего кто–то назовёт воином. Проклятая война, в которой настоящего врага ты даже не увидишь — и не потому что он высоко за облаками — а потому что сначала придётся драться с бывшими своими, которых подговорили против тебя, вцепившись друг другу в глотку…
За чью–то уютную любовь к деньгам.
За Родину.
Вот две правды об этой войне. Вернее, одна.
— — — — — — -
Приключения Залепищева, или кому завидуют богатые.
Богатым все завидуют, и оттого ненавидят. Это известно любому богатому.
А ведь разбогатеть совсем несложно — что бы ни говорили лентяи и завистники! Это тоже — хорошо известно любому богатому. Главное — иметь эту цель; упорно, самозабвенно и трудолюбиво стремиться, растить и терпеливо лелеять мечту. Это главное. А завистники, между тем, даже не пытаются! Как же можно разбогатеть, не пытаясь, не стремясь к богатству, не любя деньги всей душой? Поэтому они и бедны. Надо быть достойным богатства — и тогда оно немедленно придёт. Вот и весь секрет.
Доказательств требуете? Пожалуйста: вчера отчим подарил Залепищеву на день рождения деньги — восемнадцать новеньких гладких пятисотевровых купюр, и Залепищев стал богатым. Видите — ничего сложного. Ибо капитал неустанно рыщет, куда быть вложенным, ищет устремлённых, инициативных и эффективных. Вступайте в клуб богатых; забудьте, наконец, про бедность!
Купюры, жёсткие, как крылья майского жука, переливались радужными голограммами, мистически просвечивая чистыми водяными знаками. «Мы — безраздельно твои» — шуршали они. Они сладко нашёптывали тысячи сокровенных обещаний, от них исходила сдержанная сила, аккумулированная энергия тысяч человеко–часов. Множество людей, из самых разных уголков мира, вырабатывали эти человеко–часы — ради краткого обладания ими — и Залепищев был на седьмом небе, полночи созерцая и изучая подарок. Наконец, он заботливо уложил деньги в «Макроэкономику» Сакса (да–да, он теперь студент Финэка!) - и счастливо заскрипел пружинами кровати, мягко подхватившей его тело — молодое перспективное тело будущего хозяина жизни.
Залепищев парил в мечтах. С абсолютной точностью, достойной будущего финансиста, он знал, что будет делать с деньгами. На шесть тысяч он купит тюнинговую стритрейсерскую 'двенаху'-трёхлетку, не сильно б/у — но хорошо пролеченную, и вложит в неё дополнительно тысячу. Ещё две тысячи ему понадобятся, чтобы покорить Иванову.
Для покорения Ивановой был расписан специальный план — точнее сказать, бизнес–план. Конечно, Иванова девчонка не из дорогих и престижных — но именно такие самые верные. И ему она нужна не на вечер и не на ночь — а на всю жизнь, и он готов простить ей всё. Понадобятся только алые паруса, чтобы уладить дело… Залепищев представил себе, как каждый вечер, взрыкивая прямоточным глушителем, он подлетает к их парадной на своей красной зверюге, как небрежно встаёт из машины. Сабвуфер гулко прокачивает двор басами, а с другой стороны из машины поднимается верная Катя, насмешливо опустив тяжёлые ресницы — и идёт с ним под руку к двери, с каждым шагом эффектно закручивая лёгкую юбку взад–вперёд на своих крутых смуглых бёдрах. И все оборачиваются… И ни одна зараза не посмеет вспомнить, с кем гуляла Катька раньше — потому что она вам теперь не Катька, а госпожа Залепищева!
Сон всё никак не шёл, отогнанный волнующими мыслями. Залепищев встал, включил настольную лампу, и, любуясь, опять разложил купюры, словно карты Таро. Под стеклянной столешницей, между разложенных купюр, проглядывала желтоватая антикварная фотография Столыпина. Благообразный Пётр Аркадьевич, всегда такой холодный и праведно–высокомерный, сейчас взирал на своего ученика с умилением: стремление Залепищева к процветанию, методичное и терпеливое, стало приносить первые плоды. Как раз к исходу двадцати лет, предвосхищённых Столыпиным…
Наутро, перед выходом из дому, Залепищев в сладком волнении пригладил волосы, набриолиненные назад. В тихом полусвете обширной прихожей, окружённый со всех сторон дорогим деревом, он смотрел в чистоту огромного зеркала. Сегодня предстоял великий день. Пришло его время. Дураки и лузеры не понимают, что в жизни надо хватать — и делать это настолько быстро, насколько возможно. Успеть ухватить то, до чего пока не дотянулись другие, ненадолго задержанные делами. Разглядеть раньше всех; идти на шаг впереди остальных; хватать и опережать других в своей нише — вот залог успеха. Недаром «успех» и «успеть» так похожи! А начать надо с кусков помельче, которыми пока не интересуются сильные…
С высокого потолка лился мягкий сдержанный свет, похожий на освещение трибуны — и Залепищев, ощутив себя перед аудиторией, ещё некоторое время удовлетворённо жестикулировал перед зеркалом. Он то проницательно прищуривал свои быстрые глаза, то по–голливудски улыбался, то изображал холодную жестокость в адрес врагов — в общем, строил всевозможные солидные рожи. На его лице, чистом и круглом, не обнаружилось ни одного прыща. Да, он теперь взрослый. Он расправил плечи под джинсовой курткой, и пожалел, что безвозвратно минули благословенные времена котелков и тростей.
В приподнятом настроении, лёгкой светской походкой джентльмена, он прошёлся по магазинам — любуясь эластичностью спроса и товарным насыщением. Его город, сказочно похорошевший с приходом финансовых потоков, блистал и сиял на солнце, как новенькая серебряная юбилейная монета Сбербанка: улицы были подметены, фасады чисты и нарядны послеремонтной свежестью, и утреннее солнце ослепительно играло в заставленных товарами витринах. Залепищев хозяйски обходил район, мысленно помахивая тростью. С колокольни радостно трезвонили — и Залепищев, благочестиво спохватясь, солидно крестился. Жизнь пёрла асфальтовым катком, сметая препятствия, в процветающее будущее, в прекрасное далёко, которое ласково звало Залепищева — в свои богатые объятия. Люди охотно тратили деньги, качая кровь экономики — а в киосках, с обложек глянцевых журналов, сияли гладкой кожей первые красавицы страны. Все — сплошь светские львицы и знаменитости, стройными шеренгами выставляющие напоказ свою ослепительную наготу — как наглядное доказательство, что красота теперь надёжно измеряется в рублях, и что жизнь, наконец, твёрдо опирается на самый прочный фундамент — на товарно–денежные отношения. Залепищев мысленно сравнивал журнальных львиц с Ивановой, с удовольствием находя, что Иванова не хуже.
Он купил громадный букет алых роз, какой только смогли собрать у «Лиговки», в самом богатом цветочном ларьке. Неторопливо поднялся на пятый этаж к двери Ивановой, и, аккуратно поправив воротник, чтобы была видна золотая цепочка, позвонил. Раньше он никогда бы не решился на такое — но с деньгами он преобразился. Деньги насыщали его силой, делали мужчиной — смелым, спокойным, уверенным в себе, и отчаянно циничным. Специально купленный большой бумажник — для оставшихся семнадцати купюр — лежал в нагрудном кармане джинсовки и источал концентрированную энергию, словно маленький ядерный реактор. Деньги — это власть над миром. И у Залепищева теперь был кусочек этой власти. Власть над кусочком мира… Он, как ни крути — теперь самый состоятельный парень микрорайона…
А красивые женщины должны принадлежать богатым, и никому другому — так устроена жизнь! Самые красивые женщины — актрисы, певицы, какими бы неприступными они себя не изображали — все до одной — быстро оказываются раздетыми редакторами гламурных журналов. За деньги! Они наперебой слетаются на богатый гламурный блеск — потому что выбрали богатство. И не надо нищебродского ханжества: даже Грэй был богат, когда обрёл счастье с Ассолью… И пусть Иванова лёгкого поведения — но она ничем не хуже богатых знаменитых телешлюх, публично раздевающихся в «Максиме» или «Плейбое». Бляди теперь — тоже нормальные деловые люди, и нечего тут стесняться! Вы каждый день видите их по телевизору — они поют и ведут шоу, любят и ненавидят, страдают и радуются, они искренние и лживые, умные и глупые — как все. Такие же хорошие, как и вы. Любят деньги. Человечество движется вперёд, прочь от предрассудков, к демократичности и толерантности, и блядство постепенно обретает всё более уважаемый статус — сферы услуг и шоу–бизнеса, где вертятся колоссальные средства. Бляди рекламируют себя в журналах, продают себя миллионерам — да и сами имеют порой миллионные обороты, давно оккупировав высшее общество, сцену и телевидение… Ведь блядство — это нормально, это всего лишь обострённое желание богатства — максимально доступным естественным способом, и ничего больше. Кто–то торгует телом, кто–то — национально–историческими претензиями. Это абсолютно то же, что торговать своим трудом, знаниями, или нефтью — just a business. В постиндустриальной реальности доминирует сфера услуг. Так что забудьте это омерзительное бранное слово — навсегда! Экономикс не признает бранных слов — только блага, только удовлетворение потребностей общества.
